Увлечённый романтик - Александр Симуров

Она их расшифровывала, печатала и возвращала. По машинописи велась и правка. Не поднимаясь из-за стола, без перерывов, проработали шесть часов. Я был потрясен: Машеров ни разу не вышел из комнаты, в то время как я дважды выбегал.

Принесли начисто перепечатанный текст. Петр Миронович еще раз его вычитал и решительно подписал.

— Теперь вопросов нет. Моя беседа,— мягко сказал он.

И Кожемяко, укладывая листы с текстом в папку,

заспешил, стал прощаться, оправдываясь, что до последнего рейса на Москву осталось всего два часа, а еще в аэропорт надо ехать.

— Виктор Стефанович, я приглашаю вас на футбол,— неожиданно предложил Машеров.— Сегодня играет минское «Динамо» с москвичами.

Кожемяко в первый момент даже не понял: в шутку сказано или всерьез Начал путано доказывать:

— Спасибо... Никак не могу... Завтра дежурить по номеру... Да и билет в кармане, вот он... Нет, нет, исключено... Потом, я не такой уж болельщик... Беседу надо срочно в набор посылать — она в недельной заявке...

— Все уладим, Виктор Стефанович,— спокойно отреагировал Машеров.-— Билет ваш давайте сюда. Мы его сдадим. А в Москве будете сегодня. После матча полетите моим самолетом...

У всех отвисли челюсти, а у Кожемяко больше всех. Его авиабилет уплыл из кабинета в руках помощника. Принесли чай с бутербродами. Наскоро перекусив, Петр Миронович увез москвича на стадион, а я, ретировавшись, поспешил домой.

Дальнейшие события развертывались быстро и по отработанному сценарию. Авиаторы, другие службы заявили внеплановый вылет спецсамолета, конечно, не литерным рейсом, запросили время, воздушный коридор, начали готовить машину, взлет в Минске, посадку в Москве, во Внуково, встречу пассажира (им не сказали, кто летит)... Словом, в личном самолете кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК КП Белоруссии в гордом одиночестве летел журналист-правдист. У многих, встречавших спецрейс в тот поздний вечер, удивлению не было предела...

Я неоднократно мысленно возвращался к рассказанной истории, но так и не смог ответить себе, чем руководствовался тогда П.М. Машеров, предпринимая такой шаг. Иной раз мне казалось, что сделано это из-за глубокого уважения к «Правде» и правдисту. Потом подумаешь-поду-маешь, и другое приходит на ум: а может, и в нем завелся червь вседозволенности, порожденный многолетним беспределом власти, обстановкой того времени в стране и в партии? Ведь остается же фактом, что он в последние годы жизни нередко злоупотреблял временем на заседаниях бюро ЦК, выступая с многочасовыми монологами, допускал субъективные ошибки в кадровых вопросах.

Бесспорный факт и то, что при нем, а значит, с его согласия были возведены импозантные шестнадцатикомнатные особняки в «Дроздах» для первых лиц республики: с плавательными бассейнами и саунами, библиотеками, кинозалами и т.п. Причем все это — и имущество, и обслуга — содержалось за государственный и партийный счет. Как такое оценить? Скромностью по-машеровски? Или подходит более общая оценка: скромностью по-коммунистически?

А ведь некоторые товарищи пытаются иконизировать первых партийных руководителей, в том числе и Петра Мироновича Машерова. В одном из интервью, которое дал работавший тогда членом Политбюро, секретарем ЦК КП РСФСР Иван Иванович Антонович, читаю: «Мне повезло: я начинал жить и работать рядом с прекрасными людьми, память о которых сохраню до последнего своего часа. В первую очередь имею в виду Петра Мироновича Машерова. Это был политик кристальной нравственной чистоты...» Насчет нравственности мы, читатель, кое-что прояснили.

А как соотнести с нравственностью такое?..

В бюро ЦК остро обсуждаются справка и выводы Комитета партийного контроля при ЦК КПСС по результатам проверки расходования государственных средств на ряде предприятий Белоруссии. Выявлены крупные нарушения. Поднимают очередного нарушителя финансовой дисциплины — генерального директора МАЗа Ивана Михайловича Демина.

— Как же вы докатились до такой жизни, Иван Михайлович?— спрашивает Машеров.

— Виноват, Петр Миронович,— быстро соглашается Демин.

— Есть предложение объявить ему выговор по партийной линии. Возражений нет?.. Вот так, Иван Михайлович.

— Спасибо,— благодарит директор.

— За что же спасибо? Мы вам выговор, а вы нам спасибо..

— Все равно спасибо,— не сдавался Демин.

Усевшись рядом со мной после такой «бани», Иван

Михайлович, не скрывая недовольства, потом рассказал:

— Звонит как-то мне Машеров и говорит: «Задыхаются строители без автотранспорта. Хорошо бы им подбросить сотню самосвалов. Может ты, Иван Михайлович, сделаешь один выходной рабочим и соберешь эту сотню?» Как ослушаться, не помочь Первому? Но ведь у нас все снабжение строго под план. А тут нужны дополнительно сто моторов, сто комплектов электрооборудования, сто комплектов резины... Конечно, мы их достали, хотя и с нарушениями, машины выпустили. Первый их лично распределил по трестам... А мне вот теперь в награду выговор...

Почему же он не поднялся перед всеми и не сказал: в этом деле и я грешен, так что делите выговор на нас двоих... Выходит, Петр Миронович вовсе не был святее папы Римского. Он был просто человеком и не пытался себя выдавать за другого. Именно в этом, собственно, и кроется неординарность, выделявшая его в ряду политиков машеровского эшелона.

Теперь о другой нелепице, выданной И.И. Антоновичем в том же интервью: «Видел и чувствовал, как его чистая душа терзалась сомнениями. Он мучительно искал выход из состояния безнравственности, в которое все глубже погружались высшие эшелоны власти. Наверное, отсюда его бесконечные полеты над республикой на вертолете... Это, конечно, мое личное мнение: Машеров искал развязки, искал смерти...» А куда же в таком случае девать его борьбу за здоровье после удаления почки? То, что он даже курить бросил во имя этого? Напомню и другое: вертолеты приходили из Москвы из «девятки», управлялись пилотами-асами. Каждый вылет, каждое место посадки заранее планировались, готовились госбезопасностью. Так что и тут, Иван Иванович, не сходятся концы с концами, и не надо наводить тень на плетень.

Сегодня утверждать можно одно: Петр Миронович Машеров, как никто другой, был глубоко любим в белорусском народе, во всех его слоях, в каждом уголке земли нашей. Это по-особому проявила его трагическая гибель, отозвавшаяся невосполнимым горем в сердцах белорусов. И не только их. Прошли годы, а к могиле Петра Мироновича продолжают идти и ехать люди, с цветами, с красными яйцами, стихами, просто поклониться... Поди разберись, размотай по ниточке весь противоречивый клубок...