Столб - Василий Лягоскин

– Пока этот камень висит на моей шее, мне работать нельзя!

– Так сними его, – предложил парень.

– Ты хочешь этого?

– Хочу.

– Очень хочешь?

Серега помялся. Он вдруг почуял какой-то подвох. Но рискнул, кивнул головой, как в прорубь вниз головой бултыхнулся:

– Очень хочу!

– Хорошо, встань на колени.

Недоумевающий парень опустился на колени. Его буйная нечесаная головушка была теперь вровень с головой Моники, а светло-карие телячьи глаза напротив темных африканских.

Моника медленно протащила цепочку через голову, вздохнула; камень качнулся в воздухе, сверкнув бесчисленными идеальными гранями и занял новое место – на толстенной шее Березкина.

– Ну и пусть висит, – подумал тот, – не такой уж тяжелый.

Действительно, этот бриллиант чистой воды был всего-то в три раза больше знаменитого «Графа Орлова».

Парень вскочил на ноги. Зато Моника, напротив, опустилась на колени и затянула вдруг торжественно, как гимн:

– Теперь ты, о Великий, первый сын бургунлюнтяйского народа. Умрет мой отец, Великий вождь, и тебя посадят меж золоченых рогов на череп священного быка и все вожди падут перед тобой и воскликнут: «Правь нами, о Великий! Теперь ты бургунлюнтяйский брандахер!».

Серега уже нагнулся было, чтобы поднять на ноги девку, склоняющуюся перед ним все ниже, но замер, услышав свой будущий титул.

– Кем-кем я буду?! – воскликнул он минуты через три, покатав последнее слово меж крепких зубов – в тот самый момент, когда Моника перестала целовать его правую ногу и приступила к левой.

– Бургунлюнтяйским брандахером, – покорно повторила негритянка, подняв голову.

– Встань, – велел ей Серега, впервые подумав, что девушка, наверное, перепутала ДК Ленина, стены которого к конкурсу выкрасили в интенсивно лимонный цвет, с другим домом, тоже желтым.

Моника послушно вскочила на ноги.

– Я слушаю тебя, о Великий…

– Слушай, – разрешил Серега, – и запоминай! Ты никому не будешь говорить, кем я должен стать. Это будет наша маленькая тайна.

– Хорошо, – покорно склонила голову Моника, – но почему?

– Ребята будут завидовать, – сходу выдумал парень, – и бабка плакать. Как узнает, что я в эту самую Бургунляндию уеду.

– В Бургунлюнтяйскую Брандахерию, – поправила его девка, – а бабку мы с собой заберем. Народ будет целовать следы ее ног и называть «Великая бабка бургунлюнтяйского брандах…»

– Хватит, – прервал ее Серега, – пора на поле идти.

– Теперь тебе нельзя работать, – остановила его Моника.

Березкин растерялся, но ненадолго: «Или я не Великий бранда… тьфу ты!». Он объявил Мисайлово особой экономической зоной, где работать можно всем, даже бранда.., в общем, понятно. Пообещал оформить это указом, как только станет этим самым бр… (кажется начинает привыкать!)

Через пять минут оба дружно таскали сено. Купальник из змеиной кожи загадочно поблескивал. Кругом оглушительно трещали кузнечики, сияло почти африканское солнце, дурманяще пахло недосушенное сено. В общем, лучше места не было во всем мире. Даже в Бургунлюнтяйской Брандахерии…

Министр иностранных дел России вопросительно посмотрел поверх очков на помощника, просунувшего голову в дверь. Помощник показался весь и, кашлянув, сообщил:

– Нигерийский посол настаивает на срочной встрече.

– Зачем? – удивился министр, – я с ним позавчера разговаривал.

– Не знаю, – пожал плечами помощник, – но настаивает очень упорно.

– Хорошо, – кивнул министр, – проси.

Через минуту в большой кабинет вошли и остановились у двери, враждебно посверкивая зрачками, посол Нигерии и еще один негр, смутно знакомый министру. Совсем скоро он вспомнил своего однокашника по МГИМО, самого отъявленного весельчака и бабника на курсе. Вспомнил, когда посол назвал его имя.

– Я имею честь, – провозгласил он, – представлять в России интересы Бургунлюнтяйской Брандахерии. Это – господин Министр иностранных дел Брандахерии господин Нгоро Масимбу.

Российский министр приветливо улыбнулся однокашнику, хотел было шагнуть вперед, чтобы обменяться рукопожатием с бургунлюнтяйским коллегой, или даже обняться с ним, но передумал. Больно уж у того был неприступный вид. Даже, скорее, враждебный.

Министр Брандахерии вытянул из за пазухи самый настоящий свиток, развернул его и с мрачной торжественностью воскликнул:

– Это – послание Великого вождя моего народа правительству России: «Я, Великий Бургунлюнтяйский Брандахер…, – тут пошло перечисление имен. Невозмутимый помощник, который стенографировал встречу, потом насчитал их сто двадцать шесть. А министр пару минут восхищался про себя титулом главы этого государства, о котором он прежде и не слышал, несмотря на свою должность, а потом стал отмечать в перечне знакомые имена. Таких было немного – штук пять или шесть, и почему-то все женские. Таким же и закончилось перечисление:

– Виктория семьдесят шестой предупреждает: если наша дочь Моника Мария Стюарт не будет возвращена нам в течение суток, боевые бургунлюнтяйские верблюды выйдут на тропу войны. Горе тому, на кого укажет рука Великого Брандахера. А показывает она на Москву!

Нгоро Масимбу свернул свиток, протянул его помощнику и исчез за дверью, не простившись. Нигерийский посол пожал плечами и тоже ушел…

Через час в кабинете распивал кофе с коньяком, умело приготовленный помощником (другим, конечно – у министра их было много) единственный человек в России, который мог что-то рассказать министру о бургунлюнтяйцах. Николай Николаевич Федосеев в свое время успешно сосал молоко, в смысле жалование сразу от трех маток. Но поскольку все «матки» были советскими, предателем он не был. Сейчас этот человек, бывший Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в ряде африканских стран, а по совместительству бывший полковник КГБ и бывший же подполковник ГРУ, смакуя горячий напиток, говорил:

– Люди эти – белая кость Африки, хотя и негры. А их верховный вождь частенько выступает арбитром в межплеменных спорах. Очень гордые люди. И верблюды у них самые лучшие в мире.

– И что, – засмеялся министр, – за сколько их верблюды дойдут до Москвы?

– А я бы не смеялся, – насупился Николай Николаевич, – все может обернуться серьезней некуда. Брандахерия заключила договор с Великобританией о взаимной помощи на случай войны еще в восемьдесят третьем году. Одна тысяча восемьсот восемьдесят третьем, если точнее. Никто договор не отменял. А Англия – это НАТО.

– Ну уж сразу и НАТО, – обидчиво насупился министр, – у нас эту девчонку найти проще простого. Не так много пока у нас темнокожих красоток. Если она, конечно, красотка. В чем я сильно сомневаюсь.

– Не сомневайтесь, товарищ министр, женщины правящей династии Брандахерии славятся исключительной красотой…

Чуть слышно промурлыкал телефон. Особый телефон – прямой связи с Кремлем.

– Господин министр, – вежливым голосом пророкотал руководитель администрации Президента России, – через полчаса экстренное заседание Малого совета безопасности…

От Смоленской площади до Кремля езды – и сигарету не успеешь выкурить. Так что министр не опоздал. Формально. А на самом деле – очень даже опоздал, потому что все члены Малого совета уже расселись вокруг овального стола, оставив ему штрафной стул.

Штрафной – значит прямо напротив Президента; метрах в трех от его грозных очей. А поскольку сегодня, как и практически всегда, не должно было обойтись без громов и молний, все это должно было обрушиться на голову министра. Так уж привык глава государства – метать молнии в того, кто стоит или сидит против него.

Конец ознакомительного фрагмента.