Первое лето - Георгий Попов

Но как нам ни было жутко, усталость взяла свое. Я уснул. Сон в конце концов сморил и Димку. Рано утром, разлепив глаза, я услыхал его храп.

Глава вторая

Искатели-старатели

Кто не ночевал в тайге, как мы с Димкой, тот вряд ли поймет, какое это счастье проснуться рано утром, еще до восхода солнца, и снова увидеть деревья, травы в росе — хоть черпай ее пригоршнями — и зеленые горы на горизонте.

— Вставай, хватит дрыхнуть! — заорал я, вскакивая на ноги.

Димка нехотя встал, размялся, огляделся кругом. Вчерашнего чертова болота не было и в помине — оно осталось позади — зато с другой стороны открывалась широкая долина, огражденная лесистыми горами. По вершинам, выступавшим из тумана, мы поняли, что среди деревьев много кедров.

Я вспомнил страхи, пережитые нами вчера вечером. Сейчас даже смешно было подумать, что здесь чего-то можно бояться.

— Глянь, глянь, там, внизу, кажется, ручей. Сейчас мы сварим чего-нибудь пожевать. Без еды, как без воды, ни туды и ни сюды, — засмеялся Димка.

Но что это? В том месте, где вчера кромешную темень разрывали бледные всполохи, сейчас курился дымок. Люди? Мы взвалили рюкзаки на плечи и, скользя по склону, скатились вниз. Скоро мы вышли к приземистой избушке с навесом у входа, какие ставят охотники. Возле костра, на суковатом бревне, сидели двое и аппетитно уплетали какое-то варево. Один из них, рыжеволосый и бородатый, показался мне совсем старым. Второй, бритый и худой, был заметно моложе.

— Здравствуйте!

Рыжеволосый поднял голову и посмотрел на нас удивленно, как смотрят на пришельцев с других планет. Потом он облизнул ложку, медленно встал и сделал шаг в нашу сторону. Я заметил, что он немного припадает на одну ногу.

Димка начал путано объяснять, как мы здесь очутились. Я поддакивал, бессмысленно повторяя слова за Димкой.

— За шишками пошли, по берегу Китатки, да сбились с дороги…

— Да, сбились, — повторял я, как попугай.

— Китатка пропала, ну точно сквозь землю провалилась…

— Да, как сквозь землю провалилась, — вторил я, уже не в силах остановиться.

— За шишками, говорите? — переспросил рыжеволосый.

— Да, за шишками, — разозлился я. Мне вдруг стало противно, что я все повторяю и повторяю.

— Ну и где же ваша Китатка?

— Если бы мы знали, — уныло проговорил Димка.

— Ну вы и даете, елки-палки! Ищете рукавицы, а они за поясом. Китатка-то — вот она, рядом!

И тут я услыхал приглушенный плеск воды. А потом, в просветах меж кустами, разглядел и саму речку. В этом месте она совсем узкая, походит скорее на ручей, чем на речку. На другом, более высоком берегу, стояли как бы вразброс веселые березы, темные хмурые пихты и отливающие бронзой кедры. На кедрах было много крупных шишек. Сорок первый год выдался урожайным.

— Ну, сбрасывайте свою поклажу да садитесь, отведайте нашей дичинки, — помягчел рыжеволосый. — Из Заречинска, говорите? Да от Заречинска досюда шагать и шагать… Неужели нигде ближе не нашлось шишек?

— Не нашлось, — вздохнул Димка.

Мы сложили свои рюкзаки у входа в избушку, под навесом. Здесь тоже чернело кострище и стоял таганок. Наверное, на случай, если зарядят дожди.

— Садитесь, пацаны, не стесняйтесь…

Рыжеволосый сунул Димке свою ложку, кивнул бритому, тот вытер свою ложку о подол рубахи и подал мне.

— Глухарка вчера на мушку попалась, — пояснил хозяин, показывая на котелок с варевом. — Постная, кожа да кости, но есть можно… — Он опять внимательно оглядел нас с Димкой. — Что ж, давайте знакомиться, если так. Я Николай Степаныч, можете звать меня просто дядей Колей. А это Федя, мой напарник, нас с ним водой не разольешь и ветром не раздуешь. Правда, Федя?

— Ага, — сузил в щелку смеющиеся глаза тот, кого звали Федей. Он достал из кармана широких брюк расшитый шелком кисет, свернул цигарку и прикурил от головешки.

— А вы здесь что, тоже шишкарите? — спросил Димка, управляясь с куском дичины. Мясо было хоть и жестковатое, но вкусное, и мы уплетали его за милую душу.

Дядя Коля засмеялся:

— Вверх глядеть нам некогда, мы от земли глаз не отрываем… — И уже серьезно, без улыбки: — Состоим мы, пацаны, при золотом прииске как вольные казаки-искатели. Моем песочек, иногда, глядишь, что и попадется. Хоть зарплата нам и не идет, однако же за намытое золотишко, сданное честь по чести, с нами рассчитываются. А вы — шишкарить! Шишки — грош, а золотой песочек — рубль, а то и червонец. Все зависит от того, как пофартит. Я так говорю, Федя?

— Что треплешься? — буркнул Федя. Веселая болтовня вольного казака-искателя его, видно, раздражала.

— Треплешься… И скажет же! Я не треплюсь, я хочу разъяснить пацанам, кто мы с тобой такие и за кого нас надо принимать. Тайга велика, в ней кого угодно встретишь… А мы с тобой, Федя, как бы это сказать… Мы с тобой валюту даем государству, вот, пусть знают! — Дядя Коля прищелкнул языком. Он и говорил, как орешки грыз, и языком щелкал звонко, со смаком.

Мы с Димкой умяли остатки глухарки, выпили по кружке черносмородинного чаю и встали с бревна. Я взял котелок, сбегал к речке, вымыл и почистил его белым песочком.

Вот она, быстрая Китатка. Бурлит, пенится, перепрыгивая через каменистые пороги, подмывает берега, обнажая узловатые корни сосен и лиственниц. Речка-невеличка, а гляди ты, в ней золотишко водится, недаром здесь торчат эти казаки-искатели. Люди они уже немолодые и, видать, тертые жизнью. Такие за здорово живешь шататься по тайге не станут.

В душе у меня шевельнулось недоброе чувство к этим казакам-искателям. Война, все здоровые мужики идут на фронт, а они торчат здесь.

Когда я воротился, то услышал, как Федя внушал Димке:

— Идите бейте свои шишки, а утречком и обратно. Правду я говорю, Степаныч?

— Ну, это уж пусть пацаны сами решают. А вот нам с тобой, Федя, пора и за работу. Время идет, а мы с тобой здесь лясы точим… — Дядя Коля потопал ногами в сапогах, похлопал себя по карманам и, глядя на Димку, шепотом, точно по большому секрету, добавил: — Я, знаешь, парень, о чем шибко мечтаю? Я мечтаю найти такой самородок, чтобы взял и от земли не оторвал!

— А бывают такие?

— Должны быть, — опять шепотом, как говорят, когда доверяют тайну, ответил золотоискатель.

После мы узнали, что это была действительно заветная мечта дяди Коли. Впрочем, только ли одного дяди Коли? Каждый охотник носит в душе что-то свое, заветное. Один — самый крупный золотой самородок, другой — самую большую рыбу, третий — еще что-нибудь, но тоже непременно самое-самое… Видно, без такой мечты людям трудно жить на свете.

Они быстренько собрались и ушли. Мы с Димкой походили вокруг избушки, заглянули внутрь.

Избушка была как избушка. Окошко — ладонью можно прикрыть, у противоположной, глухой стены — печка, сложенная из камней, которых кругом навалом. Дальше — нары, лавка — все из аккуратно расколотых пополам и гладко обтесанных бревешек… На лосиных рогах, служивших вешалкой и одновременно украшением этого нехитрого жилья, — двустволка шестнадцатого калибра и патронташ с заряженными патронами.

— Здесь всю войну можно просидеть, никто не догадается, — сказал я, выходя на свежий воздух.

— Ты что, думаешь, они здесь отсиживаются?

— А ты так и поверил? То, сё, а о войне ни слова. Можно подумать, она их не касается.

Но Димка не разделял моих подозрений. Он втащил в избушку наши рюкзаки, повесил рядом с двустволкой видавшую виды «тозовку» и показал глазами:

— Бери!

Я взял валявшийся под навесом тяжелый деревянный молот на длинной рукоятке и пошагал следом за Димкой.

Пока мы возились у избушки, туман рассеялся и роса начала подсыхать. На фоне хвойной зелени яркими растекшимися пятнами пламенели кусты рябины. Буро-зелеными коврами стелился по склонам уже кое-где пожухлый папоротник. Там и сям висели темно-красные ягоды калины и шиповника. И всюду, куда ни глянешь, проступали из зелени лобастые валуны.

Пройдя немного, мы увидели дядю Колю. Он стоял около странного сооружения, которое перегораживало Китатку, и орудовал лопатой с загнутыми краями.

— Техника! — кивнул Димка.

В этом месте речка была метра три в ширину, не больше. Дядя Коля накидал в речку крупных камней и таким образом сузил ее до предела. Внизу, как раз под струей, он укрепил с помощью кольев лоток, похожий на колоду, из каких в деревнях поят скот. В самом конце, прямо над лотком-колодой, натянул проволочную сетку с мелкими ячейками.

Зачем все это надо было, не трудно догадаться. Галька остается в сетке, песок же просеивается и смывается быстрым течением. На дне колоды, обитом суконкой, и застревают такие желанные для каждого старателя золотые песчинки и крупинки.

— Что, пацаны, интересно? — стирая пот с лица, ухмыльнулся дядя Коля.