Третий экипаж (сборник) - Алексей Гребенников

– Катерина Калинина, – представил Анар бронзовую женщину. – Бывшая жена. Всесоюзного старосты.

Бывшие жены самого Анара жили тут же.

Они занимали первый этаж западного коттеджа.

С одной Анар говорил только по-китайски (обсуждал проблемы других), а с русскими наоборот – обсуждал проблемы китаянки. По набережной и по диким берегам Чемала, как туманом укрытым желтой куриной слепотой, носились веселые выпестыши Анара – Венька, Якунька, Кланька и Чан. Вода в реке пронизана яростью зелени, кристальной беспощадной зелени – только у отмелей она желтела, становилась прозрачной, билась о складки камня, облизанные, поджатые, как губы, выплескивалась на россыпи кварцитов, таких снежных, что взгляд обжигало холодом. Выпестыши гоняли по камням мяч, ругались на всех языках, кроме алтайского. На языке принцессы Укока Анар ругаться детям запрещал. Причины? А местный шаман накамлал ему личную встречу с принцессой Укока. Удивляетесь? Принцесса давно умерла? Да какая разница для высокого человеческого духа? Главное, не гневить принцессу.

Выпестыши, кстати, занимались исключительно восточными языками.

– А французский? Немецкий? Английский?

– Эти без надобности, – заверил Анар, приглашая нас в бар. – Европа расползается. Ее скоро дождями смоет. Над нею уже луны не видно.

И одобрил:

– Вы правильно сделали, завернув ко мне на Чемал. Лучше болтать с моими бывшими женами, чем торговаться с лягушатниками из-за паштета. Там у них всё пропахло бензином и лекарствами, а у меня – трава, цветы. Весь край – как эдельвейс. – Он не стал пояснять приведенный образ. – У меня, – он обвел рукой круг такой широкий, что в него точно попали не только Алтай, но и часть Монголии с Казахстаном, – у меня тут людям не тесно. До ледникового периода на Алтае вообще жилось просторно, а после ледникового периода живется еще просторнее. – Анар прищурился, вглядываясь во мглу времен. – Древние римляне в домах только ночевали, греки тоже не знали, что такое настоящий дом, в Европе до сих пор каждый клочок земли кровью пахнет, а у меня – вечность, тишина. Приехали археологи, разок копнули, и вот вам, пожалуйста, принцесса в ледяном саркофаге! Если ее, правда, вернут из Новосибирска на родину предков, я сам устрою пышные, как тысячи лет назад, похороны. Приглашу Колю Чепокова, пусть напишет новый портрет принцессы. Образования у Коли никакого, а пишет посильнее французов. Таракай, так себя зовет. Дескать, он – нищий, бродяга. Еще ребенком его подбросили в лукошке к детскому дому. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Что еще сказать о хорошем человеке?

Номера нам с Алексом достались необычные. Чуть не треть каждого занимали скальные выступы, на которые, собственно, было посажено здание. Это же Алтай, не Европа, где экономят каждую пядь. В холле, кстати, висела еще одна, третья, копия ископаемой принцессы. «Такой край, – покачал головой Анар. – Шаман мне так и накамлал, вот умру на руках принцессы».

Мне показалось, Анар говорил именно о принцессе Укока.

То, что она умерла много столетий назад, его ничуть не смущало. Он не находил данную информацию противоречивой.

Вот я и думал ночью.

Два хороших человека собираются написать веселую книгу.

Они берут ноутбуки, едут в аэропорт и вдруг оказываются на Чемале.

А другой хороший человек Анар, благородно поддерживая всех своих бывших жен, мечтает о принцессе (покойной), на руках которой умрет.

Река шумела за окном. От скалы несло мягким холодком, лепешки белых лишайников светились в сумерках, как пролитая сметана. Сон, наконец, пришел ровный, тихий, но утром – тук, тук – очнулся мобильник. Женский голос, незнакомый, невообразимо далекий, спросил: «У тебя жарко?»

Я ответил: «Да нет».

«Она уже здесь?»

Я спросил: «Винтовка?»

Связь сразу прервалась. Номер не определился, это меня окончательно разбудило.

Накинув халат, я вышел на деревянный балкон. Вряд ли меня спрашивали о винтовке, случайное соединение, так часто бывает. Я потянулся. Небо на востоке розовело. Таким я его не видел с весны. Каменноугольная ночь на глазах рассеивалась, обгладывала внизу камни вода – изумрудно-черная в тени, хищно поблескивала под фонарями. Над горами громоздились первые облака. Они не затягивали небо, как над Новосибирском; белоснежные, медленно плыли на запад. Из окна соседнего номера (номер Алекса) сквозняком выдуло занавеску.

«Хотите добрый совет?»

Я обернулся и увидел на мансарде молодого человека лет двадцати пяти.

Костюмчик в плохо различимую елочку, глаза синие, такие ничем не пригасишь.

«Включите телевизор!» – «А кто там?» – «Буковский!»

Я послушно вернулся в номер.

Оказывается, зловредные ученые из NASA давно намереваются изменить орбиту Земли, теперь это всем известно, – так комментировал последние происшествия известный журналюга Буковский. Этих не в меру ученых ребят из NASA беспокоит глобальное потепление. Нас, россиян, например, глобальное потепление тоже беспокоит, но мы ребята ушлые, мы у тех же америкашек купим дешевые кондиционеры и установим в своих уютных землянках, а вот америкашкам неймется – намереваются чуть ли не изменить орбиту Земли. Сперва довели всех до мирового финансового кризиса, а теперь решили тряхнуть Землю. Мало им Луны. Похоже, денежек не хватает на бонусы ворюгам-банкирам.

ТРИ КОЛОНКИ НЕКРОЛОГОВ

Лучшими у Буковского получились первые три некролога.

«…удачливый характер не помешал Игорю Леонидовичу оказаться на борту европейского парома «Сантор», затонувшего в Ла-Манше. Снимки водолазов показали, что судно легло на дно левым бортом и погрузилось в почти пятиметровый слой ила. Когда в борту вырезали дыру, с огромным пузырем воздуха выбросило на поверхность тело Игоря Леонидовича…»

«…госпожа Бабурина баллотировалась в депутаты от «лиги тихих», и даже ее помощники не ожидали, что она возглавит стихийную демонстрацию в защиту сексуальных меньшинств Калининского района. Творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния, можно сказать, госпожа Бабурина не знала ни сна, ни отдыха. Отсюда ее преждевременная смерть от дизентерии – на почве общего истощения организма, надорванного нервным стрессом и тяжелой, на износ работой…»

«…холодная логика, острый ум, деловое чутье позволили Ивану Георгиевичу почти три года продержаться в условиях почти полного политического вакуума. Даже потеряв работу, он не упал духом – красил заводские заборы, чинил сапоги, собирал листья в ботсаду на окраине Новосибирска…»

Номер «Ежедневника» с колонками некрологов вышел в воскресенье.