Собор Парижской Богоматери - Виктор Гюго

­ Он заказал обедню, чтобы дать заработать этим проклятым певчим сицилийского короля! ­ злобно крикнула старуха из теснившейся под окнами толпы. ­ Скажите на милость! Тысячу парижских ливров за одну обедню! Да еще из налога за право продавать морскую рыбу в Париже!

­ Молчи, старуха! ­ вмешался какой-то важный толстяк, все время зажимавший себе нос из-за близкого соседства с рыбной торговкой. ­ Обедню надо было отслужить. Или вы хотите, чтобы король опять захворал?

­ Ловко сказано, господин Жиль Лекорню [4], придворный меховщик! крикнул ухватившийся за капитель маленький школяр.

Оглушительный взрыв хохота приветствовал злополучное имя придворного меховщика.

­ Лекорню! Жиль Лекорню! ­ кричали одни.

­ Cornutus et hirsutus! [5] ­ вторили другие.

­ Чего это они гогочут? ­ продолжал маленький чертенок, примостившийся на капители. ­ Ну да, почтеннейший Жиль Лекорню, брат Жеана Лекорню, дворцового судьи, сын Майе Лекорню, главного смотрителя Венсенского леса; все они граждане Парижа и все до единого женаты.

Толпа совсем развеселилась. Толстый меховщик молча пытался ускользнуть от устремленных на него со всех сторон взглядов, но тщетно он пыхтел и потел Как загоняемый в дерево клин, он, силясь выбраться из толпы, достигал лишь того, что его широкое, апоплексическое, побагровевшее от досады и гнева лицо только еще плотнее втискивалось между плеч соседей. Наконец один из них, такой же важный, коренастый и толстый, пришел ему на выручку:

­ Какая мерзость! Как смеют школяры так издеваться над почтенным горожанином? В мое время их за это отстегали бы прутьями, а потом сожгли бы на костре из этих самых прутьев.

Банда школяров расхохоталась.

­ Эй! Кто это там ухает? Какой зловещий филин?

­ Стой-ка, я его знаю, ­ сказал один, ­ это Андри Мюнье.

­ Один из четырех присяжных библиотекарей Университета, ­ подхватил другой.

­ В этой лавчонке всякого добра по четыре штуки, ­ крикнул третий, четыре нации, четыре факультета, четыре праздника, четыре эконома, четыре попечителя и четыре библиотекаря.

­ Отлично, ­ продолжал Жеан Фролло, ­ пусть же и побеснуются вчетверо больше!

­ Мюнье, мы сожжем твои книги!

­ Мюнье, мы вздуем твоего слугу!

­ Мюнье, мы потискаем твою жену!

­ Славная толстушка госпожа Ударда!

­ А как свежа и весела, точно уже овдовела!

­ Черт бы вас побрал! ­ прорычал Андри Мюнье.

­ Замолчи, Андри, ­ не унимался Жеан, все еще цеплявшийся за свою капитель, ­ а то я свалюсь тебе на голову!

Андри посмотрел вверх, как бы определяя взглядом высоту столба и вес плута, помножил в уме этот вес на квадрат скорости и умолк.

Жеан, оставшись победителем, злорадно заметил:

­ Я бы непременно так и сделал, хотя и прихожусь братом архидьякону.

­ Хорошо тоже наше университетское начальство! Даже в такой день, как сегодня, ничем не отметило наших привилегий! В Городе потешные огни и майское дерево, здесь, в Сите, ­ мистерия, избрание папы шутов и фландрские послы, а у нас в Университете ­ ничего.

­ Между тем на площади Мобер хватило бы места! ­ сказал один из школяров, устроившихся на подоконнике.

­ Долой ректора, попечителей и экономов! ­ крикнул Жеан.

­ Сегодня вечером следовало бы устроить иллюминацию в Шан-Гальяр из книг Андри, ­ продолжал другой.

­ И сжечь пульты писарей! ­ крикнул его сосед.

­ И трости педелей!

­ И плевательницы деканов!

­ И буфеты экономов!

­ И хлебные лари попечителей!

­ И скамеечки ректора!

­ Долой! ­ пропел им в тон Жеан. ­ Долой Андри, педелей, писарей, медиков, богословов, законников, попечителей, экономов и ректора!

­ Да это просто светопреставление! ­ возмутился Андри, затыкая себе уши.

­ А наш ректор легок на помине! Вон он появился на площади! ­ крикнул один из сидевших на подоконнике.

Все, кто только мог, повернулись к окну.

­ Неужели это в самом деле наш достопочтенный ректор Тибо? ­ спросил Жеан Фролло Мельник. Повиснув на одном из внутренних столбов, он не мог видеть того, что происходило на площади.

­ Да, да, ­ ответили ему остальные, ­ он самый, ректор Тибо!

Действительно, ректор и все университетские сановники торжественно шествовали по дворцовой площади навстречу послам. Школяры, облепившие подоконник, приветствовали шествие язвительными насмешками и ироническими рукоплесканиями. Ректору, который шел впереди, пришлось выдержать первый залп, и залп этот был жесток.

­ Добрый день, господин ректор! Эй! Здравствуйте!

­ Каким образом очутился здесь этот старый игрок? Как он расстался со своими костяшками?

­ Смотрите, как он трусит на своем муле! А уши у мула короче ректорских!

­ Эй! Добрый день, ректор Тибо! Tybalde alea tor [6] Старый дурак! Старый игрок!

­ Да хранит вас бог! Ну как, сегодня ночью вам часто выпадало двенадцать очков?

­ Поглядите, какая у него серая, испитая и помятая рожа! Это все от страсти к игре и костям!

­ Куда это вы трусите, Тибо, Tybalde ad dados, задом к Университету и передом к Городу?

­ Он едет снимать квартиру на улице Тиботоде [7], ­ воскликнул Жеан Мельник.

Вся компания школяров громовыми голосами, бешено аплодируя, повторила этот каламбур:

­ Вы едете искать квартиру на улице Тиботоде, не правда ли, господин ректор, партнер дьявола?

Затем наступила очередь прочих университетских сановников.

­ Долой педелей! Долой жезлоносцев!

­ Скажи, Робен Пуспен, а это кто такой?

­ Это Жильбер Сюльи, Gilbertus de Soliaco, казначей Отенского колежа.

­ Стой, вот мой башмак; тебе там удобнее, запустика ему в рожу!

­ Saturnalitias mittimus весе nuces [8].

­ Долой шестерых богословов и белые стихари!

­ Как, разве это богословы? А я думал ­ это шесть белых гусей, которых святая Женевьева отдала городу за поместье Роньи!

­ Долой медиков!

­ Долой диспуты на заданные и на свободные темы!

­ Швырну-ка я в тебя шапкой, казначей святой Женевьевы! Ты меня надул! Это чистая правда! Он отдал мое место в нормандском землячестве маленькому Асканио Фальцаспада из провинции Бурж, а ведь тот итальянец.

­ Это несправедливо! ­ закричали школяры. ­ Долой казначея святой Женевьевы!

­ Эй! Иоахим де Ладеор! Эй! Лук Даюиль! Эй! Ламбер Октеман!

­ Чтоб черт придушил попечителя немецкой корпорации!

­ И капелланов из Сент-Шапель вместе с их серыми меховыми плащами.

­ Seu de pellibus grisis fourratis!

­ Эй! Магистры искусств! Вон они, черные мантии! Вон они, красные мантии!

­ Получается недурной хвост позади ректора!

­ Точно у венецианского дожа, отправляющегося обручаться с морем.

­ Гляди, Жеан, вон каноники святой Женевьевы.

­ К черту чернецов!

­ Аббат Клод Коар! Доктор Клод Коар! Кого вы ищете? Марию Жифард?

­ Она живет на улице Глатиньи.

­ Она греет постели смотрителя публичных домов.

­ Она выплачивает ему свои четыре денье ­ qualuor denarios.

­ Aut unum bombum.

­ Вы хотите сказать ­ с каждого носа?

­ Товарищи! Вон Симон Санен, попечитель Пикардии, а позади него сидит жена!

­ Post equitem sedet atra сига [9].

­ Смелее, Симон!

­ Добрый день, господин попечитель!

­ Покойной ночи, госпожа попечительница!

­ Экие счастливцы, им все видно, ­ вздыхая, промолвил все еще продолжавший цепляться за листья капители Жоаннес де Молендино.

Между тем присяжный библиотекарь Университета Андри Мюнье прошептал на ухо придворному меховщику Жилю Лекорню:

­ Уверяю вас, сударь, что это светопреставление. Никогда еще среди школяров не наблюдалось такой распущенности, и все это наделали проклятые изобретения: пушки, кулеврины, бомбарды, а главное книгопечатание, эта новая германская чума. Нет уж более рукописных сочинений и книг. Печать убивает книжную торговлю. Наступают последние времена.

­ Это заметно и по тому, как стала процветать торговля бархатом, ответил меховщик.

Но тут пробило двенадцать.

­ А-а! ­ единым вздохом ответила толпа.

Школяры притихли. Затем поднялась невероятная сумятица; зашаркали ноги, задвигались головы; послышалось оглушительное сморканье и кашель; каждый старался приладиться, примоститься, приподняться. Наконец наступила полная тишина: все шеи были вытянуты, все рты полуоткрыты, все взгляды устремлены на мраморный стол. Но ничего нового на нем не появилось. Там по-прежнему стояли четыре судебных пристава, застывшие и неподвижные, словно раскрашенные статуи. Тогда все глаза обратились к возвышению, предназначенному для фландрских послов. Дверь была все так же закрыта, на возвышении ­ никого. Собравшаяся с утра толпа ждала полудня, послов Фландрии и мистерии. Своевременно явился только полдень.

Это было уже слишком!

Подождали еще одну, две, три, пять минут, четверть часа; никто не появлялся. Помост пустовал, сцена безмолвствовала.

Нетерпение толпы сменилось гневом. Слышались возгласы возмущения, правда, еще негромкие. «Мистерию! Мистерию!» ­ раздавался приглушенный ропот. Возбуждение нарастало. Гроза, дававшая о себе знать пока лишь громовыми раскатами, веяла над толпой. Жеан Мельник был первым, вызвавшим вспышку молнии.