Дичок - Сергей Семенов

Молодуха тронула свою лошадь в сторону, Дичок двинулся было за нею, но Макар натянул вожжи, и жеребёнок остановился. Потом, когда дорога очистилась, Макар опустил вожжи и крикнул:

– - Но-о!

Дичок дружно тронулся с места и пошёл вперёд мелким шагом, высоко подняв голову. Макар снова крикнул:

– - Пошёл, дурашка!

Дичок согнул голову, рванул ею вперёд и перешёл на рысь. Дальше -- больше, рысь всё делалась крупнее и крупнее. Дичок начал было скакать, но Макар сдержал его, слез опять с саней, ввёл ему в рот удила и опять тронул.

На дороге показался встречник. Федорка указала на него отцу; Макар ничего не сказал, а только перебрал в руках вожжи и слегка ударил ими Дичка.

Дичок пошёл вовсю. Не доезжая сажени две до встречника, Макар натянул правую вожжу, и Дичок покорно свернул с дороги, объехал путника, быстро вылез снова на дорогу и пустился было опять во всю рысь, но Макар сдержал его.

– - Ну будет, будет! Показал прыть, и ладно. Ступай шагом, домой пора!

– - Молодец, сердце радуется! -- говорила Федорка.

– - Дал бы бог здоровья -- славный конёк выйдет! -- молвил Макар.

После этого Дичка уже все крепко полюбили в семье Макара. Сам же Макар и Федорка просто души в нём не чаяли. Они заботились о нём больше всех, ласкали его: за работой ли, в езде ли, при даче корма на дворе -- всегда у них находилось для него нежное слово. И всё это для Дичка не пропало даром. Он рос, толстел, был всегда весёлый и здоровый и совсем забыл свою прежнюю привычку охмыляться или пугаться. Он подпускал к себе и молодуху и старуху, его свободно ловили в стаде, а к Федорке даже на голос шёл. Придёт она в полдни или ловить его в стадо и только кликнет: "Дичок!" -- и Дичок бежит, аж земля дрожит. У Федорки всегда находилась на его долю корочка хлебца в кармане; когда же этого не было, то Федорке долго приходилось отбояриваться от него. Ходит он за ней по пятам, мешает доить коров.

Воза возить Дичка пустили на пятое лето, прежде запрягли в навозницу и давали возить только по упряжке, а на другую пускали гулять, потом в покос запрягали кое-когда за травой, совсем же его пустили наравне со старыми лошадьми только в сноповозку.

И в возах хорошо пошёл Дичок: не мнётся, не артачится. Случалось, накладали и тяжёлые воза, -- ему было всё равно.

Однажды уж возили яровые снопы. Макар с возом на Дичке догнал Якова, бывшего хозяина Дичка; тот тащился тоже со снопами на тощей клячонке и вёз не больше как снопов сто двадцать. Поздоровались, разговорились.

– - Втягивается жеребёнок в работу-то? -- спросил Яков.

– - Ещё как втягивается-то! Надо бы лучше, да нельзя! -- ответил Макар.

– - А характером как?

– - Смирен, хоть разбери, а умница -- и сказать не знаю какой. Молодухины ребятишки почти между ног у него бегают, и он хоть бы что!

Яков тряхнул головой.

– - Вот поди ж ты! Что значит ко двору-то придёт, и характер изменит!.. А у меня-то что выделывали!.. Мать-то его вон на какого одра [На одра; одёр -- старая, изнурённая рабочая лошадь.] променял, хоть сам на подмогу впрягайся, а ничего поделать не мог!

Макар хотел сказать ему, что и прежде говорил: что это не оттого у них этот покон не задался, а от обращения их, но в это время лошадь Якова остановилась. Дичок тоже было встал, но только на одну минуту. Он поднял голову, тряхнул ею, влёг на хомут, осадил несколько свой воз, потом исподволь свернул в сторону, обошёл воз Якова и пошёл впереди. Макар побежал за ним.

И такого сокола у них украли! Макар этому было и верить не хотел. Он думал, что это снится ему, встряхивал головой, полагая, не спросонья ли это, но то был не сон… Когда Макар в этом вполне убедился, то сердце его облилось кровью.

– - Злодеи! Аспиды! -- ругался он на конокрадов.-- Как у них руки-то не отсохли, когда они обротывали лошадей-то! Как они не напоролись на что-нибудь, когда на двор-то лезли! Что они со мной только поделали-то?

И сердце огорчённого Макара кипело такой злобой, какой, может быть, он не испытывал отроду. Он стискивал зубы, сжимал кулаки и желал разорителям разных напастей и бед.

С нетерпением ожидал Макар, когда вернутся посланные в погоню. Что-то скажут? Не нападут ли на след, не догонят ли похитителей?

Пришло время обеда. Посланных не было ни видно, ни слышно. В семье Макара сели за стол; но за еду никто не принимался. Все сидели, опустя головы. Старуха охала и кашляла, молодуха насупилась, как будто ей и на белый свет было глядеть не мило, а у Федорки так всё лицо опухло от слёз.

– - И что это за отчаянный народ есть, господи боже! -- заговорила вдруг старуха.-- Идут в чужую хоромину, берут чужую животинину, как будто это так и надо!

– - И смелые какие, разбойники, -- поддакнула ей молодуха, -- словно о двух головах: ну, хозяевам попадутся, что ж, жизнью, что ли, ихней подорожат… Что попадётся под руку, тем и ахнут!..

– - Неужели этот народ крещёный? -- молвила Федорка, и на глазах её снова выступили слёзы.

У Макара сердце обошлось, и рассудок прояснился маленько. На всё это он только проговорил с тяжёлым вздохом:

– - Нужда да зависть до всего доведут!

Нужно было садить овин [Садить овин -- наполнять овин снопами для сушки.] к завтрашнему дню, но никто не помнил об этом, никому дело на ум не шло.

К вечеру стали возвращаться посланные в погоню. Приехали с одной дороги, с другой и третьей. Везде видели следы и далеко по ним гнались, но никого не догнали. Спрашивали встречного и поперечного, не попадались ли им неизвестные люди с лошадьми, но на это никто ничего и сказать не мог.

При таких известиях в соседних избах раздался вой. Заплакали было у Макара старуха с Федоркой, но Макар их остановил:

– - Будет вам! Слезами горю не поможешь!.. Видно, божье попущение на нас вышло!..

Приехал урядник, описал всё подробно, что у кого украдено, где и как пробрались воры, какие взломы сделали, составил протокол и уехал.

Наступила ночь.

Плохо спалось в эту ночь соседям Макара. Не спалось и ему с семьёй… Тысячи горьких дум копошились в головах их и гнали от них сон… Как теперь быть? Чем заместить ущерб? Убытки большие -- не на рубль, не на два; где на это место взять в крестьянстве, когда у многих всю жизнь при тяжёлом, почти непрерывном труде свободной копейки не загонишь? И горем томительным, тяжким горем сжимались сердца несчастных и не давали, им успокоиться.

Но сон всё-таки взял своё. Понемногу расслаблял он то одного, то другого; понемногу навевал дремоту на глаза их. Наконец он совсем овладел измученными горем людьми и приковал их к постелям.

Пропели петухи, вторые и третьи. Время стало подвигаться к рассвету. Сон семейных Макара стал уже не так крепок… То кто-нибудь поворотится, кто вздохнёт, кто пробурчит что-нибудь спросонья.

Слабо забрезжилась заря. В деревне многие уже стали молотить, и дружные удары цепов доносились от овинов. Вдруг на улице послышался конский топот и промелькнула какая-то тень. Ещё минута, и у избы Макара послышалось звонкое, переливчатое ржание…

Макар первый услыхал это ржание. Он подумал, что ему это послышалось во сне, и, вскочив, долго сидел на постели с сильно бьющимся сердцем и, позёвывая, протирал глаза. Только было ум его стал проясняться и он начал было кое-что соображать, как знакомое ржание послышалось снова.

– - Дичок! -- вскрикнул Макар и, забыв свою старость, опрометью бросился из избы.

Семейные его, пробуждённые этим возгласом, вскочили с постелей и не знали, что делать… Наконец старуха прежде всех опамятовалась: торопливо отыскала спички, вычиркнула огонь и зажгла лампу.

– - Куда это побежал батюшка? -- спросила молодуха и, подскочив к окну, стала глядеть в него.

В предрассветном сумраке было видно, как у двора стоял Макар, повиснув на шее Дичка, и, гладя его по спине, лепетал что-то.

– - Дичок прибежал! -- воскликнула она и опрометью выбежала из избы; вслед за нею бросились и старуха с Федоркой.

Дичок стоял, опустя голову, порывисто дышал, пофыркивал ноздрями и поводил кругом глазами. Он был весь мокрый и с осунувшимися боками; на шее его была завязана в глухую петлю верёвка, конец которой, видимо оборванный, болтался ниже груди и чуть не доставал до колен.

– - Откуда ты, милый, голубчик?! -- захлебываясь от счастья, воскликнула Федорка. -- Как тебя это только бог принёс-то?

– - Да уж не во сне ли это? -- усомнилась старуха.

– - И то, не во сне ли? -- согласилась с нею невестка.

– - Чего во сне, наяву! -- молвил Макар. -- Вишь, где-нибудь привязан был, да оторвался… Золото ты моё!

И Макар ещё крепче стиснул руками шею Дичка; бабы же не знали, что им делать от радости.