Порядок слов - Елена Катишонок

Печаль-ноябрь

Пронзительное солнце в ноябре;Колтун из листьев катится, пыля.Заплакать – и достать чернил скорей,

Но то – прерогатива февраля.Безликой прозы суетная хлябь,Ненужных строк докучная волна —Печаль моя по имени Ноябрь;Весь день твержу: печаль моя жирна.

Ворон

Ворон к ворону летит…

Не летит больше ворон к ворону —Ворон ворону люпус эст;На суку сидит, смотрит в сторону:Глаз не выклюет – просто съест.

Одуванчик

ЛейтенантикМетит – в полковники,ОдуванчикГрезит – в подсолнухи;Время к старостиДа на пенсию:Сединой подёрнешься,Плесенью.

Знать, судьба тебе —Подзаборником,Не подсолнухом,Не полковником —Под высоким солнцемПускать ростки:Хоть на три строки,Хоть на две строки…

Осенний этюд № 13

Среда, тринадцатое, осень,И воздух сух.Качаясь, в небе пишет «8»Кленовый сук,Последний лист стряхнувший с ветокВ урочный часТак, чтобы стало больше света,А день погас.

* * *

Помнишь, листья неслись в потокеИ журавль стоял на камне?Улетел давно… Эти строкиЯ вдогонку пишу. Рука мнеИзменила: на снимке каменьИ нога – журавля ли, цапли?Из машины, в лиловой шали,Вышла дама; под каблукамиЛистья ёжились и шуршали.С водопада летели капли;Скверный кофе в кафе напротивОбжигал; мы сахар мешалиДолго-долго. На повороте —Сквер, скамейки; листья шуршалиИ бесшумно падали в воду.Журавля – или цапли? – не было;Мокрый камень лежал тюленем.Журавлю полагается – в небо,Долго ждать неудачников лень им.Помнишь, как по траве кругамиБегал пёс – ярко-рыжий, тощий?Шелестела листва под ногамиЦвета пса…                    Помнишь листья в роще,Где живут в октябре Жар-птицыЦвета листьев, летящих листьев… —Помнишь?..

* * *

Дождик тикал виноватоЗа насупленным окном,Растекался полосатымЖёлто-серым полотном.

На будильнике четыре.Парка еле тянет нить…То ль повеситься в сортире,То ли кофточку скроить.

Портрет

Непонятно, апрель иль ноябрь —Небо пыльное, ветра свист,И на ветке сухой, покарябаннойБьётся ржавый, забытый лист.

Вянут губы, веки одрябли,В чёлке ржавчина – или хна?Не апрель, не апрель – ноябрь:Желтизна, седина, хана.

На выход книги

Она пришла. Чего же боле?Легла в дрожащую ладонь.И сердце глупое от болиНе лопнуло. Тихонько троньРукою гладкую обложку,Ещё чуть-чуть повремени,Не открывай! Потом немножкоОбложки край приподними,Скажи заветное: «Сезам…»И просто – верь своим глазам.

Письма к Горацию

Междуречье

Я не писал давно тебе, Гораций.Ты сердишься? Но в той цивилизации(а не в стране), где я теперь живу,Нечасто происходят déjà vu…Трава и воробьи – совсем как те,Но у котов туземных нет когтейИ в области хвоста недокомплект,Равно как у их лающих коллег,Зато и лают мало.                              Как там мама?Ты ей приносишь свежие цветы?Спасибо, милый. Если бы не ты,То впору крест на кладбище поставить,Прости за каламбур. Да и она ведьМеня простила б…                              Дивная страна!Жестоковыйные – как прежде, в междуречье,Но о своем не ведают увечье,И слово «волапюк» им не знакомо:Живут себе, как раньше жили дома,Но только в неметрической системе.Длину привычно измеряют в инчах(за это я б судил в системе Линча),А паунд – святая единица веса…Почем «паунд» лиха, именем Зевеса?!Таинственные пишут эпликэйшн,Но чтут – как раньше, там – своих старейшин,А чтоб удобней чтить, их селят вместеВ одном большом, едой пропахшем месте,Которое зовется норсинг хоум.Приедешь – я свожу тебя на холм,Откуда виден город сквозь туман.Мы встретим много их, идущих намНаперерез, навстречу, – по глазамЖестоковыйного узнаешь ты, Гораций,Да по печати рабства на челе.От желчи собственной я даже захмелел,Словно отведал горечи Фалерна.Ты думаешь, не прав я? Да, наверно…Пора прощаться. Строго говоря,Мне нечего добавить, кроме vale, —

Nota bene

Поверь мне, что любое совпаденьеИмён, событий, дат et cetera —Всего лишь опечатка,                    как перчаткаНе с той руки. Под кончиком пераИль прямо на экране монитораТакое возникает море вздора,Что и не снилось вашим мудрецам,И не приснится, милый мой Гораций.Поэтому ты можешь не старатьсяРаспутывать ассоциаций вязь,Чтобы найти таинственную связьСобытий-дат-имён того, кто с кем.Ведь если в голове стихи роятся,То это значит, что душа в тоске,Не более. Такое мудрецамМы не доверим; я зову тебя «Гораций»,Но кто ты, я уже не помню сам.

Полночное

Сегодня хватит стансов, мой Гораций, а поутру я бначал с танцев, чтобы нежных граций прибавилоськак минимум на две. Зачем, мой друг, косишься тына дверь? Ведь мы с тобой ещё не танцевали и врядли потанцуем уж теперь, а жаль: есть в танго магияполёта, паденья и власть руки, объятья страх и жажда,поворот и – твоей щеки касанье в полуобморокезвуков и каблуков; касание мощней, чем обладанье,но хватит слов о том, как мы с тобой не танцевали…Рояль закрыт, уложен саксофон, и полночь – утолимоя печали – станцует сон.

Письмо во время дождя

Дождь и гроза, и серое стеклоКривыми струйками заволокло;Ты помнишь ли, насколько хорошаТёмная звериная душа?А коль забыл, то зверя позови —И он придёт, но если изнутри,То не завидую тебе я, друг Гораций;Извне бы лучше… Вот под шум акацийК тебе в квартиру входит Бегемот.Возможно, он – галлюцинаций плод,А может, воплощенье Сатаны —Ведь в свиту входит… Впрочем, там равныИ падший ангел, и ещё один —Может, палач, а может, паладинЕго, того же… Что же ты один?Зачем к тебе нейдёт твоя подруга?Обидел чем? Или другого круга?Но, может быть, ей тоже одиноко?(Нам не унять небесного потока).Ей пусто в одиночестве; так что жеТы здесь один? Ведь это не похожеТак на любовь, как не похожа страсть на страх,Как завтра не похоже на вчера.Сидишь, отрезан от своей любви…Губами имя милой назови:Оно – любовь. Толпятся кров и кровьСоставить рифму; триединство слов —Загадка, тайна; и не нам с тобой решить:Не делится.                    В остатке слово: жить.Не верится?..

Plusquamperfectum

Я будущего времени глагола боюсь, как чукча лазера.Давно, на языке божественном глаголя, кручусь яв настоящем – как в кино, когда впотьмах сидишьв казённом кресле и жизнь чужую бдительноживёшь, своей наскучив; ведая заране, что всё,что происходит на экране, отнюдь не в настоящем,а в плюсквамперфектум (хорошо бы к нам слегкаот вас перфектума прибавить, лениво думаешь);и спинка кресла давит; встаёшь и, тычась то лив стулья, то ли в пятки, с людским отливом к выходуплывёшь, чужую жизнь оставив без оглядки, как тоточаг, что на куске холста пылал вот так же пламенемкарминным, но не согрел бедняжку Буратино. Какскучно, друг Гораций, мне в настоящем! Если быпрокрасться назад, туда, в плюсквам-, но минуск нам… Не думай, я не пьян и не болван, но мнеуютно нынче только в прошлом, как в плюшевомфотоальбоме пошлом, где ворс обложки выцвел,запылился, где дядюшка, смеясь, остановился,уставившись на левую страницу – страницу, гдеостались только лица, а имена, которые хранитьсядолжны бы в памяти… Но память изменяет, какморяку жена, хотя должна блюсти бы верность…Да кому нужна та память, что всегда тебе верна?Ведь булка пухлая воспоминаний нужна, чтобвыковыривать изюм привычного и сладкого:мечтаний стать доктором, и докторский костюм, изнаволочки сделанный умело, и тапочки, надраенныемелом; трамвай с кондуктором, и шиндер на кобыле;медведь, машинкой стриженный под нуль, какновобранец; и портрет Кармен на мыле и пудремаминой, флакон зелёный с «Шипром», бутылкапортера, открывшаяся с шипом, и обещанье мамы:«Я приду, как только ляжешь спать, к тебе опять». Онане приходила. Но не ждать её я не умел – и потомувсего, что в будущем, боюсь и не люблю, хоть слово«мама» в прошлом. Я ловлю себя на том, как осторожнострою фразу и достаю из кипы слов не сразу глагол,чтобы не сжечь сердца людей, что ждут надежды,времени подвластной лишь будущему. Белые одеждымы обретём едва ль, ведь мы Е2 – Е4, как пешки,жизнь по клеточкам ходили, а если б нам от них —слегка перфектум… Прими поклон мой, прошлое, —с решпектом.

Ночное письмо