Семейное счастье (СИ) - Фигг Арабелла

На козлы тут же белкой взлетел конопатый мальчишка, а сама полукровка подсадила сперва Лотту, потом — гораздо почтительнее, вот мерзавка! — управительницу, подняла верх, села на козлы сама, и коляска тронулась.

Гризельда попыталась завязать с её милостью разговор о скором переезде, но Лотта угрюмо отмалчивалась, и управительница наконец отстала от неё. «Наябедничает своему хозяину, — неприязненно подумала Лотта. — Ну и пусть».

Ехать было недалеко, в сущности, и пешком могли дойти. Охранница остановила лошадей напротив мастерской с иглой и катушкой ниток на вывеске, конопатый мальчишка соскользнул было с козел, но управительница сказала ему: «А забеги-ка ещё и к башмачнику, пусть пришлёт кого-нибудь сюда». — «Ага, — ответил конопатый. — Только тогда уж и к чулочнику, поди?» — «Умница, — одобрила Гризельда. — А потом к хозяину бегом. Успеешь?» — «А то!» — важно ответил мальчишка и умчался, только пятки сверкали. Новенькими крепкими подмётками сверкали — этому Веберу что, совсем деньги девать некуда? Так посыльного одевать!

В мастерской Лотту облили было презрительным взглядом, но тут хозяйка увидела Гризельду и немедленно расплылась в сладчайшей улыбке.

— А, так вы нам привезли невесту господина Вебера! — сладким голоском пропела она. — Прошу вас, сира, прошу, проходите вот сюда. Девушки! Кто-нибудь, бокал вина для сиры Шарлотты и мерную ленту мне!

В другое время и по другому поводу Лотта искренне насладилась бы поднявшимся переполохом. Её раздели до сорочки, сняли множество самых неожиданных мерок, а потом начали таскать и прикладывать к ней, драпируя по фигуре, один отрез за другим: голубой атлас, густо-синий бархат, васильковый шёлк с вытканными по нему цветами — всё к синим глазам. Хозяйка порхала вокруг Лотты упитанной феечкой и щебетала:

— Ткани мы берём напрямую у Веберов, сира, так что не сомневайтесь, всё отменное, ничего не полиняет, не расползётся… Будете носить, пока не надоест. А как надоест, — она игриво подмигнула Лотте, — трясите супруга. Для чего ещё нужны мужья, как не баловать молодых красавиц?.. А вот это не пойдёт, нет — слишком кожа и волосы светлые… Тогда вот так, да? Взгляните, сира, прямо под ваши косы!

Слушать про Веберов было тошно. Ещё тошнее было понимать, что приди Лотта сюда просто как дочь барона Николаса, ей бы и половины такого внимания не перепало, а вот вокруг невесты какого-то ремесленника пляшет половина швей и служанок. Потом прибежал белобрысый недомерок и попросил у госпожи Лукреции её заказчицу на минуточку — только мерку с ножки снять, чтобы ей, сире Шарлотте, не трудиться и к мастеру Карелу не заходить. А его мерки, высунув от усердия кончик языка, переписывала ещё какая-то девица, попросившая потом госпожу Лукрецию поделиться снятыми размерами, чтобы сиру не беспокоить по пустякам. Просьбы хозяйке, судя по её лицу, не слишком нравились, но и ссориться с посыльными она не хотела — башмачник с чулочником портнихе не соперники, наоборот, всегда можно порекомендовать друг друга заказчикам.

В общем, и без того недовольная, Лотта быстро от всей этой суеты устала и, освободившись из цепких ручек госпожи Лукреции, велела везти себя обратно на постоялый двор.

— Как скажете, — очень уж легко согласилась полукровка, и получасом позже Лотта свалилась в изнеможении на постель.

— Ненавижу! — сказала она, врезав кулаком по подушке. — Ненавижу, ненавижу!

Удары вязли в пуховой мякоти, не давая никакой разрядки. Лотта помолотила подушку ещё немного и разрыдалась. Ну, вот за что ей всё это?

Церемония была короткой и деловой. Отец надел на Вебера массивные серебряные браслеты (что-то царапнуло в этом Лотту, но она не поняла, что именно). Важный и толстый старик, очень похожий на Вебера лицом, застегнул на запястьях Лотты браслеты из ажурных золотых звеньев, украшенных какими-то мелкими ярко-синими камешками (разбираться в драгоценностях, увы, Лотте научиться было негде). Жрец соединил руки новобрачных и объявил их супругами отныне и навеки. И все, включая двоих незнакомых Лотте типов, исполнявших роли свидетелей, отправились в дом Вебера.

Обед был чудовищно, по мнению Лотты, обильным — гости из каждой перемены и половины не съедали. А ещё слева и справа от сменявшихся тарелок лежало столько приборов… Матушка учила Лотту этикету, разумеется, но подобный ужас на столах появлялся только по праздникам. Теперь предстояло матушкины уроки срочно вспоминать, чтобы не позориться. Впрочем, аппетита у новобрачной всё равно не было, и она только вяло ковыряла еду, чем бы та ни была. Честно говоря, она боялась. Очень. Радовало только, что до ночи ещё далеко… и очень хотелось попытаться сбежать снова, чтобы не терпеть мерзких прикосновений теперь уже супруга.

Из-за стола она отпросилась в свою (да, теперь свою) комнату. Она в самом деле устала, перенервничав, но едва она успела сменить белый атласный наряд на что-то попроще, к ней без стука вошёл отец.

— Что ж, — сказал он, разглядывая её так, словно видел впервые, — свой долг перед семьёй ты всё-таки выполнила. У нас по-прежнему есть долги, но теперь хотя бы нам на шею не посадят казначейских пиявок, которые нас добили бы, высосав всю кровь. Думаю, со временем твои мать и братья смогут навестить тебя и твоего консорта…

— Консорта? — изумлённо вскинулась Лотта.

— Если бы ты не вынудила меня обойтись с тобой так сурово, — холодно ответил отец, — я бы давно уже сказал тебе, что по брачному договору ты становишься владетельницей Паучьего Распадка, а Пол Вебер — твоим консортом. Но тебе вздумалось показать характер, когда у тебя не было на это никаких прав, и я не стал посвящать тебя в подробности твоего договора.

— Значит, — медленно проговорила Лотта, переваривая неожиданную весть, — в нашем браке я выше по положению?

Отец насмешливо посмотрел на неё.

— Ты моя дочь… в чём я, признаюсь, готов усомниться. За тобой двадцать семь поколений баронов Медных Холмов, а тебе нужна убогая деревенька, чтобы чувствовать себя выше разбогатевшего ткача? Я разочарован в тебе. Что же до твоего положения в браке — да, формально ты старшая. Но боюсь, тебе придётся хорошо потрудиться, чтобы донести эту мысль до своего консорта. Ты можешь многого требовать, однако будут ли тебя слушать?

Лотта упрямо вздёрнула подбородок.

— Будут, — убеждённо сказала она. — Заставлю!

— Ну-ну, — хмыкнул отец. Он вдруг сощурился и спросил: — Надеюсь, твой побег накануне свадьбы был единственной твоей глупостью?

Лотта похолодела.

— Я не понимаю, о чём вы? — пробормотала она, нервно кутаясь в шелковистую шаль с длинными кистями.

— Вот как? — в сомнении спросил он. — Очень надеюсь, что даже не понимаешь. Вебер приложил все силы к тому, чтобы избежать скандала, связанного с твоей дурацкой выходкой. Сомневаюсь, что он захочет замять скандал более… пикантного свойства. Тебе нечего мне сказать?

— Нет, — буркнула Лотта, угрюмо отводя глаза. — И я не считаю возможным обсуждать это с вами.

— Вот как? — повторил отец. — Что ж. Не хотелось бы, чтобы завтра утром ко мне ворвался взбешённый супруг, вынужденный довольствоваться объедками с чужого стола.

Он вышел, а Лотта заметалась по своей миленькой и уютной комнате. Хотелось ломать и крушить, швырять безделушки, пинать подушки и пуфики, разбить сказочно дорогое, в полный рост зеркало… бежать из этой нарядной мышеловки — или умереть.

Нет. Нет-нет-нет. Надо взять себя в руки. Что она в самом-то деле? Это всего только богатый, но ткач. Раздобревший, разжиревший ремесленник, и пусть даже на его деньги были куплены все её обновки, это не делает его ровней дочери барона! И в этом браке он всего лишь её консорт. Племенной жеребец, который обеспечит ей наследников для Паучьего… как там его? Лога, что ли? Фу, какое мерзкое название! Надо будет переименовать. Что для этого нужно, интересно? Дозволение графа?

За огромным, в половину стены окном уже налился густой непроглядной синевой поздний осенний вечер, а новобрачный не спешил выполнять супружеский долг. Лотту это, разумеется, не печалило, но хотелось уже какой-то определённости. К тому времени, как Вебер явился в спальню супруги, она готова была идти искать его по всему дому. Немаленькому, надо сказать.