КГБ против СССР. 17 мгновений измены - Александр Шевякин

Даже после войны Великий Сталин вспоминал, что у большевиков был чрезвычайно ловкий человек по кличке «Профессор», от которого руководство РСДРП(б) узнавало планы и меньшевиков, и эсеров, и царской охранки[12]; «В разведке иметь агентов с большим культурным кругозором — профессоров (во времена подполья послали человека во Францию, чтобы разобраться с положением дел в меньшевистских организациях, и он один сделал больше, чем десяток других)»[13].

И, наконец, в самый ответственный момент, в 1917 г., большевикам помогает первая советская спецслужба — Nachrichten Bureau — 4 немецких офицера: м-ры Любертц «Агасфер», фон Бельке «Шатт», Байермейстер «Бэр» и л-нт Гартвиг «Генрих», которые не только участвовали в перевороте, но и в течении года удерживали новую власть[14]. Дадим справку, что кроме ВЧК к первым из советских спецслужб принадлежат: Военно-Революционный Комитет, Отдел борьбы с контрреволюцией ВЦИК, бронеотряд, подчиняющийся лично Я.М. Свердлову, комиссары 75-й комнаты во главе с В.Д. Бонч-Бруевичем[15] и Оперативно-поисковый отдел аппарата ЦК РКП(б). И такое совпадение неудивительно потому, что природа, цели и задачи любых конспиративных, в том числе революционных и разведывательных структур однотипны. И те, и другие конспиративны, а уж политиков, называемых «профессиональными революционерами», в 1917 г. в России был избыток. Именно они и наполнили собой эти структуры.

Масштабы государства и негосударственных структур разные. Вчерашним примером может служить, например, послевоенная система безопасности СССР. Правы ли мы в том, что считаем сверхважной именно структуру системы безопасности, или, может быть, приоритетом обладают персоналии? Косвенно о важности структурно-функционального подхода можно судить по тому хотя бы, что О. Гордиевский в одном из своих интервью признал, что первое, чем начали интересоваться англичане и американцы после его бегства на Запад, это были работа оперсостава, принципы набора в «органы» и их структура. Тоже сообщают и о перебежчике/возвращенце (в истории КГБ было и такое) Юрченко, как только он: «…перешел на сторону американцев, он смог поделиться с ними опытом в областях, интересовавших ЦРУ и ФБР более всего. Одна из таких областей касалась организационной структуры и процедур, принятых в первом отделе, а также в управлении К»[16]. Понятно, что свежего информатора «потрошат» на предмет сведений обо всем, но почему все пишут в первую голову о структуре? Предположить можно только одно: привязка к ней дает возможность не упустить что-то важное: «…перебежчик сообщит детали ее организационного построения, расскажет об устоявшемся стиле работы, методах обучения персонала, о стратегии и тактике, проинформирует об отношениях, сложившихся между спецслужбами и правительством»[17]. Именно в этих постулатах и кроется тот момент, о котором говорят, что количество переходит в качество. И само описание структуры уже дает многое: полноту информации прежде всего по всей системе (ни один человек не забыт — ибо все куда-то да входят), иерархию, функции, информационные потоки, она очень достоверно отображает кадровые, интеллектуальные и материально-технические возможности той или иной системы. А если это касается спецслужб, то еще и ее оперативно-поисковые, оперативно-боевые, оперативно-технические и… проч. способности.

Тут надо сказать и о том, что это только говорится «Лубянка» или, по-старому, «площадь Дзержинского», но подразумевается под этим не то здание, что украшает ее, а гораздо большее: множество разного рода учреждений и заведений по одной только Москве и области, сотня больших и малых лубянок по всей стране, десятки зарубежных резидентур по всему миру и еще много чего. Ценность ее элементов разная, на первом месте стоят те, кто невидим. Всегда это будут агентурные позиции нелегальной разведки. Добавьте к ним еще миллионы добровольных помощников, которые всегда готовы к звонку «куда надо». И все они повязаны в одну большую сеть, центр которой — служебный кабинет Председателя КГБ.

Но, говоря об этом, очень важно опираться все же на четкие критерии, а не увлекаться формальными подходами. Например, в литературе часто упоминают то, что КГБ при Совете Министров СССР 5 июля 1978 г. потерял приставку «при». И тем самым-де стал еще выше в иерархии и обрел большую самостоятельность. Но надо же знать, что это касалось не только его одного, а согласно принятому Верховным Советом СССР Закону «О Совете Министров СССР», всех госкомитетов.

Все разведки мира органически заинтересованы в том, чтобы их агентура была выдвинута на самые ключевые должности в органах власти противника. Когда некоторые из руководства КГБ превратились во врага собственного народа, они стали продвигать своих людей на исключительно благоприятные агентурные позиции внутри советской системы. Внедрение осуществлялось и ранее, в 1930-е годы, когда НКВД был заинтересован в информаторах в богемных и полусветских столичных кругах, но при этом наркомвнутридельцы не смели самостоятельно вести те или иные разработки — все акции согласовывались с высшим руководством. А теперь неконтролируемая (И.В. Сталина-то на них уже не было!) Лубянка стала вести самостоятельную политику.

Роль агента может быть очень разносторонней. Только люди очень наивные могут полагать, что вся работа агента может сводиться к тому, чтобы проинформировать своего куратора устно или письменно («настучать» — бытовой термин) о том, кто, что и где сказал, кто это слышал и как к этому отнесся. Это роль пассивная. Но очень часто ему предназначается роль активная. Часто для политических театров она бывает только одноактовой. Провокатор подставляет жертву и все. Дальше — дело правоохранительного конвейера. Но в многоходовых операциях особого рода такие агенты совершенно не нужны. Тут требуется долгая работа по претворению в жизнь замысла куратора и/или его начальства. Для спецслужбы в этом отношении есть два пути: обустройство общественно-политических лифтов исключительно под собственные нужды и, соответственно, самовыдвижение либо выдвижение своего штучного агента вверх по социальной лестнице. И на Лубянке не чурались ни тем, ни другим. Агентуре активно помогали во всем. И партаппарат тут ни в чем не мешал, а, наоборот, только слушался и не замечал, как против Советской власти плетется заговор…

Агент — очень и очень зависимый человек. И управляют им куратор и его начальники четко. Выйти из этого круга редко кому удается. И дело здесь не в банальной угрозе: «Если ты перестанешь выполнять наши задания, то мы всем расскажем: кто ты есть на самом деле…» Это угрозы для детей. Такая банальность и в голову куратору не приходит. Случай, когда А. Коржаков раскрыл агента (Е. Киселева — агента «Алексеев»[18]), в общем-то исключительный. Такое — прецедент. Кроме того, Е. Киселев — это штатный преподаватель. А бывших, как говорят, здесь не бывает.

Дело вербовки часто ставилось на поток. И здесь можно рассказать об одном трюке. В каждом региональном (областном, краевом, республиканском) УКГБ, КГБ союзных республик, не имевших областного деления (т. е. прибалтийских, закавказских и молдавском), существовала так называемая первая линия, «разведка с территории», подчиненная в оперативном отношении ПГУ в Москве, но работающая на месте. Она занята делами эмигрантов из этой местности, вербовкой лиц, например интернированных во время войны, отслеживает все связи жителей региона с внешним миром и использует это в своей работе, присматривает кандидатов для работы в разведке, знакомит с разведданными в отношении региона, добытыми Центром, только тех, кого это касается. Некоторые приграничные области будут нацелены конкретно на сопредельные государства, им могут доверить встречать нелегалов оттуда. Миссия довольно многогранна, мы же хотим показать только следующую составляющую.

Предположим, из некой страны советскому ученому приходит приглашение почитать лекции в тамошнем столичном университете. Естественно, что выезд не обходится без того, чтобы не получить санкции от компетентных органов. Там говорят претенденту: «Пожалуйста, никто не против. Но взамен, как патриот, выполните наше разведзадание. А также подпишите согласие на то, что вы нам поможете». Человек, гордый от того, что Родина ему доверяет, как и реальному Р. Зорге, и мифическому Штирлицу, подписывает бумагу. Спокойно уезжает читать лекции, выполняет простенькое заданьице. Возвращается домой. Рапортует (опять письменно и под псевдонимом) о том, что видел и слышал. На кафедре его расспрашивают о впечатлениях о стране. Каждый как-то реагирует. Нашего профессора вызывают опять, и теперь уже другой человек начинает его допрашивать о настроениях, о расспросах, о том, кто и к каким пришел выводам в связи с получением новой информации, которая не всегда в лучшую сторону позволяет сравнить советскую действительность и загнивающий свободный мир. И никуда этот профессор не денется — бумага уже подписана, хотя первоначально она имела не то значение. За этой встречей следует еще и еще. И он превращается в стукача-информатора и теперь вместе с нами узнает, что кроме первой в этом же здании есть еще и пятая линия.