ЛЕФ 1923 № 2 - Коллектив авторов

человечество прочим,

То будет последний решительный бой.

А. Крученых. 1-ое мая

Грузной грозою

Ливнем весенним

Расчистятся земли!

В синь

Зень

Ясь

Трель Интернационала

Иди

Рассияй

Шире улыбки первых жар

Рабочеправствие

Наш

Меж-пар-май!..

Триллианы надежд!

Миллиарды дел, событий!

Что бесчислье звезд?! –

Точность сгинула с зимой побитой!

Нам – только плясать!

Сегодня –

  не до хилой хмури!

Пусть скажут: Китай! –

Но и там виден красный плакат!

На солнце – тоже пылают

  революции реомюры!

Земля завертелась… красный Гольфстрем –

Не остановят все инженеры Америк.

Земля запылала, жарче чем Кремль,

Все клокочут на левый берег!

Тут и мы –

  Лефы –

Бросаем канат!

Хватайся,

  кто ловок и хват!..

Май тепларь!

Сегодня –

  все надежды – «на бочку»!

Воздух от радости лопнул!

Звучи

Звучар

Во всю

  меднолитейную

   глотку!..

И. Терентьев. 1-ое мая

Май

тай

Дай

каплю

пить

– дай

любить –

камням

Рабочий класс

Сухо

жили

Сыну

отца

некуда сунуться

Будь

май

со мной

Май

с тобой

Жмай

руку

Давай

покурим

Я брат

ртом

рожаю

работу

Поэт

Поэтому

задумчив

ПИГАС

А ты

С высоты

труб

дай руб

на май

Поздравляю.

С. Третьяков. 1-ое мая

Май! Май! Май!

Солнце, кипяти площадей майдан!

Руку, товарищ! Враг, не замай!

Каждому труднику май дан.

Рабочий-жених, деревня-невеста.

Первый май – посаженный отец.

Шагай ребята, хватит и места,

И хлеба – поесть, и сукна – одеться.

Краше праздника наши будни –

Земле добыем воскресенье великое.

Каждый пахарь и каждый трудник

Героем кован, в железо выкован.

Эй города: Париж, Нью-Йорк,

Лондон, Чикаго, Бомбей, Шанхай!

Банк. Храм. Трон. Торг.

В глаза им, в глаза им май полыхай!

Руру Москва: Держись родной!

Рур Москве: Течет кровь.

Руру Москва: С тобой за одно!

Рур Москве: Точу клюв.

Миру Москва: Забит забой?

Мир Москве: Запал подымай!

Миру Москва: Май с тобой!

Мир Москве: Слышу. Май.

Слушайте, банков и бирж катакомбы!

Ощеря зубы – шипит вражье:

«Эх – удалось убить пятаком бы,

Коль на фронтах не берет ружье!»

Тише там! Нишкни пока что!

Жри покуда не пошел на дно.

Первое Мая – сигнальная мачта –

Рабочим мира быть заодно.

Маегулы октябрем прокраснели.

Наших рук нажим непочат.

Погоди. Расшвыряем по панели

Нэпачей. Нэпачих. Нэпачат.

Москва на дыбы! Мировое сердце!

И в доках Сиднея – пульс Кремля.

Ряды сомкнуть! У Эресефесерца

Родина одна – рабочая земля.

Дорога Коммуне! Эй, молодняк,

Плечо подставляй землю поднять.

Тому кто старьем обвял

Обмяк –

Устрой ему обвал,

Рабфак,

Неси похоронный звон

На запас

Дон –

басс,

Дон –

басс.

Однотрубные,

Двухтрубные,

Трехтрубные,

Четырехтрубные

Дредноуты наших фабрик

Дымят городами

Ресефесер.

Миру маем пора пропеть:

 РКП

На –

Вперед! в упор глаза!

  плюс

Жми, и ни шагу назад!

  плюс

Электрофикация, смык, тренаж.

  плюс

Мы хотим, чтоб мир стал наш.

  минус

Лень

  минус

Хнык

  минус

Брех

  минус

Дрянь –

Это – путь

  Октября.

II. Практика

Н. Асеев. Война с крысами

Карандашу тов. Гросса.

I. Черная лестница.

Мой этаж девятый. Это – ничтожная высота для под'ема аэроплана, но для легких, осаждаемых туберкулезом, она гораздо величественнее Альп. Лифт на черной лестнице не действует, а так как дверь комнаты именно с черного хода, – есть время поразмыслить, пока совершается восхождение. Именно за это время мной и был обмозгован двухтомный труд о новой классификации перепончатокрылых, согласно с последними открытиями геологии. Кроме того, на седьмом этаже, я, обыкновенно, заканчивал очередной обзор в энтомологический журнал, подводил итог месячным расходам и разрешал шахматный этюд, прочитанный утром в газете. Шахматы я люблю именно за их способность помогать некоторому исправлению дурного, дурно затрачиваемого, времени. Так, однажды ожидая весной выводка махаона под кустом шиповника, я очень точно, по десятому ходу предугадал окончание партии N 4 между Ласкером и Капа-Бланка в знаменитом турнире. Однако шахматы вовсе не моя страсть и если я говорю о них, то исключительно из желания представить возможно живо перед читателем сложность и запутанность ходов по той лестнице, под'ем по которой в темноте я должен каждый раз комбинировать заново. При жалобном огоньке спички – электричество на черной безмолствует – натыкаешься иногда на совершенно неожиданные встречи. Как осмыслить, например, одну из продранных, вязанных перчаток, брошенных кем-то из жильцов навстречу весне; одну из них, с протертыми, растопыренными пальцами, обморочно распростертую на шестой ступеньке третьего этажа. Как осмыслить ее, бессильно простертую еще утром на сером цементе, при сером скудном свете, чуть одолевающем грязные слезы неумытых окон. Лежавшую еще сегодня, когда вы сходили с лестницы, бессознательно оттиснувшуюся в памяти своим желто-грязным цветом и безнадежным видом: чуть согнутыми пальцами в угол затканный пыльной паутиной. И вдруг при нищем свете спички, ставшую на дыбы, крабом поползшую к вашим ногам. Или; – внезапный грохот жестянок и ведер в темноте и тишине ночного дома, нестерпимо взрывающийся рядом с вами, уже и так задохнувшимся, уже и так удерживающем рукой-морским чертом прыгающее – сердце. Это они, серо желтые, юркие враги, ползущие по трубам отопления, сверлящие стены, проплывающие призрачными силуэтами