Зеленая карта - Марина Дяченко-Ширшова

— По крайней мере в воскресенье он точно появится, — сказала Оля, когда калитку заперли и пса снова выпустили на пост. — Он пропустит что угодно, только не игру с «Зенитом».

Шубин молчал.

Оля вытащила последнюю сигарету третьей за сегодня пачки. Теперь, когда перспектива отхлестать сына по щекам отдалилась на неопределенное время, на место картинки возмездия стали наплывать совсем другие, куда как менее приятные фантазии.

Он ничего не знает, кроме своего футбола. Ему тринадцать лет, но он ничего не знает, кроме круглого мяча и таких же, как он, чокнутых пацанов. Дом, школа, футбол; его представления о прочем абстрактны и умозрительны. Мир для него — разросшаяся до чертиков динамовская база… Дурак, сопляк, ну куда он пойдет?!

— Успокойся, — сказал Шубин.

Оля подавила приступ раздражения:

— Я спокойна совершенно. Он взрослый мужик.

— Надо, наверное, ехать на вокзал? — неуверенно предположил Шубин. — Может быть, он решил… ну, там ночуют вообще-то…

— На вокзале милиция гоняет, — проговорила сквозь зубы Оля. И похолодела от собственных слов. «Заметут», изобьют без синяков, искалечат…

Ну не станут же они хватать ни в чем не повинного парня! На нем же куртка динамовская и фирменная сумка, видно, что не беспризорник…

Куртка хорошая, сумка заметная. Могут найтись… охотники… А так как Жека сам не отдаст — могут и по голове…

— Надо ехать домой, — сказала она хриплым, не своим голосом. — И позвонить… в больницы, что ли…

— В какие больницы?! — взвился Шубин. — Прекрати истерику! Еще скажи — в морг!

Оба замолчали.

«Частный сектор» тонул в темноте. Где-то в отдалении выла цепная собака.

Перед входом в зоопарк стоя спал металлический зубр. Поблескивали медью лев и львица, отполированные детскими седалищами… В славное дело полировки вложили свою лепту и Оля, и Жека, да и Шубин, наверное. Да найдется ли в городе хоть кто-то, не сидевший в детстве на этом самом льве?

Невозмутимый Щорс перед железнодорожными кассами указывал на звезды — всегда спокойный, монументально-величественный Щорс на столь же монументальной бронзовой лошади…

Они все-таки поехали на вокзал.

Чужая спешка, чужие проблемы вертелись шестеренками равнодушного механизма; едва переступив порог главного зала, Оля уже знала, что Жеку здесь не найти. Тем не менее она позволила Шубину пробежаться по залам, по переходам, по перронам — тот вернулся подавленный, запыхавшийся. В ответ на ее взгляд отвел глаза:

— Нет.

Ну, разумеется, нет, она и так знала… Сырой ветер перед рассветом бывает особенно промозглым. Хорошо хоть не мороз на улице, слава богу, не зима.

— Стоп. Останови здесь.

Она вышла, чтобы купить сигареты в ночном киоске. Шубин ждал ее в машине. Какой-то весь беспомощный, сгорбленный, жалкий; у Оли вдруг сжалось сердце: каким великаном казался этот человек пятнадцать лет назад! И как неистово ей хотелось завоевать его, покорить, красивого и талантливого, по которому сохли и которого добивались целые эскадроны девиц…

— Так, — она закурила снова, хотя ее мутило от сигарет. — Возвращаемся. Не удивлюсь, если этот лоботряс вернулся и ждет под дверью.

Она ни на йоту не верила в это. Сказано было для Шубина. Просто из христианского сострадания.

— Слышишь? Поехали!

Шубин не шелохнулся. Все так же смотрел перед собой; в давно не мытое ветровое стекло ударила капля дождя.

— Ты слишком много куришь, Оля. Успокойся.

Он еще ее успокаивает!

Дождь пошел смелее. Вымокнет, подумала Оля обреченно. Если у него нет крыши над головой… Хотя… лучше под дождем, чем… подвалы с бомжами, притоны, приюты, «обезьянники»…

— Деньги у него есть? — спросил Шубин.

Оля поняла, что не знает точно, есть ли у Жеки деньги и сколько. Он никогда не просил. То есть он просил, когда тренер собирал на аренду спортзала, на какую-нибудь поездку… Вот, она дала ему на бассейн. Позавчера. Если он не успел отдать деньги тренеру — у него может быть гривен пятьдесят…

Он мог сделать какую-нибудь глупость, подумала она в ужасе. Уехать на электричке. Снять проститутку… То есть нет, этого быть не может, это полный бред!

— Скажи мне, что случилось, — в который раз за эту ночь попросил Шубин. Ну точно дятел: долбит и долбит…

— Я сказала, — пробормотала она, превозмогая тошноту.

Шубин вздохнул:

— Хорошо… У него есть девочка?

— Нету, — отозвалась Оля после паузы. — Какая девочка, у него есть только этот дурацкий футбол…

— Может, секта или наркотики? Ты ничего не замечала?

Оля поморщилась. Ничего не сказала; дождь барабанил вовсю, машина стояла, но Шубин зачем-то включил «дворники». В потоках воды дробились, плыли огни фонарей — белые, желтые, оранжевые…

— Наркотики… — она хотела сказать «Тоже мне, папаша», но вовремя прикусила язык. — Когда ты его видел в последний раз?

Шубин долго молчал.

— Сегодня… То есть вчера.

Она вздрогнула.

— Вчера возле школы. После уроков.

— И что он сказал тебе?

Шубин пожал плечами:

— Мы не говорили… Ты же спросила, когда я его видел, а не когда разговаривал…

Оля промолчала.

— Ты знаешь, — пробормотал Шубин, — мне показалось, что он не в себе. Может быть, он… задолжал кому-то?

Оля снова поразилась, до чего слабо сидящий рядом мужчина представляет интересы и потребности собственного сына.

Они возмутительно похожи друг на друга. Только одному тринадцать, другому сорок с хвостиком. Оба одинаково беспомощны, когда заходит речь о серьезных вещах. Оба представляют жизнь по кино и книжкам. А Жека даже книжек не читает…

Ох, лучше бы объяснить все Шубину в другое время и в другой обстановке. Многое зависит от того, как он воспримет новость, сейчас не особенно удачный момент, но и оттягивать дальше нельзя — все, время пошло, секундомер запущен…

— Никому он не задолжал, не колется, клей не нюхает, девочек у него нет. А ушел он потому, что я ему врезала по морде.

Шубин посмотрел на нее, как похмельная сова. Такими же круглыми полоумными глазами.

— Да-да, — она нервно засмеялась. — Можешь не пялиться, это я зря, конечно, сделала, но очень уж он меня достал… Он упертый, как осел. Очень похожий на своего папу.

Шубин молчал, и это ее злило.

— Поехали, — она откинулась на спинку сиденья. — Поехали обратно.

Машина плыла сквозь дождь, будто батискаф. На площади Победы мигали желтым светофоры. Фонари отражались в зеркальном асфальте. И никого. Ни одной машины.

Выехали на проспект.

Оля любила эту дорогу, особенно вечером — когда красно-белые потоки огней сливаются в одну подвижную гирлянду. Но сейчас огней почти не было. Четыре часа утра… Темень. Дождь.

Ей показалось, что Шубин едет слишком осторожно и медленно. А потом, когда после ее раздраженной просьбы он поддал газу — наоборот, что слишком быстро, что для ночной скользкой улицы такая скорость неразумна…

Олина тайна была подобна горячему углю, спрятанному под одеждой. Не было больше сил — и необходимости — терпеть. Оле захотелось поразить Шубина прямо сейчас. Прервать полупрезрительное молчание, которое установилось в салоне после реплики про оплеуху.

— Дело в том, Шубин, — она вдохнула поглубже, так, что даже закружилась голова. — Дело в том, что мы едем в Америку. Я выиграла грин-карту в лотерею. И виза у нас уже почти в кармане.

Машина затормозила. Не удержавшись на скользкой трассе, развернулась юзом, едва не перевернулась; Оля успела крикнуть «Идиот!», прежде чем из-за дождя вынырнул полосатый светящийся жезл.

Менты? В половине пятого? В дождь?! Фантастика…

В глубине души Оля была даже рада. Потому что Шубин сейчас будет выяснять отношения не с ней, а с капитаном (или кто он там по званию?).

Протянув документы гаишнику, Шубин раз пять оглянулся на Олю. Мент о чем-то спросил, потом повторил громче, раздраженно:

— Ви щось пили?

— Hi, — Шубин снова оглянулся на Олю, для этого ему пришлось чуть наклониться.

— Що ви там дивитесь?!

— Он не пьяный, — Оля обворожительно улыбнулась. — Просто мы выиграли грин-карту и едем в Америку. — Я ему сказала — и вот…

Мент некоторое время смотрел на нее, пытаясь понять, не издеваются ли над ним. Блестящая от дождя накидка делала его похожим на малость обрюзгшего Робокопа.

— Подивимось…

Шубин покорно проследовал вслед за ментом к желтой машине — дышать в трубку. Оля вернулась на свое место и закусила губу.

Пожалуй, она не станет наказывать Женьку. Пожалуй, она даже простит ему эту идиотскую выходку. Только бы он поскорее объявился…

Она вспомнила последний выходной, который они провели вместе с сыном. Это было — господи! — в сентябре, больше чем полгода назад. Тогда они поехали в Гидропарк… Она не помнит, была то суббота или воскресенье. Воскресенье — вряд ли, потому что седьмой день недели — игровой день… Выходной во всех спортшколах — суббота… Кто-то еще шутил — как в Израиле… А у нее, Оли, субботы обычно заняты. А воскресенья заняты у Жеки…