Не вижу - Ю. Ниверс

равно: от этого чтива не было ничего хорошего. Я решила выкинуть эту находку, чтобы больше не читать всякие глупости о моем океане от той, что вообще его не понимала. Когда я подняла её дневник, он был открыт на последней странице. Я рада, что посмотрела на неё в тот момент: я увидела то, что хотела. Там были написаны слова, которые меня порадовали.

И я люблю свой океан.

Я улыбнулась, осознав, что она всё-таки смогла измениться. Я даже не разозлилась из-за того, что мой океан она назвала своим. Это был хороший конец ужасной истории. Я выбросила шкатулку с дневником в тот вечер, оставив себе на память лишь листок со словами, которые грели мне душу.

Ненавижу то, что жизнь стала ожиданием конца. В детстве я ведь так сильно любила это место. Оно было особенным, оно было волшебным. Но с каждым новым днём и годом становилось всё труднее найти здесь что-то хорошее. В итоге это место стало пугающе страшным. Здесь темно и холодно. Здесь лишь подводные монстры парят за спиной. Здесь небо, в которое упирается водная стена, так высоко, что не веришь в спасение. Если бы только кто-то смог вытащить нас из этого плена! Вот только… вряд ли кто-то знает, что мы здесь. Понимает ли кто-нибудь, как сильно мы нуждаемся в спасении? Кому вообще нужны чужие страдания? Стена воет всё сильнее, треск её звучит не переставая, и возможно это моя последняя запись. Она должна быть веселее, да? Нет… Мне все говорят, что я ходячий позитив. И я правда стараюсь для них, я шучу и одариваю их мыслями о надежде: не хочу смотреть, как дорогие мне люди угасают. Но возвращаясь сюда, на эти страницы, я окунаюсь в мир своих настоящих мыслей и чувств. Я знаю, в нём темно и холодно. Здесь лишь монстры парят между строк. Здесь я не верю в спасение. Быть может, здесь мой личный океан.

И я люблю свой океан.

ИСТОРИЯ ЗАКРЫТОЙ ДВЕРИ

В большой комнате стали собираться люди, удивлённые изменениями. На когда-то белоснежных страницах книг распустились портреты всех тех, кого Стас встречал в своей тюрьме. Теперь же кто-то из них расцветал в улыбке, а кто-то угасал в отвращении.

Как можно утешить мать, чей сын исчез? Как попытаться объяснить ей, что лучше бы ему не найтись? В то самое утро Марина долго ничего не говорила. Она вспоминала стены его комнаты, увешанные надписями с угрозами и картинами со страшными сюжетами. Сердце её сжималось лишь от одной только мысли о человеке, которым теперь мог стать её ребенок, которому она когда-то подарила целый мир.

В чёрной пустоте он не переставал оглядываться по сторонам, боясь пропустить малейшее движение, которое могло бы помочь обнаружить ключи. Ключи от той самой двери, перед которой он сидел в надежде стать свободным. Фонарей или другого света не было – мир здесь словно потух в ожидании чего-то. Лишь секундная стрелка далёких часов подавала признаки жизни, но настолько мала была её сила, что вряд ли мальчишка замечал этот звук. Бывали мгновения, когда его внимание было сосредоточено лишь на высоком деревянном полотне впереди. По правде говоря, когда он впервые попал сюда, никакой двери он не видел, но со временем сердцу понравилось верить, а глаза не стали сопротивляться, и вот он уже был уверен, что смотрит именно туда, куда и должен был.

– Впустите! – кричал он время от времени и иногда задерживал дыхание на несколько секунд, чтобы даже оно не мешало ему воспринимать мир вокруг. Он хотел услышать, как кто-то зовёт его.

Имени у него не было, но все привыкли называть его Стас, поэтому он ждал, что вот-вот услышит эти четыре буквы. Но лишь тишина пронзала его тело.

– Впустите!

Никто не отвечал, а дверь все так же неподвижно возвышалась над ним. Иногда Стас даже задыхался от неприятных мыслей о том, что ему вообще не суждено увидеть свет, скрываемый стеной.

«Что если ему никогда не отыскать ключи?»

«Что если ключей нет?»

– Впустите, – переходил он на шёпот.

Изо дня в день ничего не менялось, но Стас отказывался верить в то, что ничего нельзя исправить, и перемены все-таки ворвались в его жизнь.

Когда дверь запела свою необычную песню и к ногам двадцатипятилетнего парня упала полоса яркого света, он знал, что это его шанс на новую жизнь (свою первую он потерял, когда разбился вдребезги о жестокое звёздное небо лет десять назад).

В бело-жёлтом свете появилась женщина.

– К тебе пришли. За мной, – сказала она на удивление мягко.

Тогда Стас подумал, что ей лет тридцать, но, выйдя из комнаты в коридор, куда его позвали, он смог увидеть (как только глаза окончательно привыкли к свету), что она гораздо старше. Морщины давно уже поселились на её лице, шее и руках, а седина разъедала волосы, собранные в пучок.

Женщина заперла его дверь, и они пошли по длинному белокаменному коридору, украшенному дверями самых разных оттенков фиолетового. Он шел первым, бабушка подгоняла его сзади, и совсем скоро они уже спускались по лестнице.

Весь этаж ниже был огромной комнатой для посещений. Шкафы, подпиравшие стены, ломились от тяжёлых книг, страницы которых были абсолютно пусты. А ведь такие «чистые» книги были повсюду в здании, и Стаса всегда удивляло не столько отсутствие любых знаков на их белых листах, сколько его нежелание что-то на них нарисовать. Видимо, жестокое звёздное небо, о которое он разбился когда-то, сломало его навсегда. Стас видел это небо сейчас в огромном окне, поглотившем почти всю стену комнаты, и злился на него, на себя и…на женщину, посылавшую ему сигналы рукой из-за одного из столов, располагавшихся на этом этаже.

Парень направился к ней, как только сзади его толкнула рука бабушки. Показать улыбку на лице при встрече с женщиной, ожидавшей его, он даже не пытался. Он просто не мог контролировать злость, бьющую в виски при виде неё. Тогда она его не пожалела, так почему он должен был её любить?

– Хорошо выглядишь, – от женщины исходили волны непоколебимой уверенности в своих прошлых поступках.

– Живу, как видишь, – устало произнес парень.

– И неплохо живёшь, – одобрительно кивнула женщина.

Её карие глаза были красивы, но Стас знал, что доверять им было нельзя, ведь они бездной проваливались в душу, где было пусто. Так же пусто, как и на страницах книг, каких вокруг было несчётное количество.

– Тебе виднее,