Родом из села Залесова. - Сергей Панфилов

В августе 1914 года началась Первая мировая война. В феврале 1917 года, как снег на голову, обрушилась Февральская революция. Благородный Царь Николай вынужденно отрекся от власти в пользу своего брата Великого Князя Михаила Романова. А несчастный Михаил передал бразды правления Временному правительству. Так закончилось в России время правления династии Романовых. Величайшая трагедия!

В Писании сказано: «Поражу пастыря, и рассеются овцы». Это в полной мере проявилось в России.

Октябрьский переворот. Приход к власти Ленина и партии большевиков. Лозунг Ленина и большевиков, брошенный в массы: «Грабь награбленное!» Сказано, словно закон, и зверские людские страсти раскрепощаются. И ограбить и убить человека, твоего брата во Христе, только лишь «экспроприация экспроприаторов». Гибель Царского семейства. Гражданская война.

Брат пошел на брата. Все зверствовали – и красные, и белые. Интервенты, вроде японцев, американцев, англичан, французов, чехов, мадьяр и прочих, тоже не отличались благородством манер. Убивали все. Убивали жестоко. Кровь человеческая лилась рекой. До сего дня памятны на Алтае зверства банды анархиста Григория Рогова.

В Залесово стоит памятник со звездой. Лежат под ним жертвы борьбы за советскую власть. Наверное, простые русские мужики, обманутые и увлеченные большевистской агитацией. И молиться-то за них не хочется. Вот ведь печаль какая!

Прошли годы новой экономической политики. В советской России шло строительство социализма. Началось раскулачивание. Разрушение храмов. Создание колхозов. В Залесово храм переоборудовали под спортзал.

В двадцатые годы двадцатого века приехали из России на Алтай супруги – Фрол да Елизавета Сарычевы. Поселились они в селе Боевой. Фрол коммунистом был, сознательно стоял за советскую власть, за социализм.

А Елизавета была другого склада – веселая, бойкая, разговорчивая, гостеприимная. В молодости она жила в дворянской усадьбе, прислуживала старому барину.

Он, одетый в бархатный халат, в ермолке, седоусый, гологрудый, сидел на тахте и бесцветным взглядом смотрел за окно, на яблоневый сад. Наливные антоновские яблоки висели на ветвях, пригинали их своей тяжестью к земле.

Барин грустно думал: «Когда-то я был молод и силен. Любил женщин и они меня любили. Да, изменял жене. Да, гулял, тратя без счета жизненные силы. Был рысаком. И что теперь? – Он посмотрел на свои старческие руки в прожилках вен, покачал печально головой. – Жизнь прошла. Отгорела. Теперь наливные яблочки не для меня. А так хочется вспомнить молодость! Э-хе-хе!».

Мимо пробегала Елизавета. Барин повелительно крикнул ей:

– Стой, Лизка!

Она остановилась. Стояла, тая лучики смеха в глубине глаз, смотрела на старого барина. Молодая, свежая, тугая телом, словно наливное яблочко.

– Подойди ко мне, Лизанька! – попросил старик, – присядь рядом со мной.

Лиза покорно присаживались рядом с барином. Он, глубоко вздохнув, осторожно клал свою старческую руку на девичью грудь, голову склонял на плечо, закрывал глаза и вспоминал прошлое. Слезы, закипев, катились у него из глаз, струились по щекам, мочили усы. Он сидел, млел и плакал о невозвратном, отгоревшем.

Елизавета сидела рядом с барином тихо, словно мышка. Она жалела старого усача, понимала, что для него все в прошлом, но удивлялась тому, что блудная страсть все еще живет в этом ветхом теле, что лапая ее, чужую девушку, старый хрыч не боится Бога.

Барин открывал глаза, вытирал слезы и говорил:

– Утешила ты меня, Елизавета! Ступай в сад, нарви себе яблок. Скажи, что барин приказал. Ах! Лишь бы Господь простил меня за мои грехи. Иди, девочка, иди!

Он махал рукой, и она, радостная, выбегала в сад, срывала яблоки с веток и укладывала в подол юбки… Ах, и вкусны же были антоновские яблочки – память юности…

Елизавета встретилась с Фролом, когда в России вовсю совершались перемены, когда дворян, белую кость, классовых врагов пролетариата, расстреливали в подвалах чека, в рощах и ложках, когда готовился «великий перелом» – раскулачивание и организация колхозов. Товарищ Иосиф Сталин вел борьбу со своими конкурентами за единодержавие.

Они полюбили друг друга и поженились. А потом они отправились на Алтай. Думалось им, что жить в тех краях будет полегче, посытней, чем в России. А Фролу хотелось послужить делу партии – быть наставником народа на пути в светлое будущее – в коммунизм.

Из села Боевой Фрол и Елизавета перебрались в село Ветохино. Оно рядом с Боевым расположено, километрах в двух.

В Ветохино Фрол устроился работать на пимокатню. Жить-то надо было, деньги зарабатывать. К тому времени, в 1929 году, Елизавета родила сына. Назвали его Сергеем. Это был ее не первый ребенок.

Елизавета – сильная женщина, роддомов не признавала. Родила она сына у себя в избе, под родным кровом. Конечно, повитуха была рядом с ней, чтобы младенца принять, пуповину перевязать, новорожденного искупать и роженице показать: «Принимай, мать, дитя! Корми его молочком, чтобы рос он сильным и здоровым!»

А Фрол все думал о том, как бы людей повернуть от старого к новому. Вел он в пимокатне агитацию, склонял работников к новому взгляду на окружающую жизнь. В его рассказах не было места эксплуатации человека человеком.

– Человек человеку – друг, товарищ и брат, – говорил он мужикам, сидя в обеденный перерыв возле здания пимокатни, куря махорочную самокрутку, – так товарищ Ленин говорил, учил нас, учил, наставлял уму-разуму. Ленин – это вождь и учитель, самый человечный человек, глыбища. Все растолковал народу – как жить, как работать, указал путь в светлое будущее, в коммунизм. Все тогда будут равны друг перед другом. Будут работать по способностям, а получать по потребностям.

Попы вот говорили, что все люди равны перед Богом. Врали они. Был Царь – главный помещик. Дворяне, купцы, кулаки и прочая белая кость. А были и есть – крестьяне, рабочие – нищета.

Теперь Царя нет. В стране – диктатура пролетариата. Власть белой кости в прошлом. Нам, товарищи, надо объединяться, создать коммунистическую партийную ячейку. Начать агитировать местное население за организацию колхоза, за общий радостный труд.

А кулаков и подкулачников и всех, кто не пойдет в колхоз, надобно раскулачить и в ссылку, в Нарым направлять.

Слушали мужики Фрола. Многим нравились его слова – о равенстве, о справедливости, о взаимопомощи, о совместном труде на благо всех… Вскоре один мужик под влиянием слов Фрола вступил в партию. Потом второй. В селе образовалась партийная ячейка.

Да не всем в Ветохино глянулась деятельность Фрола Сарычева. Знали зажиточные крестьяне, что Фрол агитирует за совместный труд, и ненавидели его за это люто.

Собирались вечером крепкие мужики, курили махорку, судачили о Фроле.

– Вредный он человек! – говорил один из зажиточных ветохинцев, – принес его нечистый на нашу голову.

– Ведет он активную агитацию, – продолжал другой сельчанин, – склоняет бедноту к действиям. Если так дальше пойдет, то окажемся мы голью перекатной. Разве можно такое дальше терпеть?

Помолчали. Сидели, гоняли желваки под скулами, наливались злобой.

– Надо его прикнокать, – нарушая молчание, сказал кто-то, – прийти вечером, вызвать за ограду и…

– Завтра здесь соберемся и пойдем, – порешили мужики и разошлись.

Вечером Фрол пришел с заседания партячейки. Помыл руки, присел за стол и ласково попросил:

– Хозяюшка, покори муженька!

Елизавета вышла из кухни, поставила перед мужем глиняную чашку с окрошкой и положила несколько ломтей ржаного хлеба. Обтерла деревянную ложку полотенцем, подала и сказала:

– Кушай, Фролушка!

Напротив стола, на божнице, стояли иконы. Но Фрол не помолился, не перекрестился. Став коммунистом, он твердо поверил в то, что религия – это опиум для народа и духовная сивуха, поповский обман для угнетения трудящихся. Бога для него не существовало. Он терпел иконы-то в избе ради жены, не хотел ее огорчать. А то давно бы топором порубил и в печку бросил.

Об этом-то глубоко печалилась Елизавета. Она верила в Бога. Присев на лавку рядом с мужем, она положила щеку на ладонь правой руки, печалясь, смотрела на мужа. Он не понимал ее душевного состояния. Откусывал от ломтя кусок ржаного хлеба, жевал, хлебал окрошку, думал о чем-то своем, радостном.

За окном стемнело. В засиневшем небе прорезались звезды. Внезапно во дворе злобно залаял кобель. Камешек стукнул в оконце, и чей-то голос позвал:

– Фрол, ты дома? Выйди на минутку.

Фрол положил ложку, взглянул на жену.

– Кто это, не признаю. Но раз зовут, значит надо пойти.

Он встал из-за стола и вышел во двор. Елизавета осталась сидеть в горнице. У нее от нехорошего предчувствия сжалось сердце. Она прошептала: «Господи, помилуй!»

За калиткой Фрола поджидало шестеро человек. Он приветливо сказал:

– Здорово, мужики! Зачем позвали?

Никто не ответил. Все произошло быстро. Фрола подхватили под руки, валя назад, схватили за ноги, подняли повыше, копчиком долбанули об землю и отпустили.