Весна в Ялани - Василий Аксёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чтобы красиво было.
– Людоед.
Дымчатый, пушистый кот вышел из горенки важно, запрыгнул на диван бесцеремонно, уселся рядом с Колей, задрал вверх заднюю лапу, пах палевый взялся вылизывать, ни на кого внимания не обращая.
– Не садись, а… – глядя на кота, сказал Фёдор, не договаривает.
– На табуретку вот… присаживайся.
– То-то… Сибирский?
– Кот-то?.. Местный. Принёс от матери ещё… котёнком.
– Сибирский, значит, сибарча.
Сел Фёдор на табуретку – под ним, большим, она пропала, маленькая, сразу, словно и нет её под ним, – осмотрел прихожую, сказал после, глядя теперь на своего бывшего одноклассника:
– Ну, чё?
– Ничё, – ответил бывший одноклассник.
– А как живёшь?
– Нормально?
– Чем занимаешься?
– Ничем… Дрова колю… снег убираю.
– На что живёшь?
– На пенсию.
– На чью?
– На Лушину.
– То-то. Мужик…
– А чё?
– Не стыдно?..
– Стыдно… А где, скажи, тут заработать?
– Скажу. Я к тебе вот зачем, по делу, – так Фёдор начал было и спросил: – Ты чё, не куришь?
– Почему?
– Да табаком, не чувствую, чтобы воняло.
– Ты не привёз?.. Закончились запасы.
– Ну, значит, раком заболеешь… Мне больше думать было не о чем. Нет, не привёз и привозить не собирался. Вредно курить. Ещё наркотики бы попросил… Я, Коля, приехал к тебе не только повидаться и с Новым годом поздравить…
– Жизни учить?
– Тебя-то?.. Поздно… Техника и два балка стоят у меня на Малом Сосновом. Не согласишься там покараулить?.. А то разберут сволочи какие-нибудь на металлолом и вывезут. Их, разных гадов, расплодилось. Там и… Один балок – как караулка, в другом – продукты. И их сожгут, придурков-то хватает…
– Я в подсобники к бандитам и олигархам, – сказал нараспев Коля, – не нанимаюсь.
– Да перестань ты! – Фёдор засмеялся. – Какой я тебе бандит?! И олигарх – тем более!.. Я – работяга, трудоголик.
– Работяга… А лес изводишь, как чужой. Жил же ведь здесь…
– Вот именно… Что ты городишь?.. Не я, Коля, дорогой ты мой, другой кто-нибудь будет изводить. Легче тебе от этого станет?
– Может, и легче.
– Ну конечно… И пилить будут, как бы ты тут ни переживал, пока будет что.
– Не сомневаюсь.
– Я-то хоть что-то оставляю…
– Твоя бы воля…
– И со мной договориться можно. По знакомству… Моя бы воля… Полюбоваться будет тебе не на что? Несчастный. Открытки купишь, виды всякие – заменят… Ельник же вон стоит вокруг Ялани.
– Пока стоит… Всем приказать вам не могу, – сказал Коля. – А идти к тебе в помощники совесть мне не позволит.
– Себе поможешь, а не мне. Помощник тоже… Себе и Луше… Я и другого ведь найду, – сказал Фёдор. – Только свистни, отбою от желающих не будет.
– Свистеть-то – плохо.
– Почему?
– Денег не будет.
– Я же не в доме, не волнуйся… Какая совесть? Ты о чём? В каком веке живёшь, парень? Совесть – забава для дворян, а их давно уже не существует. Для коммунистов. Но те-то те ещё ребята… И тех уж нет, одно название.
– Чай если будешь, наливай.
– Болтают только. Нет. Спасибо.
– Заварка в кружке.
– Не хочу. Совесть… смешно. Кому, чудо ты моё в перьях, – спросил Фёдор, – через миллион, да через тысячу, да даже через сто лет будет дело до твоей совести? И до тебя? Кому?!
– А чё кому-то?.. Самому.
– Тебе?!
– Ну, мне.
– Тебя уже не будет, Коля, испаришься… вон как тот пар из чайника, и улетучишься… Где он, ищи его… Жить, если уж родился, надо здесь и сейчас – на потом не перенесёшь. Про совесть хочешь рассуждать – копай сам себе и ложись сразу в могилу. Там времени для этого будет достаточно. И отвлекать никто не станет. Там размышляй до умопомрачения. Лет через сто о нас с тобой, родной ты мой, никто не вспомнит. А после миллиона лет и Земли, может, не будет, и что тогда, где будет твоя совесть?.. Чё не смеёшься?
– Не смешно.
– Лет через сто, да через двадцать… Совесть – придумал её кто-то, поэт какой-нибудь или попы… для того, чтобы из людей деньги выдаивать… Какой смысл, скажи мне, радость ты моя, быть совестливым для кого-то? Если она тебе мешает жить и дело делать… Для тёти Маши, дяди Пети – чтоб им удобнее жилось… И без штанов ходить при этом. Совесть в душе – в кармане пусто. Ну и скажи, кому от этого польза?
– А если кроме дяди Пети и тёти Маши есть ещё кто-то…
– Ты про кого?
– Ну, про кого…
– Про Бога, что ли?
– Ну, про Бога.
– А, ну понятно, песенка знакомая – когда-то первая моя, твоя родня, об этом тоже напевала…
– Она какая мне родня?
– По Луше… Кстати, и Бог у вас какой-то… Чисто еврейская арифметика. Троица… Я тебе дал один рубль, а ты считай, что получил от меня три, я тебе одолжил рубль, а ты мне верни три… Вы бы уж с Богом-то своим определились как-нибудь, один Он у вас или Трое. И беспорочное зачатие. А это как?.. При помощи шприца?.. Чудесным образом?.. А согрешил – покаялся?.. Ты вот в запой уходишь, после каешься?
– Каюсь.
– А потом пьёшь опять?
– Ну пью.
– Пьёшь, как свинья, валяешься… А после каешься опять?
– Опять.
– Бог твой – как Луша, всё прощает…
– Нет.
– Не прощает?
– Милосердней.
– Добрее Луши. Быть не может…
– А я…
– Другая бы тебя давно уж выгнала, а Луша терпит… Ну, Коля, ты же не дурак, в школе учился на одни пятёрки, уж не смешил бы.
– Я сказал…
– Бог твой тебя не очень, видно, жалует. Так и живёшь поэтому…
– Нормально.
– Да уж нормально… Ну, мы друг друга не поймём. Для тебя одно нормально, для меня другое. Мне спорить некогда… Так ты пойдёшь ко мне работать? – спросил Фёдор, по коленям себя хлопнув. – Немного с валенок вон натекло.
– Не знаю… Высохнет.
– Не подотрёшь? Слабо?.. Дождёшься Луши… А ты подумай. Ты же ведь лес валить не будешь, – сказал Фёдор, – и совесть у тебя на этот счёт останется спокойной и кристально чистой, как у настоящего коммуниста.
– Я, в отличие от тебя, коммунистом не был.
– Да это так я… Без тебя свалят. Ты будешь только сторожить, и то не лес, а только технику. Валить начнут, ты уберёшься, со своей совестью под мышкой или, как флаг, её взметнув…
– Я…
– Честное слово – это да, без всякой совести – порядочность, для дела выгодно… Сидеть в тёплом балке, чай попивать да изредка в окно только поглядывать. Возьмёшь с собой туда собаку… Месяц, два, ну, может, три… пока людей, – сказал Фёдор, – не наберу на эту деляну. Аванс прямо сейчас могу тебе выдать… Хватит три тысячи?.. На день, на сутки будешь приходить домой, в бане помыться…
– Я не решил, – сказал Коля. – Ты не дави.
– Чтобы от грязи не прокиснуть… Я не давлю. Решай, – сказал Фёдор. – Третьего января или четвёртого заеду. В Исленьске буду. Как вернусь.
– Заезжай, – сказал Коля. – Выпьем.
– Не пью, – сказал Фёдор.
– Давно?
– Давно. Ты будь готов тогда.
– Не знаю.
– Чтобы узнал, – полез Фёдор в карман пиджака, достал бумажник. – Вот тебе к трём ещё две тысячи… Пять сейчас, а как приеду, дам ещё Луше на конфеты. Луше – чтоб ты их не пропил… Мне ехать надо. Тороплюсь. С женой ещё по магазинам прошвырнуться, пока открыты…
– С Богом.
– Это тебе тут – на готовом, а мне – купи всё – разорение… С Богом. Лучше удачи бы сказал. Время – факт неоспоримый, вот оно было, и вот оно сплыло. Всё остальное напридумывали. Бог твой – пощупай ты его.
– И время тоже не пощупаешь.
– Э, время – деньги. Не пощупаешь. Вон на столе лежат, попробуй. Можно пощупать ещё как. Это моё затраченное время. Сиди и щупай…
– А где они, твои деньги, будут через миллион лет?
– Не знаю. Главное – они сейчас при мне.
– Ну, вот и совесть…
– Чудо в перьях.
– Сам ты…
– Деньги, что дал тебе, закончатся, тогда живи на свою совесть – долго протянешь?
Поднялся Фёдор с табуретки – та будто выросла, возникла, – прошёл к столу, положил на него пять тысячных бумажек, сказал:
– Только смотри не потеряй… Я не про совесть, а про деньги, – застегнул дублёнку, подступил к двери, снял с полки шапку и варежки, шапку надел и, пожелав весело, с песнями и танцами, провести праздник, попрощался до скорого свидания, избу покинул.
Вернулась из бани Луша, и они, Луша и Коля, стали ужинать, картошкой с грибами и квашеной капустой, а после пить чай, Коля – пустой, Луша – с конфетами. Водку оставили до праздников, и Коля ночью даже к ней не приложился.
Снег пошёл, куржак на стёклах окон начал утончаться.
Ночью собаки лаяли в Ялани – отогрелись.
Весенний день в марте (Луша)
Март здесь ещё, конечно, не весна. Не календарно, а по климату. Имя с характером не соотносится. Ни в коей мере. Будто прописан он, месяц март, в одном сезоне, а проживает, получается, в другом. Зима зимою, словно серединная, со всей её крутой, но беспристрастной строгостью.
Если, конечно, не искать в картинках несколько отличий. Найти их можно.
По существу. Только об этом.