Тайные чары великой Индии - Густав Эмар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ступай, любопытная, — проговорила донна Розарио, слегка улыбаясь.
— Не судите обо мне так худо, сеньорита, это не любопытство, а дружба.
— Я знаю, моя милочка, и я не скрою ничего от тебя и скажу тебе все.
— А, в добрый час, вот как я вас люблю. Но погодите на минуту — я хочу сперва убедиться, что нас нельзя слышать. Здесь необходимо быть осторожным, так как мы имеем дело с такими людьми, которые не считают ни за что подслушивание у дверей.
Говоря таким образом, она встала и вышла из-под временного убежища, раскинутого для донны Розарио.
Ее отсутствие продолжалось недолго. Через несколько минут она возвратилась и положила один из своих маленьких пальчиков на губы, желая выразить этим, что нужно молчать.
— За нами присматривают? — спросила шепотом Розарио, когда Гарриэта села около нее.
— За нами всегда присматривают, — заметила серьезно девушка, — но сегодня больше, чем когда-нибудь.
— Но почему? По какой причине?
— Не знаю.
— Но почему ты так предполагаешь, милочка?
— А вот что: представьте себе, что сегодня вокруг всего лагеря стоят часовые.
— Тут нет ничего особенного, дорогая милочка: так бывает всегда, когда мы останавливаемся лагерем.
— Может быть, сеньорита, однако…
— Ты сумасшедшая… эти часовые сторожат индейцев, а совсем не нас.
— Вы думаете?
— Ну конечно.
— Так почему же часовые везде расставлены вокруг поляны, а у одних нас стоят сзади нашей палатки.
— Гм… что ты говоришь?
— Правду, сеньорита, и вам очень легко убедиться в этом, если вы только хотите.
— Что же ты выводишь из этого?
— Но, сеньорита, очень обыкновенную и правдивую вещь, то есть то, что нам хотят внушить особенный страх. Заметьте, сеньорита, что мои предположения подтверждаются уже тем, что часовые были поставлены передо мною самим Блю-Девилем. А вы знаете, сеньорита, что если Блю-Девиль наш друг — то он еще хуже самого капитана.
— Я тебе повторяю, что ты сумасшедшая: в твоем рассуждении нет ни начала, ни хвоста.
— Хорошо, сеньорита, продолжайте — благодарю вас. Итак, по-вашему, Блю-Девиль не ищет всегда случая припугнуть нас.
Донна Розарио нагнулась к молодой девушке, взяла ее за руки и коснулась своими губами ее уха.
— Блю-Девиль, — проговорила она шепотом, — здесь единственный наш друг.
— Гм!.. — вскрикнула Гарриэта, которой показалось, что она не расслышала ее, и при этом она испуганно посмотрела на донну Розарио. — Блю-Девиль наш друг! Да вы смеетесь, донна Розарио?
— Я тебе повторяю, что этот человек наш самый преданный человек — я это знаю и имею на то доказательство.
— А! — издала только один звук Гарриэта, будучи не в силах выговорить от удивления ни одного слова.
— Да, — начала опять донна Розарио, — вчера, когда ты ушла от меня и не знаю почему, говорю это не в виде упрека, не приходила очень долго ко мне, Блю-Девиль воспользовался отсутствием капитана и, войдя в мою палатку, открылся мне и клялся в своей преданности; он сообщил мне, что он здесь единственно для того, чтобы протежировать мне и спасти меня. Уходя, он просил сохранить обо всем этом полнейшее молчание и оставил мне доказательство своего расположения ко мне. И это-то доказательство может и будет служить самым ужасным доказательством против него, если он, вместо того чтобы спасти меня, изменит мне. Понимаешь ли ты теперь?
— А, вот почему вы были так взволнованы и вне себя, когда я вошла сюда, — вскрикнула она, весело хлопая в ладоши. — Я теперь все понимаю; но зачем вы мне тогда ничего не сказали, — это, право, нехорошо, сеньорита, а я так беспокоилась.
— Не говори так, Гарриэта, ты сама видела, что я задыхалась от радости и была просто сумасшедшей.
— Это правда. Блю-Девиль очень нехорош собой, — заметила, смеясь, девушка… — Но теперь я его люблю.
— Дитя, как ты неосторожна, потише — иначе нас могут услышать.
— Нет, нет, нам нечего беспокоиться, по крайней мере теперь. О, дорогая сеньорита, какое счастье для вас и для меня, так как я, конечно, пойду за вами? Я не хочу больше оставлять вас! Я буду вашим другом, вашей преданной слугой. Какое было бы счастье, если бы нам удалось избегнуть рук ужасного капитана Кильда, этого старого филина, который никогда даже не посмеется откровенно.
— Да, да, мы не разойдемся больше, моя добрая Гарриэта, мы будем всегда друзьями и всегда вместе.
И обе молодые девушки обнялись и залились слезами, — но эти слезы были слезы радости и надежды. Прошло много минут, прежде чем молодые девушки могли преодолеть свое волнение и обменяться несколькими словами.
Вдруг донна Розарио вздрогнула и живо подняла голову.
Где-то раздался тихий свист, и в ту же минуту в палатку упал маленький камешек и подкатился к самым ногам донны Розарио. Вслед за этим в кустах раздался легкий шорох и мгновенно затих.
Донна Розарио подняла этот камешек и отвязала от него листок бумаги, привязанный к нему ниткой; молодая девушка развернула дрожащей рукой бумагу и проворно пробежала глазами написанное. На бумаге было только несколько слов:
«Дорогая Розарио!
Я преодолел все препятствия, и мне удалось открыть ваши следы; я счастлив потому, что я около вас и что вы меня узнали. Я бодрствую; надейтесь. Может быть, мне удастся поговорить с вами, а мне так много нужно сказать вам, и я так давно не слыхал вашего голоса.
Октавио де Варгас д'Альбагейт.
P. S. Сожгите это письмо: надежда, смелость!»
— От кого могло быть это письмо? — спросила ирландка, — конечно, от какого-нибудь друга?
— Да, — проговорила донна Розарио, глубоко вздыхая, — от друга, и очень дорогого, на обещания которого я могу всегда положиться.
— В таком случае все идет хорошо, — заметила весело молодая девушка, — и скоро мы будем свободны.
— Бог знает!
— Не позабудьте о том, чего от вас требуют.
— В чем дело?
— Сжечь это письмо, — это своего рода предосторожность.
— О да, даже большая осторожность, — если капитан найдет его в моих руках, то я погибла.
— В таком случае не колеблясь исполните то, что от вас требуют, — как бы ни тяжела была для вас эта жертва.
Донна Розарио вздохнула и дрожащей рукой разорвала письмо.
В ту же минуту снаружи послышался какой-то шум. Молодая девушка не колеблясь скомкала бумагу и, оставив то место, где было написано письмо, положила в него табаку и тщательно свернула его в виде сигаретки.
— Не помешаю ли я вам, если зайду? — раздался в это время за палаткой хорошо им знакомый и несимпатичный голос капитана Кильда.
— К чему эти слова вежливости, капитан, — ответила донна Розарио, — о которой вы нисколько и не заботитесь. Не раба ли я ваша и не обязана ли вследствие этого повиноваться вам? Вы хозяин, войдите, если вам угодно.