Огни на шкуре ночи - Карина Шаинян

«У Солнечной были сторона светлая и темная. Когда Дева обернулась темной стороной и спустилась к людям, ее убили».

На коре еще оставалось место. Пала добавил:

«Милосердие Девы бесконечно».

Сжав кору в кулаке, он покосился на Виля. Коваль сидел в снегу, пряча голову в колени, и тихо подвывал. Пала прислушался. «Не дошли, смертные, не дошли». – «Эй», – тихо позвал писарь. Виль поднял заплаканное лицо. «Не увижу Солнечную Деву, – сказал он, отчаянно кривясь, – тепло ее взгляда… золото волос… как же так? А Зверь сам пришел…»

«Надо спускаться, – сказал Пала, пытаясь поднять друга. Губы еле шевелились. – Надо спускаться, Виль, ты еще сможешь вернуться, ты еще увидишь ее и будешь говорить с ней, как сейчас говоришь со мной». Виль мычал и мотал головой, спотыкаясь о ледяные надолбы. «Не дошли, – в отчаянии бубнил он. – Как же так, Пала?»

Уже в сумерках добрались до границы леса. Пала наломал веток на костер, удивляясь невесть откуда взявшимся силам. Навалил сухого папоротника, чтобы быстрее разгорелось. Попытался подвинуть Виля поближе к огню, но тот только неуклюже ворочался и все бормотал, жаловался. Пала вынул кору. На минуту замер, думая, как легко она может сгореть – стоит только разжать пальцы. Вытянул из костра обгорелую веточку потоньше и принялся обводить буквы. Виль громко застонал.

– Пала… Мы добрались до вершины, Пала?

– Нет. – Пала помолчал и добавил: – Из-за меня. Я выдохся, и тебе пришлось вести меня вниз.

– Зря только ходили, – с досадой сказал Виль. – Что это у тебя?

– И зачем ходили? Только глупую бумажку подобрали, – вздохнул Виль. – Что там в ней было?

– Записи пекаря: сколько какой муки в булки класть.

– Ага, – Виль захихикал, – это Шин с верхней окраины, у него к старости память отшибло, только буквы и помнил…

– А помощникам не доверял, говорил, что по-новому печь норовят, – подхватил Пала.

– Да, да… Только как та бумажка на склоне оказалась?

– Ветром занесло.

– А, ну да, ветром… Ветер из долины дул… А пекарню Шинову Зверь по бревнышку раскатал… Да… Чика! – снова заорал Виль. – Ребра ноют, – пожаловался он. – Хорошо меня охотники уделали. Никто не хочет со мной идти, а один – боюсь. Пойдем, а?

Пала закашлялся и виновато улыбнулся.

– Да ладно, я понимаю… Сидишь тут в дыму целыми днями, тебе теперь и до охотников не дойти, не то что дальше… – Виль уже клевал носом, бубнил свое: – Дорога есть, а никто по ней не ходит… Даже думать не хотят. Даже говорить не хотят. Головы салом обросли, – неожиданно рявкнул коваль и со стуком уронил голову на стол.

Гудение трактира стихало, и Чика уже выразительно посматривала, пронося мимо груды грязной посуды.

– Пойдем домой, Виль, – Пала потряс друга за плечо.

Коваль протестующе замычал, и Пала подхватил его под мышки, стягивая с табуретки. «Я сам, я сам», – пробормотал Виль, нетвердо шагая к двери. Пала кивнул Чике и вывалился вслед за Вилем на улицу.

Над городом висели звезды, и в их свете ледяная вершина Горы казалась невозможной, призрачной. «Может, Горы и нет, – подумал Пала, – может, все это снится». Он привычно нанизывал слова. «На Гору не дано подняться смертному, потому что Горы не существует, и видимая вершина ее – лишь отраженный свет Солнечной Девы. Да, да, так и запишу». Виль брел посреди улицы, вся норовя повернуться к Горе, и невнятно выкрикивал благодарности Солнечной Деве – за пиво, за то, что Чика такая красавица, за то, что Пала – славный парень, хотя голова у него салом обросла. Виля качало, и Пала придерживал его за рукав. Редкие прохожие недобро косились на тушу коваля, но, встретив взгляд Палы, торопливо проходили мимо.

Пала полюбовался на толстую пачку исписанной бумаги, вытянул свежий лист и задумался. Несуществующая Гора, на которую нельзя подняться, могла подождать. Писарь макнул перо в чернильницу, и, мрачно кривя губы, вывел: «О еретиках». Потом, оставив почти весь лист пустым, в самом низу крупно написал: «Но тот, кто отвергает темную сторону Солнечной Девы, доверяя свое сердце светлой, – не еретик, а святой». Подумал еще и добавил: «Такие после смерти поднимаются на Гору и говорят с Девой, греясь в лучах ее взгляда».

Святой храпел на узкой кровати, причмокивая и бурча. Пала прислушался. «Если есть дорога на гору, то надо по ней идти, – нудил Виль, – неправильно это – дорога есть, а никто по ней не ходит». Пала улыбнулся и заскрипел пером.