Мир запретных ласк - Эбби Грин

вести, то теперь ей приходилось самой принимать решения. Она чувствовала себя свободной и одновременно с этим ранимой.

Перемены касались и ее стиля одежды. Вспомнив о своем затрапезном виде, она ужаснулась и начала бормотать:

— Я… я собиралась переодеться перед твоим приходом, но не успела…

Взгляд Видаля скользнул сначала вниз, затем вверх по ее телу, и в глубине ее женского естества все затрепетало, словно пробудившись от долгого сна.

— Это не твой обычный наряд? Как я могу это знать? С нашей последней встречи прошло столько времени. Очевидно, изменения затронули не только дворец.

— Да. Все не так, как прежде.

Видаль отвел взгляд, засунул руки в карманы брюк, затем снова посмотрел на Еву:

— Не буду лгать, что мне нравилась твоя мать, но я сожалею о твоей утрате.

— Спасибо, — отрезала она.

Он покачал головой:

— Вижу, ты такая же холодная, как раньше. Даже упоминание о матери не заставило тебя проявить эмоции. Я думал, вы были очень близки.

Как он мог такое подумать? Неужели он не видел, что ее мать ею манипулировала?

— Как дела у твоего отца? — спросила она, желая поскорее сменить тему.

Он вытащил руки из карманов. Выражение его лица стало суровым.

— Ты хочешь сказать, что ты ничего не знаешь?

Ева нахмурилась:

— Не знаю чего?

— Что он умер, — отрезал Видаль.

На мгновение она потеряла дар речи.

— Но как? Когда?

— Как будто тебе не все равно.

— Мне всегда нравился твой отец. Он был добр ко мне.

— Он был к тебе добрее, чем ты того заслуживала.

Еву охватило чувство стыда. Она вспомнила, как однажды передала отцу Видаля распоряжение своей матери, которая никогда не позволяла ей разговаривать с работниками как с равными. На обратном пути она столкнулась с Видалем. Тот смерил ее гневным взглядом и произнес:

— Кто тебе позволил так разговаривать со старшими?

Ева испытала смущение, чувство стыда и еще что-то непонятное, что ее напугало. Тогда она спряталась за маской ледяного безразличия и, гордо подняв подбородок, как всегда делала ее мать, ответила:

— Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? Ты здесь даже не работаешь. Ты живешь здесь только из милости моей матери.

Ева знала, что Видаль не заслуживал этих резких слов, но ей было проще спрятаться за ними, нежели позволить ему увидеть, какой ураган эмоций бушует внутри ее.

Видаль покачал головой:

— Ну и самомнение. Ты знаешь, что у тебя нет ничего, кроме имени и этого дворца, который вот-вот развалится? Ты глупая и жалкая. Больше не смей разговаривать с моим отцом таким тоном.

На мгновение глаза Евы зажгло от слез, и она, собрав воедино остатки самообладания, ответила:

— Ты не имеешь никакого права указывать мне, что я должна делать.

После этого она тут же ушла, испугавшись, что, если Видаль скажет ей что-то еще, ее эмоции вырвутся наружу.

Прогнав неприятное воспоминание, Ева сглотнула:

— Когда он умер?

— Вскоре после того, как уволился из дворца.

— Но это было почти пять лет назад. Он был болен?

— Он продолжал работать из гордости, хотя я постоянно говорил ему о том, что могу его содержать. Но он почему-то продолжал быть преданным твоей матери. Когда он все-таки уволился, она не выплатила ему выходное пособие. Я тогда жил в Соединенных Штатах. Я уговаривал его переехать ко мне, но он не захотел быть обузой. Это его слова, не мои. У него был рак поджелудочной железы. Когда ему поставили диагноз, болезнь уже так сильно прогрессировала, что ничего нельзя было поделать. Он умер через несколько месяцев.

— Мне так жаль. Я не знала.

— Как ты могла узнать? Для тебя и твоей матери он был всего лишь одним из безликих работников. Когда он работал во дворце, у него уже были симптомы болезни, но твоя мать почти не давала ему выходных, и ему было некогда обследоваться. Он не говорил ей о своем плохом самочувствии, потому что не хотел ее беспокоить.

Ева помнила тот день, когда отец Видаля уволился. Он показался ей подавленным и внезапно постаревшим. Должно быть, причина была в том, что он узнал о своем смертельном диагнозе. Ева предложила ему помощь, но он сказал, что с ним все в порядке. Мать велела ей оставить его в покое, и она подчинилась.

Ева надеялась, что, продав дворец, она сможет избавиться от болезненных воспоминаний и начать новую жизнь.

Она сложила руки на груди:

— Видаль, что на самом деле тебя сюда привело?

«Что на самом деле тебя сюда привело?» Действительно, почему он сейчас здесь?

«Потому что ты не смог ее забыть», — тут же промелькнуло у него в голове.

Он сказал себе, что это безумие. Что у него есть планы на этот дворец, и Ева Флорес не имеет к ним никакого отношения.

«Ты в этом уверен?» — услышал он свой внутренний голос.

Он не мог игнорировать тот факт, что в присутствии этой женщины кровь в его жилах закипала, а каждый нерв в его теле звенел от сексуального напряжения. Это безумно его раздражало.

Как такое возможно? Он не думал об этой женщине годами.

«Это ложь».

Видаль внутренне содрогнулся. По правде говоря, время от времени она завладевала его мыслями. Обычно это случалось в самые неподходящие моменты. Например, находясь в постели с женщиной, он мог внезапно вспомнить холодную красоту и надменность Евы и начать гадать, где она и похожа ли до сих пор на Снежную королеву, не способную подарить кому-то хоть каплю тепла.

Интересно, найдется ли такой мужчина, который будет настолько очарован Евой, что захочет попытаться растопить лед в ее сердце. Ему не хотелось это признавать, но было время, когда он думал, как это можно сделать.

И вот сейчас они встретились снова. Она была такая, какую он ожидал увидеть, и в то же время другая. Но он не мог понять, в чем состояло различие. Она по-прежнему была красива. Ее формы стали более женственными.

Возможно, дело было в ее одежде. Раньше Ева всегда была безупречно одета. Она редко покидала дворец и выходила из него только в сопровождении своей матери.

Ева была на домашнем обучении. Видаль сочувствовал ей, потому что она была лишена общения со сверстниками. Она походила на редкий цветок, росший в оранжерее и отгороженный от остального мира. Но если бы Видаль сказал ей хоть одно слово сочувствия, она с ледяным высокомерием указала бы ему на его место. И все это только из-за того, что он посмел предположить, что она такая же, как