Дело о непрерывных самоубийствах - Джон Карр

— Пожалуйста, зовите, не то я сам его позову.

Проводник, прибежавший сломя голову на звук звонка, который поочередно нажимали оба противника, выслушал сбивчивые объяснения двух солидных ученых.

— Прошу прощения, мисс, — озабоченно сказал проводник, — прошу прощения, сэр, но только, похоже, тут что-то напутали. Написано просто «Кемпбелл», а «мисс» или «мистер» неясно. Уж и не знаю как быть.

Алан выпрямился.

— Ничего не нужно. Я ни за что не стану отбирать у дамы место, даже если оно захвачено обманным путем, — добавил он высокомерно. — Проводите меня в другое купе.

— Нет, доктор Кемпбелл, об этом не может быть и речи. Благодарю вас, но я не нуждаюсь, чтобы мне уступали только потому, что я женщина. Пожалуйста, проводите меня в другое купе.

Проводник развел руками.

— Прошу прощения, господа, ничего не выйдет. Ни одного свободного купе, да и сидячих-то мест нет. В третьем классе даже стоят.

— Неважно, — сказал Алан. — Дайте мне взять чемодан из-под койки, я буду стоять в коридоре.

— Глупости, — возразила девушка. — До самого Глазго? Глупости! — Она села на край сиденья.

— Остается одно, — продолжала она. — Мы поделимся купе, придется только посидеть всю ночь.

На лице проводника отразилось явное облегчение.

— Это же просто замечательно, мисс! И этот господин, я же знаю, от всей души вам признателен. Верно? Разумеется, на конечной станции вам вернут разницу в цене билетов. Правда ведь, очень мило со стороны барышни?

— Нет! Я отказываюсь…

— В чем дело, доктор Кемпбелл? — ледяным тоном осведомилась Кетрин. — Вы меня боитесь? Или не осмеливаетесь смотреть в глаза историческим фактам?

Алан повернулся к проводнику. Было бы побольше места, он показал бы ему на дверь тем драматическим жестом, которым отец в старинных мелодрамах изгоняет из дома детей, а так он только ударился рукой о вентилятор. Проводник понял его.

— Значит, все в порядке, сэр. Спокойной ночи, — он улыбнулся. — Может, она и не будет такой уж тяжелой…

— Что вы этим хотите сказать? — резко спросила Кетрин.

— Ничего, мисс. Спокойной ночи. Приятных… в общем, спокойной ночи.

Алан и Кетрин вновь поглядели друг на друга и одновременно уселись на противоположные концы койки. Разговорчивые за минуту до этого, сейчас, когда дверь за проводником закрылась, они смущенно замолчали.

Поезд медленно катился вперед, готовый в любой момент набрать скорость, по-видимому, где-то неподалеку кружил вражеский самолет. В вентилятор шел свежий воздух, и в купе стало прохладнее. Кетрин первой нарушила натянутое смущенное молчание. На ее лице появилась улыбка, и через мгновение она неудержимо хохотала. Алан вторил ей.

— Тс-с! — прошептала она. — Не будем мешать соседям. Но до чего же мы все-таки смешны!

— Не согласен. Хотя впрочем… Кетрин сняла очки и нахмурила лоб.

— А зачем вы едете на север, доктор Кемпбелл? Или, может быть, называть вас кузен Алан?

— Возможно, по той же причине, что и вы. Я получил письмо от некоего Данкена — носителя очаровательного титула хранителя печати.

— В Шотландии, — ироническим поучающим тоном сказала Кетрин, — хранитель печати значит адвокат. Какое невежество! Вы никогда не были в Шотландии, доктор Кемпбелл?

— Нет. А вы?

— Только в детстве, но я потрудилась навести справки, особенно о своих родственниках. А что еще было в письме?

— Только то, что неделю назад умер старый Энгус Кемпбелл, о чем уведомляются все известные члены семьи, и не найду ли я возможным приехать в замок Шайра возле Инверари на семейное совещание… Из письма совершенно очевидно, что о наследстве нет речи, а вот что понимать под «семейным совещанием»? Во всяком случае, у меня оказался отличный предлог получить давно заслуженный отпуск.

Кетрин состроила гримасу:

— Фи, доктор Кемпбелл! А голос крови?

Алан почувствовал, что опять начинает злиться.

— Послушайте! Я в жизни не слыхал об Энгусе Кемпбелле. Я изучил наше ужасно запутанное родословное древо и установил, что он был двоюродным братом моего отца, но я-то никогда не был знаком ни с ним, ни с другими родственниками. А вы?

— Ну…

— Собственно, я и о замке-то Шайра не слыхал. Сейчас мне пришло в голову, что я даже толком не знаю, как туда добираться.

— Пересядете в Глазго на гурокский поезд, а из Гурока паромом переправитесь в Данун. В Дануне наймете такси и в объезд Лох Файна поедете в Инверари. Раньше туда можно было добраться и на катере, но с начала войны этот рейс отменен.

— А этот замок Шайра, — продолжал расспрашивать Алан, — действительно что-то вроде крепости?

— В Шотландии, — ответила Кетрин, — замок — понятие растяжимое. Конечно, он поменьше, чем замок герцогов Аргайльских. Он стоит у входа в Шайрское ущелье, невдалеке от Инверари, на берегу озера. Довольно запущенное каменное здание с высокой башней и богатой историей. Но это прошлое. Вы как историк о нем, разумеется, понятия не имеете. Сейчас вопрос о том, как умер Энгус Кемпбелл.

— Да? И как же он умер?

— Покончил самоубийством, — хладнокровно ответила Кетрин. — Или был убит.

Книга, которую Алан захватил в дорогу, была детективом. Такого сорта книги он читал редко, только во время отпуска, чтобы развлечься. Он посмотрел на книгу, потом снова на Кетрин.

— Простите, как вы сказали?

— Был убит. Энгус Кемпбелл то ли выпрыгнул, то ли был выброшен из окна верхнего этажа башни.

Алан оторопел.

— А каково мнение коронера?

— В Шотландии их нет. Если обстоятельства смерти внушают подозрения, прокурор назначает так называемое открытое расследование, разумеется, если нет веских оснований предполагать убийство. Я всю неделю следила за газетами, в них ничего не было о расследовании. Хотя, конечно, это еще не значит, что его не было.

Алан порылся в кармане.

— Сигарету? — он протянул ей пачку.

— Спасибо. Не знала, что вы курите сигареты, думала — трубку.

— С какой стати? — не очень дружелюбно спросил Алан.

— Пепел падает на бороду, — объяснила Кетрин. — И вообще рассыпан всюду… Даже страшно представить… И все из-за этой большегрудой шлюхи!

— Большегрудой шлюхи?! Какой?

— Герцогини Кливлендской.

Алан только удивленно заморгал.

— Но, мисс Кемпбелл, до сих пор мне казалось, что вы боретесь за честь этой дамы! Целых два с половиной месяца вы клеймили меня, утверждая, что я ее оклеветал.

— Ну да. Похоже было, что у вас зуб на нее, значит, я должна была стать на ее сторону, разве нет?

Алан посмотрел на девушку.

— И это, — сказал он, хлопнув себя по колену, — это вы называете честным интеллектуальным подходом?

— А вы, наверно, считаете честным, когда книгу чернят и поносят только потому, что ее написала женщина?

— Да откуда же я знал, что вы женщина? Я все время ссылался на вас как на «мистера Кемпбелла» и…

— Только чтобы ввести всех в заблуждение.

— Постойте-ка, — произнес Алан, чуть дрожащими руками подал огонь Кетрин, а потом закурил сам. — Давайте разберемся. Я не имею ничего против женщин-ученых, среди наиболее уважаемых мною в науке имен есть и женские.

— Какая снисходительность!

— Суть в том, мисс Кемпбелл, что для науки безразлично — написана книга мужчиной или женщиной. Ошибка остается ошибкой, кто бы ее ни сделал.

— Да?

— Да. И ради истины признайтесь по секрету, между нами, что ошиблись, утверждая, будто герцогиня Кливлендская была невысокой шатенкой!

— И речи быть не может! — упорствовала Кетрин. Она вновь надела очки и постаралась придать своему лицу самое суровое выражение.

— Да послушайте же! — в отчаянии воскликнул Алан. — Взгляните на факты! Возьмем, например, историю, о которой я не мог упомянуть в газете. Я имею в виду рассказ Пеписа…

Кетрин удивленно посмотрела на него.

— Так-так, мистер Кемпбелл! Вы считаете себя серьезным историком и верите сплетне, которую Пепис услышал от третьих лиц, от какого-то цирюльника?

— Нет, нет. Вы постоянно все путаете. Важно не то, правдива история или выдумана, хотя Пепис, часто видевший эту леди, верил в нее. Пепис пишет, что Карл Второй и герцогиня Кливлендская (тогда она еще была леди Кастлмен) мерились весом и «леди оказалась тяжелее, ибо носила в чреве дитя». Если мы вспомним, что Карл был хотя и худощавым, но высоким и мускулистым мужчиной, то леди могла быть только очень крупной женщиной.

— Чистое предположение.

— Предположение, согласен, но основанное на фактах Возьмем затем свидетельство Рерсби…

— Штейнман говорит…

— Рерсби ясно утверждает…

— Эй! — прервал их сердитый голос из соседнего купе, сопровождавшийся стуком в металлическую перегородку — Эй!

Спорщики притихли. Наступило долгое виноватое молчание, которое нарушал лишь перестук колес.