История болезни - Сергей Уткин

После тихого часа группу обрядили в парадную униформу, сверху набросили пальтишки и загрузили в автобус. Привезли на большую площадь, посреди которой стоял большой дядька в плаще. Вокруг куча народу, пионеры в красных галстуках с цветами. Нам тоже вручили по красной гвоздике и выстроили перед пионерами. Предварительно сняв пальтишки.

Представляете себе картину маслом? Два десятка дошколят, в рубашечках и коротких штанишках, в летней обуви. В апреле месяце.

В это время матушка по каким-то причинам приехала в детский сад. То ли она отгулы взяла, то ли по состоянию здоровья, не помню уже. Просто факт: выдалась возможность побыть дома вместе. Приходит мама в группу, а там пусто. Матушка первым делом метнулась к шкафчику с вишенкой, где мои шмотки лежали. Все теплые вещи на месте, кроме пальто. И ребенка нет.

Что там было и какими словами матушка крыла весь персонал детского сада, я не знаю. Матушка не рассказывала.

Сколько времени мы торчали на этой площади с цветочками, не знаю. Помню только, что сначала весь покрылся гусиной кожей и было очень скучно. Потом вдруг сильно захотел в туалет. Тетеньки-воспитательницы нам иногда разрешали попрыгать. Потом велели добежать до статуи большого дядьки и положить цветы. Стало тепло и весело. После этого нас сразу загрузили в автобус и повезли обратно в детский сад. Где меня встретила чем-то очень расстроенная мама.

Всю дорогу домой я рассказывал маме как было интересно ехать на автобусе и бежать с цветочком к статуе. Мама почему-то хмурилась и не понимала моего восторга.

А потом я заболел. Сильнейшая простуда обернулась очередным воспалением легких.

Где я живу

В Интернете набрел на сообщество "Ленинград в Петербурге" и зацепился глазом вот за эту фотографию:

Кажется, это последний уцелевший указатель, сейчас их на современные заменили. А раньше такие указатели стояли на границе города. Один из них был недалеко от платформы "Петрославянка", буквально в нескольких шагах от дома, где мы тогда жили. Формальный адрес я еще не выучил и когда воспитательница детского сада спросил "Сережа, где ты живешь?", бодро ответил "Я живу, где большими буквами написано ЛЕНИНГРАД!". В детском саду пустили слух, будто мы ночуем на Московском вокзале...

Белы Куна, 8

Много лет матушка работала на железной дороге. Там с отцом моим познакомилась, меня соорудили. Долгое время мотались по общежитиям, потом дали комнатку в одноэтажном деревянном доме, у железнодорожного разъезда станции Петрославянка. Эти четыре домика и по сей день стоят. Типичное деревенское жилье: каждый дом разбит на две половинки, в каждой половинке по две комнаты и кухне. Отопление печное, на зиму выделялось энное количество кубометров шпал вместо дров. Вода из колонки, удобства во дворе, газ привозной... В общем, жить можно, вот только дома наши располагались в непосредственной близости от железной дороги. Хоть и талдычили нам взрослые, что от рельс нужно держаться подальше – все равно ведь лезли. А тут еще подошло время мне в школу идти. Школа в поселке по другую сторону железнодорожных путей, черт знает сколько верст пешкодралом. Ни надземного, ни подземного перехода там нет до сих пор, поэтому вероятность попадания малолетнего балбеса под поезд довольно большая. Так что матушка начала искать работу, где и жилье дадут, и школа поблизости будет.

Кто уж ей насоветовал пойти в дворники – не знаю. Но в один прекрасный день мы из Славянки переехали в девятиэтажку на улице Белы Куна. Было это весной семьдесят седьмого. Кто читал повесть Крапивина "Бронзовый мальчик", тот должен помнить ощущения Кинтеля после переезда в новую квартиру. Тонкие стены, над головой кто-то ходит, за окном машины носятся...

Привык, освоился. Осенью пошел в школу, не без приключений – аккурат в конце августа крепко простудился и месяц провалялся дома. Так что учебный год начался с октября.

Беда шарахнула в начале семьдесят девятого. Очередная простуда обернулась тяжелым воспалением, которое районная врачиха в упор не хотела замечать. Раза три меня выписывали в школу с температурой под 39. Из школы несколько раз заявлялась делегация, грозившая отчислить за прогулы. Матушка с ног сбилась, разрываясь между работой и мной. А я ослаб уже до такой степени, что самостоятельно до туалета дойти не мог.

Выручила мать моего тогдашнего друга, Андрюшки Сафронова. Людмила Степановна, царство ей небесное, под свою ответственность забрала меня к себе, в педиатрическое отделение больницы. Название не знаю, помню, что рядом с Волковым кладбищем. Провалялся я там ровно два месяца. Выяснилось, что у меня запущенный гайморит и, если бы еще чуток потянули резину, то или на тот свет, или в психоневрологический интернат, пациентом. Слава Богу, обошлось...

А Людмила Степановна Сафронова спустя год умерла от рака крови. Я все чаще думаю, что моя жизнь куплена ценой ее смерти...

Тем временем у матушки начались проблемы на работе. Несколько раз всю бригаду лишали премии, полностью или частично. Просто так, без объяснения причин. Несколько человек, включая маманю, накатали жалобы в профком. Устроили собрание, на котором авторам жалоб приписали все смертные грехи, от пьянства на работе до прогулов. Стадо, именуемое трудовым коллективом, промычало... Извините, проголосовало за решение профкома – строгий выговор с занесением в трудовую. Стало ясно, что спокойно работать не дадут, нужно искать другую работу. В это время в школу и детскую комнату милиции пришла пачка анонимок, где в самых ярких тонах расписывалось, что мать алкоголичка, что я без присмотра болтаюсь целыми днями по дворам и прогуливаю школу. Благодаря этим анонимкам у моей матушки случился первый инфаркт. Было ей тогда тридцать шесть лет.

Я хорошо помню тот день. Мы играли у Андрюшки в солдатиков, разыграли целую баталию. Их квартира и сейчас находится на четвертом этаже соседнего дома, из окон хорошо виден наш подъезд. Я видел, как возле подъезда стояла пожарная машина, потом еще и "скорая" подкатила. Еще подумал: к кому бы это? Оказалось, к нам. Мать ждала когда я приду от Сафроновых, решила картошки на ужин сварить, поставила на газовую плиту ковшик с водой. И потеряла сознание.

Дальше сплошная цепь чудес. Вода выкипела, залила огонь. По всем законам жанра мать должна была погибнуть, надышавшись газа. Спасло ее только то, что упала она не на пол, а на стоявший рядом стул. Кто-то из соседей по площадке (мы тогда жили в квартире одни) почувствовал запах газа, набрал 04. Вышибли дверь, обнаружили мать, вызвали "скорую"...

Возле раскуроченной двери квартиры меня встретила малознакомая женщина, тоже работавшая в жилконторе. Ночь в чужой квартире, в чужой кровати – и полная пустота. Впереди всерьез замаячила перспектива угодить в детский дом.

И тут очередное чудо: утром за мной пришла мама. Слабая, бледная как полотно, она все-таки упросила врачей отпустить ее домой под расписку. Как она ночью добиралась до дому это отдельный длинный рассказ...

Через день в милицию поступила новая анонимка. Некий доброжелатель сообщал, что гражданка Уткина пыталась покончить жизнь самоубийством и потому должна быть лишена родительских прав. Под этим же предлогом попытались не оплатить больничный лист. Только когда из больницы, куда увозили мать, пришло заключение, что сперва был инфаркт, а уж потом отравление газом – только тогда заткнулись... Но как только мать уволилась, сразу стали требовать освободить служебную жилплощадь.

Книги и жизнь

В двухкомнатной квартире на Белы Куна жили две семьи. В одной комнате размещались мы с матушкой, а другую отдали слесарю ЖЭКа Ивану. Аккурат в момент нашего переезда Иван отсутствовал: взяв отпуск за свой счет, укатил в родной украинский хутор. Вернулся из отпуска не один, а с молодой супругой, Тоней. Которая уже была на сносях...

История стара, как мир. Иван любил другую, девушка отвечала взаимностью и все шло к свадьбе. Если бы не Тоня, которая решила во что бы то ни стало окрутить Ивана. Во время очередного приезда, Тоня подпоила Ваньку, благо тот на выпивку был падок. А у хмельного мужика, как известно, работает только одна голова. Та, что в штанах...

Быть может, Иван и плюнул бы с высокой колоколенки на поруганную девичью честь, да только Тоня умудрилась забеременеть. И молчала ровно до того момента, когда живот на нос полез и аборт делать было поздно. Тут уж Ивану деваться было некуда. В экстренном порядке пришлось оформлять внеочередной отпуск, справлять свадьбу и забирать нежеланную супругу в Ленинград. Вскоре Тоня родила Ивану дочку, Оксану. В жилконторе новоиспеченному папаше пообещали выделить отдельную квартиру, как только подвернется что-то подходящее. Пока же так и ютились втроем в двенадцатиметровой комнатушке.