Криминальный попаданец - Владимир Исаевич Круковер

вывела меня из этого размеренного состояния, адреналин, наверное, непрошеной дозой поступил в кровь. Сейчас он рассосался.

Хорошо жить, не загадывая дальше, чем на пару часов вперед! Зато — свобода. Никаких тебе забот, всероссийский БОМЖ Вовка Верт! Это, когда мы с женой работали в многотиражке, она учинила такую подпись под фоткой. На фотографии шофер, утирающий руки ветошью, и подпись: «Никаких тебе забот, шофер 7-го АТП, Петр Зайцев». Там должно было быть предварительное разъяснение, что Зайцев произвел полную техническую подготовку автомобиля и теперь на трассе у него не будет проблем. Но абзац по непонятной причине выпал, а оставшийся производил предсказуемое впечатление.

Я дотопал все-таки до «Баррикад». Около метро проблескивал луноход, поэтому я вывернул на Столярный переулок, перешел на противоположный от бани, где проходу не было от крутых иномарок, тротуар и, миновав училище, нырнул в ближайший дом. Первый подъезд был под кодом, второй — тоже, но в третьем интеллигентные жильцы уже выдернули из замка электронную начинку, дверь была приоткрыта.

Люблю дома сталинской постройки. Подъезды широкие, с площадками и настоящими объемными батареями на каждой. И даже, перед чердаком предусмотрена площадка, где я, естественно, и обосновался, прислонившись к жаркому чугуну спиной. Между ног я уместил газетку, аккуратно разложил припасы, но пришлось встать: без запивки, да еще в расслабленной позе, до сих пор не научился пить не разбавленный одеколон.

Кроме того, следовало приготовить горячую закуску. Холодная закуска — удел извозчиков, настоящие интеллигенты используют только горячую. Вряд ли стоит доказывать, что аббревиатура БИЧ свидетельствует о моей интеллигентности, пусть и бывшей.

Стакан у каждого, уважающего себя бродяги, как пистолет у Лимонадного Джо, — всегда наготове. А у меня — так целых два: стограммовая стопка для спиртосодержащих суррогатиков и обыкновенный, для благородных напитков; в который я тотчас набухал пиво.

Одеколон в пищеводе не застрял, прокатился вонючим комом, подталкиваемый в тройную спину горьковатым шаром «Балтики-6». Не знаю, возможно никаких комков и шаров там и не было, в физиологии пищеварения я — меньше, чем дилетант, но ощущения были именно такие — как от вонючего, огненного комка и благословенно горьковатого шара.

Эти стилистические изыски промелькнули у меня в голове и сменились благодатным умиротворением. Вечно сохнущий рот наполнился слюной, я вынул из горячих батарейных ребер беляши, куриную ногу, распластал луковку и начал с беляша. Курицу оставил напоследок. Вот ведь, детская привычка — оставлять вкусненькие кусочки на конец еды!

Запив трапезу последним глотком пива, я потянулся за сигаретами. они у меня находились в пластиковой коробочке от какой-то импортной гадости, и среди них, как я помнил, было два вполне приличных бычка.

Нет ничего лучше, чем после легкой выпивки и приличного ужина затянуться крепкой сигареткой. Я точно помнил, что один из бычков «соверинг» — прекрасный вирджинский табак из Англии. Но ни бычка, ни коробочку, в которую я складывал предварительно подсушенные бычки, на месте не было. Не было в кармане бушлата, не было в кармане ватных штанов, не было ни в одном кармане пиджака. Ума не приложу, где и как я ее ухитрился посеять? Не стащили же ее у меня?!

Я повозился, вставая, размял ноги и потопал вниз, на улицу. Я хорошо согрелся, взбодрился и чувствовал некий подъем. В любом случае совсем без курева ночь могла превратиться в кошмар. Да и выпивки не мешало бы надыбать про запас. Ведь через пару часов алкоголь выветриться, начнет потихоньку подступать трясучка. А я с похмела буду совсем вялый, трусливый. Сейчас хоть какая-то уверенность проявляется.

Я открыл дверь и поморщился от морозного воздуха. Дверь вдруг обмякла в моей руке и превратилась в кусачее одеяло, а я уже не стоял в ночной Москве, а лежал в больничной кровати. И представления не имел ни о том, где я и не о том, кто я!

Глава 2

Летит паровоз по долинам и взгорьям,

Летит он неведомо куда;

Я к маменьке родной заеду ненадолго,

А срок мне представлен на три дня.

Прости меня, мама,

Прости, дорогая! —

Вот всё, что я маме скажу.

Теперь я не знаю, в которую минуту

Я буйную голову сложу.

Изначальный вариант «Паровоза» был написан задолго до революции, а соответственно, и до появления на свет «официальных» авторов — Ивановского или Сечкина.

— Больные, приготовится к обходу! — голосила медсестра, заглянув в палату. — Сходить оправится и кровати заправить, сегодня сам главный будет обход делать!

Я спустил ноги на пол, нашарил плоские тапочки. Сильно пахло чем-то резким. Чем же это так противно пахнет? Ой, это же карболка. Вспомнилось как санинструктор в армии при помощи пульверизатора обрабатывал карболкой баню после ее посещения солдатами. И еще вспомнилось как, чтобы обезопасить от заражения грибком, нам, прежде чем приступить к банным процедурам, предлагалось встать ногами в таз с этим раствором.

Больничная рубаха и кальсоны на мне были мокрыми от пота, помнилось как колотило меня от высокой температуры, сон про то, что я — бомж, вспомнился. Но сильнее всего напомнил про себя мочевой пузырь, поэтому зашаркал ногами по сырому, вымытому с этой самой дезинфекцией, полу.

В туалете опять ударил по обонянию отвратительный запах, который излучали комья серо-белого порошка, насыпанного прямо возле унитазов. И опять память подсказала, что пахнет хлорка вкупе с другими отвратительными запахами туалета.

По возвращению поймала сестричка, протянув свежее белье:

— Переодевайся быстрей, скоро обход. Да и пижаму надень, ты теперь ходячий. Я тебе на кровать положила.

Что ж, дело хорошее. Только бы душ сперва принять.

— А помыться, я потный весь?

— Ну, положим, ты ночью был потный. Но горячую воду только после пяти дадут. Да и не стоит тебе пока рисковать, вчера еще в горячке метался, какое тебе пока мытье.

Что ж, пошел. Сменил белье, надел пижамные штаны с выцветшим узором, куртку с оторванным карманом. Клеймо больнице стояло на штанах спереди, я снял их и переодел наоборот, тем более что разницы между задом и передом не было, как и ширинки. Подумал, что надо бы и простыни сменить, но в коридоре раздалось многоголосье и я просто накинул одеяло и слегка подоткнул его под кроватную сетку.

В палате было еще несколько заправленных коек, но лежал я тут в одиночестве. И когда доктор с множеством сопровождающих вошел, я почувствовал себя как на расстреле под десятками любопытных глаз.