Колькотар. Сборник - Людмила Прохорова

Да, чуть не забыла. Есть же еще Янин, нервно потирающий лоб, в надежде, что в его пустую голову придет какая-нибудь блестящая идея. Сомнительно. Янин – самый слабый из нашей четверки. Я вообще удивляюсь, как он все еще с нами. Посредственность. Пустышка. Но именно такие, обладай они определенной хваткой, и вырываются в лидеры, занимают все самые лучшие места. Но Янин не такой. Он тихий, смирный, не способный ни на предательство, ни на коварство. Или это всего лишь иллюзия? Вдруг он просто играет в ничтожество, пряча козырь в рукаве? Спокойно, Яна. Ты лучше всех.

Спокойно. Говори с ними спокойно и небрежно. Не показывай своего волнения. Улыбнись. Нет, лучше не стоит. Просто наблюдай за ними. Воодушевление, протест и страх. Интересно, что они читают на моем лице? Удается ли мне выглядеть расслабленно и невозмутимо? «Удачи, ребята. Удачи, Яна», – говорит Янин и жалко заглядывает мне в глаза, надеясь, что я подбодрю его. «Спасибо», – холодно отвечаю я.

Время идет. А я все ищу что-то, что не могу передать словами. Кажется вот-вот, и я увижу именно то, что нужно. Но то, что нужно, ускользает от меня. Я ничего не могу найти. Часы идут слишком громко. Спина затекла от слишком долгих поисков. Мне нужно нечто завораживающее, пугающее, что-то прекрасное и постыдное. Какой-нибудь образ, взгляд, жест, отблеск вечности. Я смотрю в монитор и пролистываю, пролистываю, пролистываю изображения. Слишком приторно, слишком посредственно, слишком патетично, слишком, слишком, слишком. Вся история искусства проносится перед моими глазами, которые щиплет и разрывает от напряжения. Я чувствую, как один за одним лопаются капилляры, окрашивая белки цветом крови. Сухая старая кровь. Колькотар. Во рту кислый вкус. Кажется, я пью слишком много кофе. От этого может испортиться цвет лица. Краем глаза я улавливаю свое отражение в зеркале. Грязные волосы, безумный взгляд, больное лицо. Как можно работать над чем-то великим в таком виде? Искусство – это работа. И для посещения муз есть определенный дресс-код. Стратегия, Яна. Системный подход. Твой рабочий день на сегодня подошел к концу. Необходимо очистить сознание. Очистить тело. Я – пустой сосуд, готовый принять в себя вдохновение.

Как же приятно. Горячие струи касаются кожи. Пар покрывает зеркало тонкой туманной пеленой. Мне немного стыдно, ведь Лев Исаакович запрещает нам очищать тело, пока не будет готова картина. Но это моя жизнь. Это мой шанс. А его здесь нет. Он не может знать, что я делаю. Мое тело – мой холст. Мое тело – мое дело. Мне необходима концентрация, которой нельзя добиться, будучи грязной. Мне нельзя отвлекаться на телесное. Необходимо удовлетворить низменные потребности, чтобы сосредоточиться на искусстве. Я должна быть чистой и сытой. Пустой и наполненной. Цельной.

Стыд возбуждает меня. По коже бегут острые мурашки. Я нарушаю установленные правила. Я делаю то, что он запретил нам делать, и от этого чувствую себя счастливой. Порой мне хотелось бы быть другой. Более распутной, более безумной, хорошенькой пустышкой, которую бы все любили и желали. Но я не такая. Меня разве что с натяжкой можно назвать интересной. Ну и пусть. Пусть меня нельзя полюбить ни за смазливую мордашку, ни за прекрасную душу. Ни того ни другого у меня нет. В физиологической гонке я одержала безоговорочное поражение. Но я уже давно это приняла. Да, вначале было больно. Как после серьезной операции по трансплантации органов. Моя душа отторгала тело, и наоборот. Но потом все пришло в норму. Я полюбила быть чудовищем. Я перестала прятать свои недостатки, я стала подчеркивать их. Лучшая защита – это нападение. Лучшая маскировка – спрятать самое ценное на видном месте. На видном месте…

Ну, конечно же. Это было так просто, что я не придала этому значения. Я отвлеклась от главного. Я искала там, где ничего нельзя было найти. Я помешалась на форме, забыв про содержание. Я пыталась увидеть, а не услышать. Колькотар. Ведь это не просто краска. Это – метафора. Колькотар. Медный цветок. Мумия. Окись железа. Fe2O3. Гематит имеет такую же формулу. Железная роза. Кровавик. Колькотар – это смерть, траур. Колькотар – это звук органа. Тяжелая, звенящая, пронзительная мелодия. «Fantasia F Minor» Моцарта. Только ниже, страшнее. Последняя песнь. Оплакивание.

Я стираю воду с груди и живота. Я насухо вытираюсь и накидываю сверху крахмально-белую рубашку. Я встаю напротив зеркала и протираю его скользкую поверхность влажными пальцами. В образовавшемся проеме я вижу острые, удлиненные, словно вышедшие из-под кисти художника-маньериста, черты своего лица. Два воспаленных глаза пристрастно глядят на меня из зазеркалья. Я вспоминаю все то, что когда-либо причиняло мне боль. Глаза наполняются влагой. Я думаю о том, что никто и никогда не поймет меня и не примет такой, какая я есть. Соленая жидкость переливается через края. Я боюсь, что Лев Исаакович выберет кого-нибудь другого. Две горячие капли падают на мои щеки. В ушах органным звоном звучит колькотар. Я успеваю запечатлеть в памяти этот момент, пока окончательно не захлебываюсь слезами. Я рыдаю в голос. Так, как никогда в жизни. Завываю, как подстреленная волчья сука. Я кричу, как плакальщица. И тонкие стены мастерской не в силах сдержать моей истерики. Я уничтожаю себя. Я отпускаю себя.

Я прихожу в себя. И точно знаю, что хочу сделать. Утреннее солнце освещает край моей подушки. Еще немного, и его теплые лучи коснуться моего лица. Я не отворачиваюсь. Мне хорошо. Я нашла то, что нужно. Колькотар раскрылся передо мной. Я услышала его. И он явил мне образы. Пылающий, но не сгорающий терновый куст, в центре которого заключена дева с младенцем на руках. Терновый куст горит и не сгорает, так же как дева рождает и остается целомудренной. Богоматерь Неопалимая Купина. Мадонна со сверкающим сердцем в груди, обрамленным венком из роз. Непорочное сердце. Царица небесная, сидящая на престоле с сыном на руках, напоминающая изображения всесильных материнских божеств Египта, Греции и Рима. Маэста, Величание. Богоматерь с младенцем в одной руке, второй указывающая на него верующим. Древнейшее изображение Богородицы, по преданию сделанное евангелистом Лукой. Одигитрия, Путеводительница. Богоматерь, стоящая с воздетыми к небесам руками. Оранта, Панагия, Знамение. Мария, защищающая людей своим покровом. Мизерикордия. Богородица, нежно прижимающая к груди или щеке тянущегося к ней младенца. Елеуса, Умиление. Младенец хватается за мать и откидывает голову назад в страшном и тоскливом предчувствии Страстей. Пелагонитисса. Богоматерь, кормящая младенца. Галактотрофуса. Мадонна, возносящаяся на небеса. Ассунта. Богородица, оплакивающая снятого с креста Иисуса. Mater dolorosa, Богоматерь Скорбящая, Пьета.

Пьета была последним образом из тех, что я знала. После нее колькотар явил мне то, что я никогда не видела раньше. Мадонна в траурной кружевной мантилье с бледным младенцем, прижатым к ее груди. В глазах Марии стоят слезы, глаза же ребенка закрыты. Времени не существует. Все происходит в один и тот же миг. Иисус рождается, умирает и воскресает в один и тот же момент. Он младенец и ему уже тридцать три. Будущего нет. Прошлого нет. Есть лишь одно длящееся настоящее.

Луч света целует меня в губы и я встаю. Впереди – десять полных дней. Меня снедает любопытство. Что сделали другие? Что они собираются сделать? Есть ли среди них кто-нибудь, кто способен вырвать у меня победу… Я наскоро одеваюсь и отправляюсь к Янушу. Еще не открывая двери, я чувствую тошнотворный запах его грязного тела и растворителя. Запах его болезненного безумия. Приоткрываю дверь, зажав ладонью нос. Как же смердит. Здесь можно задохнуться. Он не видит меня. Он не замечает меня, прислонившись головой к стене. Он что-то шепчет себе под нос. Все его пальцы, все предплечья перемазаны краской. «Что ты делаешь?», – наконец, спрашиваю я. Но он не слышит. Он шепчет и шепчет. До меня долетают слова о том, что он что-то не может понять, названия красок. Что ты не можешь понять, Януш? Это я не могу понять тебя. Мир в твоей голове намного хаотичней, чем мир вокруг. Я перевожу взгляд на холст. Колькотаровый подмалевок. Дальше может быть все, что угодно. Как же душно. К горлу подкатывает тошнота. Я выхожу, захлопнув за собой дверь. Ловлю ртом кислород, пытаясь надышаться. А вдруг он задохнется там внутри? Надо открыть ему окно. Нет, не надо Яна. Если он задохнется, то так будет даже проще. Уходи.

Я ускоряю шаг. Почти что врываюсь в мастерскую к Яну. Мне почему-то хочется вывести его из себя. Вывести его из равновесия, чтобы он не смог творить. Он поворачивается. Смотрит на меня своими красивыми, гневными глазами. Я замечаю, что на его палитре нет колькотара. На его холсте нет колькотара. Ян ненавидит подчиняться. Он не признает авторитетов. Слово Льва Исааковича для него не закон. Даже сейчас, когда решается его судьба, он не хочет следовать правилам. Он хочет обойти систему, взломать ее. Самоуверенный засранец. Ян хочет что-то сказать, но я ничего не хочу слышать. Мне достаточно того, что я вижу. Он не будет использовать колькотар. Его Эго для него важнее, чем победа. Он думает, что единственный настоящий среди всех нас, а мы – лишь глупые овцы, выполняющие то, что нам велено. Его гордыня непостижима. Его гордыня уязвляет. Лев Исаакович не станет этого терпеть. Ян мне не конкурент.