Хорошими делами прославиться нельзя - Ольга Ефимова-Соколова

— А ничего странного не замечали? Например, крысу с бантом?

— Да бросьте вы, какую еще… — хозяин зло отодвинул стул от стола и замер — из-под скатерти на него пялилась огромная крыса с белым бантом на шее.

— Ой, — сдавленно произнес толстяк и начал боком оседать на стул. — Там крыса. С бантом.

— Вот! — радостно завопила дамочка. — И я так говорила: «Вижу крысу!», а мне никто не верил! Простите, а где вы ее видите?

— Под столом, — умирающим голосом промямлил хозяин.

— А может быть под шкафом?

Толстяк перевел взгляд, а потом снова уставился под стол.

— Она пропала.

— Кто?

— Да крыса с бантом!

— Очень хорошо! — Шапокряк принюхалась. — Мне кажется, пахнет гарью! У вас на кухне ничего не горит?

— Нет! — завопил толстяк, довольно резво подскакивая и врываясь на кухню.

— Фу, как вы надымили! — Шапокряк стала размахивать сумочкой в клубах дыма. — Курить перед приходом покупателей, как нехорошо. А может быть, у них аллергия?

Дамочка чихнула.

— Да не курил я!

— Точно? — Шапокряк притворно схватилась за сердце. — У меня после смерти мужа в доме тоже появлялся дым. Всю жизнь муж курил трубку, ну настоящий трубочист! Так это точно не вы?

— Да говорю же вам, — почти прохныкал толстяк, открывая окно. — Наваждение какое-то…

— Вот! И у меня так было! А еще черные пятна на стенах. Не то плесень, не то кровь засохшая.

— Ну хватит уже! — толстяк насупился. — Не хотите покупать, так и скажите, а то только время зря теряю.

— Я бы с удовольствием купила бы этот дом, да у меня аллергия на плесень! — возмутилась Шапокряк, возвращаясь в комнату и указывая на стену.

Хозяин уставился на темные пятна в углах и под потолком.

— Этого не было! Ей Богу, не было!

— Если не было, значит это не плесень, а кровь! — холодеющим шепотом закончила дамочка. — Оставайтесь с вашим привидением, и не надо мне голову морочить! Я со своими деньгами и получше дом куплю! Пойдем, Анфиска, — одними губами закончила Шапокряк и вышла из дома.

— Ну что? — самодовольно улыбалась Шапокряк, когда они все вместе собрались под кустом сирени у соседнего участка. — Видели, как надо работать! Учитесь!

— Я думал, его кондрашка хватит, когда он пятна на стене увидел, — засмеялся Квакахрям.

— А у меня чуть голова не закружилась, пока я дым напускал, — прослезился от смеха крокодил.

— А здорово с вешалкой получилось? Громко? — захихикал Ушастик.

— Стойте, а кто это едет? — насторожился Квакахрям. — Как бы без нас дом не купили.

— Не купят! — отрезала Шапокряк, срывая веточку сирени и обмахиваясь.

— Здравствуйте! А где здесь дом на продажу? — высунулся из окошечка машины мужчина.

— Вот же мошенник! — завопила Шапокряк, бросая веточку. — Еще утром дом продал, а с меня залог требовал! Мошенник этот хозяин! Соседи говорят, он так не первый раз делает. Хорошо, я не попалась, сразу выяснять стала. Люди говорят, отца в психушку засадил, а сам на его доме наживается. Уголовник!

— Ничего себе! — ошеломленно прошептал водитель.

— Как удачно мы около вас остановились, — пролепетала с соседнего сиденья рыжая дамочка. — Кругом одни мошенники! Поворачивай, Вова!

— Ну это еще не все, — провожая хитрым взглядом машину, сказала Шапокряк. — Ушастик, Квакахрям и Гоша, вы остаетесь с толстяком на ночь! Работаем по прежней схеме! Утром встречаемся в больнице у дедушки.

***

— А вот и я! Соскучились? — в распахнутой двери показалась сияющая улыбка Шапокряк. — Как наши делишки?

— Спасибо вам, милая Аделаида Никитична! — с аккуратно застеленной постели поднялся сухонький старичок. — Ну и порадовали меня наши зверушки! Ну и рассмешили! Хотел бы я сам поглядеть на моего Шурика, когда он из дыма в одном белье выскакивал.

— Не сожгли хоть дом? — деловито поинтересовалась Шапокряк, усаживаясь к столу.

— Нет. Сначала мы его шумом пугали. Он уже вечером нервный стал, — довольно потирая лапы, начал Ушастик. — Дверь на два замка закрыл, свет везде повключал. Но тут Квакахрям свет поочередно гасить начал. Этот дуралей идет на кухню, включает, а мы выключаем. Потом догадались сразу весь рубильник выключить.

— Он уже тогда трястись начал, — захихикал Квакахрям. — Телефон к груди прижал, улегся в кровать, шепчет что-то и креститься.

— Все-таки он у меня не совсем пропащий, — улыбнулся дедушка Петя, — всегда в церкви любил свечки ставить.

— Да он и ночью поставил по всей спальне, — затараторил Ушастик. — А тут Гоша свою трубку закурил и что-то туда подсыпал, что дым стал в два раза гуще. И прямо из-под двери в спальню полез. Тут уж этот ваш Шурик и не выдержал. В одних трусах с телефоном к машине побежал. Даже дверь открытую бросил.

— Ну мы ее закрыли, конечно, — успокоил деда Квакахрям, — как обычно, и ключик в секретное место положили. Стоит ваш дом в целости и сохранности и вас поджидает!

— Ну, ребятушки! — прослезился дедушка Петя, пытаясь обнять сразу и Квакахряма и Ушастика. — Ну, спасли вы деда! Спасли и пчел моих! А с бестолковым Шуриком я поговорю серьезно.

— Он о пчелах думает! — всплеснула руками Шапокряк. — Сам в психушке за решеткой сидит и с сыночком по душам говорить собрался. Да гнать его, если еще к дому сунется!

— Да, а как же я домой попаду? — вздохнул тут дедушка. — Вы, Аделаида Никитична, правду говорите. Кто ж меня выпишет?

— А вас уже выписали! — вытаскивая зеркальце и помаду, стала красить губы Шапокряк. — Зря я что ли моему профессору вашу историю рассказала и банку меда передала. Уж простите, пришлось у вас на кухне позаимствовать.

— Да как же это? Да правда ли? — уставился на Шапокряк дедушка Петя.

— Он еще мне не верит! На трюфели позовете? Половина моя! — выходя за дверь известила Шапокряк. — Думают, я за просто так работала? Да, Анфиска? — И Шапокряк защелкнула сумочку с крысой.

3. Снегурочка

Приближался Новый год. Декабрь в этот раз какой-то совсем сопливый был. Ушастик чихал, сидя на уроках Снегурочки. Белочка грызла сухой шиповник для профилактики. Гоша под партой набивал трубку сухой ромашкой.

— Что-то Снегурочка сегодня грустная, — задумчиво проговорил Ушастик, когда они втроем сидели в бывшей комнате Шапокряк и грызли орехи, которые им передал дедушка Петя. — Я ей заколку на стул подложил, а она даже ругать не стала.

— Какой-то ты недогадливый, Ушастик, — вздохнул Гоша. — Наверное, она в кого-то влюбилась. Видели, как наша Шапокряк изменилась, когда в профессора втрескалась?

— Нет, по-моему, ее Мороз Петрович замучил. Постоянно ругает! — пропищала Белочка и чихнула.

— Будь здорова! — донеслось из распахнутой форточки.

— Квакахрямчик! — Белочка вмиг взлетела на карниз и бросилась обниматься.

— Погоди, свалишь! — Квакахрям с висящей на груди