Черная вдова - Антонина Глушко

Ира стояла, словно пораженная молнией. Чего угодно ожидала она от родителей, но такого, чтобы бросить ее на произвол судьбы, переварить не смогла. Слезы обиды покатились из глаз.

– Они не оставили вам своего адреса, куда поехали?

– Нет, деточка, не оставили, – сказала соседка, жалобно глядя на несчастную.

Она не стала добивать горемыку последними словами ее непутевых родителей, положивших собственную жизнь на алтарь служения Коммунистическим идеалам родной Партии, которая так и не удосужилась наградить патриотов собственным жильем за их героическую прыть.

На вопрос соседки к отъезжающим коммунистам:

– А дочке вы сообщили о своем отъезде? Она знает, куда вы едете?

– Дочка уже взрослая. У нее своя жизнь. Мы что будем ей объяснять, что нас Партия бросает на ответственный участок? Так она об этом прекрасно знает, для нее это не новость. Вон сколько километров исколесила с нами по земному шару, – забрасывая за плечи рюкзак, произнесла родительница ответную речь соседке, которая частенько подкармливала их дочку, в то время как Шурочка с мужем на партийном собрании драли горло о выполнении и перевыполнении государственного задания, имея на плите пустые кастрюли.

Соседка не стала об этом говорить девчонке, жалела ее, как, впрочем, и всегда.

– Ты заходи, Ира, я покормлю тебя, – отступая вглубь комнаты, пригласила она сироту при живых родителях.

– Спасибо, тетя Нюра, я обратно в Уссурийск. Через час электричка.

– Как ты живешь, Ирочка? Не голодаешь? – сердобольная женщина стала рыться, в висевшей на вешалке у двери одежде. – Вот возьми, – протянула она девчонке десятку.

– Что вы, тетя Нюра, спасибо! Я не нуждаюсь. Получаю повышенную стипендию и еще подрабатываю в милиции.

– Матушки свет! Неужели милиционером?! – испугалась соседка.

Искренний испуг женщины рассмешил девушку:

– Что вы, я работаю по вечерам уборщицей, и мне за это платят деньги. У нас в Училище многие подрабатывают вечерами. Некоторые даже убирают в ресторанах. Но там нужно работать после двенадцати. А я боюсь ходить по темноте. Работают там в основном ребята. Им тоже платят, а главное они наедаются до отвала.

Бывает, и нам приносят чего-нибудь. Клиенты не все съедают, а на тарелках остается много нетронутой еды. Котлеты, большие куски рыбы. Много сладкого. Официанты не запрещают студентам брать с собой или есть там. Видите, мы живем совсем неплохо.

– Все же возьми от меня эту десятку. Ведь ты была для меня словно родная.

Анна, скрывая слезы, обняла на прощанье девушку, заставив все же принять от нее деньги и, пожелав удачи проводила ту до выхода из барачного коридора. Потом долго стояла на скособоченном крылечке, скорбно глядя вслед горемыке, брошенной отцом-матерью.

Ире так и не пришлось встретится со своими родителями. Давать о себе знать те не посчитали нужным. Потом, будучи взрослой женщиной, Ирина подумывала подать во всесоюзный розыск. Однако, пораскинув мозгами, решила этого не делать. Ее инициатива может обернуться нежелательным инцидентом в их коммунистическом служении Партии и советскому народу. Можно нарваться на упреки.

Все.

Училище окончено – выпускников распределили по регионам на рабочие места.

– Ирунь, ну почему ты не хочешь, чтобы я поговорила с папой, о направлении тебя вместе со мной во Владивосток? Ты знаешь, какой он у меня влиятельный! Стоит ему поднять трубку и все будет решено. – В который раз приставала к подруге Лиза.

Девушка по протекции родителя распределена в родной Владивосток для работы в городской библиотеке. Погодина, как отличница, комсомолка и лучшая слушательница курса, получила распределение на далекий Север, для внедрения культурного просвещения среди местного аборигенского контингента в далекий Чукотский город Билибино.

– Давай этот вопрос закроем, – категорическим тоном сказала девушка, шаря по полкам, собирая свои скудные пожитки. – Хорошо, хоть ты остаешься во Владивостоке, это уже мне радость. Ты будешь рядом со своими родителями. А мне все равно где я буду. Меня здесь ничего не связывает.

– А я?! Как же я, останусь без тебя?! Да я и дня не проживу без тебя, – Лиза тяжело переживала предстоящую разлуку с подругой, которую любила, словно родную сестру. – Ирочка, миленькая, умоляю останься. Я сейчас же позвоню папе, и он все устроит. Будем работать в одной библиотеке, вместе осуществлять намеченные задумки. Ну, Ирушечка, моя, хорошая. – Она обхватила подругу за плечи, и прижала к себе.

– Спасибо тебе, моя подружка, но не надо напрягать, своего родителя. Твоя семья и так для меня многое делала. Если бы не их помощь, вряд ли я смогла закончить училище. Я тебя никогда не забуду, – словно заклинание, произнесла Ира.

Они сидели рядышком, на койке, держась за руки и слезы разлуки застили им глаза. Оба осознавали, что не исключено этот миг совместного пребывания для них может быть последним.

– Ты пиши, обязательно пиши. Прямо каждый день, вот просто садись и пиши. Описывай все подробно, и я тебе буду писать, – они уже не скрывая слез, горько плакали навзрыд.

– Я обязательно буду писать. Я постоянно буду думать о тебе, – сквозь рыдания обещала Ира.

Для нее эта девушка была единственным родным человеком на всем белом свете, не считая канувших в неизвестность ее патриотических родителей.

Путь Ирины Погодиной к месту ее работы пролегал, словно в песне с небольшими вариациями: «меня домчат… оленьи нарты, самолеты и такси». Так вот к месту ее назначения до аэропорта ее домчал рейсовый автобус, далее самолет и последний отрезок пути строго по песне – оленьи нарты.

Девушку нисколько не утомил длительный путь к неизвестному городу Билибино. В двадцать лет не утомляются. Переезды, перелеты, переходы, только прибавляют молодому организму энергии. Усталость не для них. Путешествие на Север страны для Иры было интересным и захватывающим. Привыкшая с рождения к постоянным перемещениям вместе с родителями, она не испытывала дорожного дискомфорта, для нее длительная поездка обычное дело.

Необычайная природа тундры шокировала девушку. В заполярном аэропорту Анадырь ее несказанно удивил довольно основательный снег. В то время как уезжала она из шумевшего зеленью Владивостока, с полыхавшими яркими осенними красками дальневосточных цветов. А тут?! Вот это да – а – а! При подлете авиалайнера стюардесса сообщила температуру воздуха в Анадыре.

Ира вытащила куртку из сумки ручной клади. Переобулась в коротенькие полусапожки, достала вязаную шапочку, подаренную на прощанье Лизой.

Наслышавшись о дикости северного быта, девушка посчитала, что за ней к самолету подкатит оленья упряжка. Однако все обошлось вполне цивилизованно. Ее «подхватил» милицейский УАЗИК с пожилым милиционером за рулем и с погонами старшего лейтенанта, предупрежденный Билибинским отделом культуры горисполкома о прибытии молодого специалиста.

Тот прибыл в аэропорт, сопровождая «автозак» для согласования с аэропортовской службой отправку самолетом на большую землю двоих арестантов, в сопровождении двух вооруженных милиционеров. Преступников благополучно определили на борт лайнера, и две машины тронулись в обратный путь.

За стеклами скакал заполярный октябрь, первый месяц последнего квартала 1972 года. Несмотря на полдень, темень стояла непроглядная. Над тундрой вольготно разлеглась полярная ночь. Теперь она будет здесь полноправной хозяйкой почти пять лютых зимних месяцев.

– И кем же ты у нас будешь работать, красавица? – укрощая баранку, вырывавшуюся из рук, и готовую выскочить из машины и самостоятельно ринуться в ночь, спросил милиционер, не спуская глаз с бугристой, словно, стиральная доска, дороги. – Никак учительницей? Угадал?

– Нет, не угадали, – сказала Ира. Ей было уютно, спокойно и совсем не страшно в этой заснеженной пустоте без конца и края, в теплой машине под охраной пожилого милиционера. За ними почти в плотную, подсвечивая фарами, двигался «автозак» с водителем и милиционером.

– А кто же ты такая? – снова полюбопытствовал водитель.

– Направили в отдел культуры заведующей клубом. Я закончила культпросвет училище, библиотечное отделение. В Уссурийске, – пояснила она этому приветливому человеку. – Слышали о таком городе?

– Слышал, еще, как слышал. У меня жена из Уссурийска. Выходит твоя землячка.

– Нет, я не из Уссурийска, сама я из Владивостока, я только училась в Уссурийске, – пояснила она.

– Понятно, – непонятно ответил милиционер, яростно сражаясь с дорогой путем верчения несчастного руля. – Ну все, проскочили, – с облегчением неизвестно кому пояснил он, когда тряска в машине стала менее яростной.

– Что-то случилось? – испуганно спросила Ира.

– Да это все дорожные наледи. Иногда бывают такие коварные, что в промоины проваливаются даже колеса. А вытащить машину из такой колдобины практически самостоятельно не возможно. Ездим всегда либо на пару, либо вереницей. Сюда ехали, был совсем маленький намыв, за каких-то восемь часов так изуродовало дорогу, – пояснил он девушке, не имевшей понятия, что такое наледи, и почему их так боится милиционер.