Новое море - Николай Жданов

Один среди развороченной земли и колеблющихся, таинственных ночных теней, Пташка почувствовал страх. Казалось, в темноте кто-то стоит, притаившись, и вот-вот протянет руку и схватит. И вдруг он увидел высокую черную башню, застывшую перед ним в ночном полумраке.

Но что это? Башня вдруг повернулась, будто громадная ветряная мельница, и два пронзительных электрических глаза устремились на Пташку, пригвоздив его на месте.

Послышалось мощное гуденье. Тяжелое, чугунное туловище башни качнулось (вместе с ним качнулись тени холмов) и двинулось на Пташку.

— А-а! — закричал Пташка и, не помня себя от ужаса, пустился бежать, то падая, то поднимаясь снова.

Раза два он оглянулся на бегу, и ему показалось, что башня медленно, но неотступно движется за ним следом.

Только выбравшись на шоссе, Пташка остановился, чтобы перевести дух.

Все еще боязливо оглядываясь, он зашагал дальше.

НЕПРЕДВИДЕННОЕ ЗНАКОМСТВО

Пташка не сделал и сотни шагов по шоссе, как увидел в канавке у самой дороги небольшой костер и рядом с ним под сломанным старым деревом, выступавшим из темноты, кузов одинокой машины.

«Неужели наша полуторка?» — радостно подумал Пташка.

Однако у костра никого не было.

Подойдя к огню, Пташка поправил обгоревшие сучья и с ожиданием всмотрелся в темноту. Ему все казалось, что вот-вот появится дядя Федя или шофер Гриша. Может быть, они где-нибудь тут ищут его, Пташку. Вот, наверно, ему попадет за то, что отстал в дороге! Ну, пусть попадает, только бы они пришли поскорей!

Никто, однако, не появлялся.

Пташка подошел к машине и через стекло посмотрел в кабину: «Пусто!» Тогда он вскочил на колесо и заглянул на всякий случай в кузов: там ли еще втулка и его пальтецо, бутылка с молоком и лепешки? Ничего похожего!

Там стояли какая-то бочка, ящик и были еще другие вещи, прикрытые брезентовым пологом.

«Не наша совсем полуторка», — с огорчением понял Пташка.

В это время из темноты с лаем выскочила собака — мохнатая, черная, с рыжими подпалинами и светлым пятном на лбу.

Пташка в испуге так и остался стоять на колесе, ухватившись рукой за борт.

Вслед за собакой появился старик с охапкой сухих стеблей прошлогодней полыни. Он был в потертом брезентовом плаще.

— Назад, Туман! — крикнул он, бросив охапку у костра и торопливо подходя к Пташке. — Ты чего тут рыщешь? — грозно обратился он к мальчику.

В его сердитых глазах, упрятанных под насупленными седыми бровями, и во всем его большом лице с крупным и круглым, как картошина, носом, по-хозяйски расположившимся между багровых щек, не было в этот миг ничего, что могло бы подать надежду на пощаду.

Пташка и рта не успел раскрыть, как старик больно схватил его за руку, сдернул с колеса и приволок к костру.

— Кто ты такой есть? А? Говори! — хрипел он.

— Я, дедушка, думал, что это наша машина, — пролепетал Пташка. — Я у вас ничего не хотел взять! Честное пионерское, ничего! Вы не думайте! Я от своей машины отстал…

— Кто тебя знает, — недоверчиво сказал старик, все еще не отпуская Пташкину руку. — Может, ты отстал, а может, и нарочно сюда пришел поживиться… Пропуск, небось, у тебя не выправлен?

— Пропуск у меня не выправлен, — пробормотал совсем смущенный Пташка. — А разве сюда надо пропуск выправлять? Я не знал!

— А как же иначе? — сказал старик, отпустив, однако, Пташкину руку. — Да уж там пусть разбирают — чего ты знал, чего не знал, — продолжал он. — Мы вот с Туманом (он кивнул на собаку, которая, однако, с безразличным видом легла у костра) должны тебя для порядка заарестовать и препроводить куда следует.

Пташка стоял, боясь шелохнуться.

Старик же неторопливо достал из кармана трубку, набил ее табаком, спрятал в карман кисет и, отыскивая в костре подходящий уголек, продолжал все тем же зловещим тоном:

— Так, так… Отстал, говоришь. А где же отец-мать у тебя? Знают они, что ты тут за чужим добром охотишься? Ну, что же замолчал, а?

— Что же я буду говорить, раз вы честному пионерскому не верите! — обиделся Пташка.

— Так ты, выходит, к тому же и пионер? — укоризненно заметил дед.

— И пионер, а как же! Кого хочешь спросите! — вызывающе заговорил Пташка, задетый словами старика. — У меня и галстук есть, только днем жарко было, так я его в карман положил.

Пташка достал галстук и стал повязывать его на шею.

— Ишь ты какой, — сказал старик, еще раз внимательно посмотрев на Пташку. Затем он стал молча раскуривать свою трубку, как видно опять потухшую. — Небось отец с матерью и знать не знают, где ты теперь бродишь? — снова сказал он.

Пташка не отвечал.

— Что же молчишь? Совестно стало? — продолжал старик.

Пташка вдруг засопел, шмыгнул носом и отвернулся.

— Ты чего? — испугался дед. — Ну чего ты, малый? Не надо, не надо, брось!

Он подвинулся к Пташке и положил ему на плечо руку. Но Пташка отстранился.

— А чего пристали-то! Папку моего фашисты убили, и маму тоже, а вы — пристаете! — глотая слезы, с обидой проговорил он.

Старик растерянно крякнул и махнул рукой. Большое лицо его сжалось, будто от боли.

— Ладно уж, ладно… Не плачь! Чего уж теперь делать, — забормотал он. — Зовут-то тебя как?

— Митей, — сказал Пташка.

— Ну вот, Митя, так, стало быть, ты меня не бойся, это я так только — для острастки.

Пташка молча посмотрел на деда уже без всякого страха.

— Так ты, Митя, куда путь-то держишь? — продолжал дед.

Пташке пришлось рассказать о том, куда он ехал и как отстал от дяди Феди.

— Ничего, человек не иголка: либо он тебя, либо ты его обязательно сыщете, — уверенно сказал дед.

Он поправил костер, подбросил в огонь сушняку и долго молчал. Потом, обратив на Пташку лицо, освещенное внезапным лукавством, сказал, усмехаясь:

— А здорово же я тебя напугал, малый, а!

— Не так уж… — ответил Пташка угрюмо. — А вы, дедушка, кем тут работаете? — спросил он погодя.

— Я к сыну еду, тоже на гидроузел, — сказал старик. — Мы вон с Туманом, — он кивнул на собаку, — девятый день едем. Сначала по Каме все плыли, а потом и по самой по матушке по Волге. Теперь уж нам совсем немного осталось. Посадил нас на пристани один попутный шофер, да подшипник у него расплавился. Вот и стоим в пути, ждем, а он на автобазу ушел.

— Так вы тоже не здешний? А еще говорили — пропуск зачем не выправил! — заметил Пташка с упреком.

Дед усмехнулся.

— Чтоб знал наших! — сказал он, довольный произведенным на Пташку впечатлением.

— Это ваша собака? — спросил Пташка.

— Туман-то? Мой он, известно. Вот уже два года как старуха моя померла, так я все с ним. Он у меня, что твой человек, все понимает. Я и на пароход ему билет выправлял, как настоящему пассажиру, только, верно, подешевле с него взяли. Что, Туман, доволен? — спросил он и, нагнувшись, потрепал собаку по спине.

Туман только зевнул и облизнулся.

— Вишь, доволен как, — сказал дед. — Все понимает! Не отличишь нипочем от человека.

— А я думал, вы тут канал роете, — сказал Пташка, и в его голосе послышалось явное разочарование.

— Канал? Канал тут сын мой роет. Про Сарафанова слышал, небось? — Дед расстегнул свой плащ и вынул из кармана новенькой, синей спецовки сложенную в несколько раз газету. — Грамоте разумеешь?

— Почему же не разумею! — обиделся Пташка.

— А разумеешь, так вот посмотри, что про него пишут.

Дед развернул газету и протянул Пташке.

При свете костра Пташка увидел портрет молодого человека в пиджаке с галстуком. Что-то в его лице показалось Пташке знакомым. «Сарафанов — бригадир монтажников, один из передовых людей гидроузла», — прочел он под портретом.

— Видел теперь! — гордо сказал старик, забирая газету, словно боясь, что Пташка помнет ее, и снова бережно спрятал в карман. — Первейший человек стал! — продолжал он. — А ведь давно ли я его крапивой порол, сорванца!

— Крапивой? — удивился Пташка. — За что же, дедушка?

— Заслужил, коли так, — сказал дед. — Озорной был, страсть! Вашего брата, мальчишек, не проучить во-время, так, гляди, и толку не будет.

— А ваш сын, Сарафанов, на какой машине работает?

— Он у меня на всяких машинах работает, с понятием парень! — сказал дед. — Теперь вот шагающие экскаваторы собирает. Ты, чай, еще не видел таких?

— Нет, я, наверно, уже видел, — сказал Пташка, вспомнив недавнее приключение. — Я, дедушка, иду сейчас по степи, а он как начал на меня шагать, как нача-а-л!

— Да нужен ты ему очень! — сказал дед. — Он, небось, котлован пошел рыть. Видел, котлован роют? — Дед указал рукой на земляные холмы. — Шлюз будут строить, а еще, слышь, насосную станцию. Тут, милый, разных машин на сто верст наставлено. А всего больше в этих вот местах. Тут, шофер мне сказывал, пароходы, как по лестнице, будут взбираться на ергеня. Вот она, земля, как разворочена везде! Сразу и не поймешь, что к чему. Тут, смотришь, роют, там — шпунты бьют, а около — бетон укладывают, арматуру везут. Заводов понастроено, машин нагнали видимо-невидимо! Я уж и так говорю Туману: по старому понятию, такие дела одному богу делать положено, а теперь, погляди, сам человек за них взялся — моря устраивает, рекам указывает, куда надо течь. Вот мы тут с тобой сидим и ничего себе, в ус не дуем, а скоро по этому самому месту пароходы пойдут.