Последняя лошадь - Владимир Кулаков

Пашка ничего не имел против Москвы – она ему нравилась! Он даже полюбил её за время учёбы в цирковом училище, но неожиданно для самого себя приврал:

– Я питерский.

– О! Город Ленина! – шофёр показал свою осведомлённость.

– Скорее – город Петра, – восстановил историческую справедливость Пашка.

Он соврал, потому что хотел избежать расспросов и тяжёлых воспоминаний о своём настоящем городе детства. «Циркач» родился и вырос всего в каких-то ста пятидесяти километрах от места, куда он сегодня приехал. По сути, они были земляками. Но его враньё сейчас ударило с другой стороны! Оно тут же напомнило ему о недавних событиях – о разбившемся семейном корабле в городе, к которому он себя причислил…

Таксист не заметил нахмурившегося лица пассажира и продолжал:

– Поговаривают, что хотят сделать из карьера пруд, рыбу развести, а вокруг парк разбить. Это будет, наверное самый глубокий пруд в мире! А пока, видишь, испоганили место. Теперь в другом месте роют. Вокруг скоро будут одни карьеры с прудами и «золотыми рыбками», жить станет негде…

– А чего роют-то?

– Здрасьте!.. Ты хоть знаешь, куда приехал-то? Наверное, удивился – чего это город наш так называется?

Пашка пожал плечами. Название действительно смутило его ещё в телеграмме, которую он получил из Главка накануне. Там сухо, в несколько строк, указывалось, что, мол, вы, жонглёр Павел Жарких, направляетесь в летний передвижной цирк «Дружба» в город «N» (со странным названием, имеющим отношение скорее к поцелуям, нежели к проживанию), начало гастролей – тогда-то…

Такого города он не знал. Догадывался по расположению – где-то в бывших родных местах Черноземья.

– …Название нашего города произошло от фамилии известного геолога. Здесь он нашёл руду. Слышал – магнитная аномалия? Так вот здесь – её центр. Тут железа добывают, наверное, больше чем во всех других местах, вместе взятых. Вот и живём теперь во всём этом… – то ли с гордостью, то ли с сожалением закончил свои объяснения таксист. Он взял с торпедо машины свою любимую кепку, резко накинул её на голову и дёрнул за козырёк.

Дважды выжал сцепление, с лёгким скрежетом переключил скорость и сам себе прокомментировал:

– Синхронизатор, блин! Достал!.. – и, играя желваками, замолчал.

Вдалеке мерцали городские огни. Они переливались новогодней гирляндой, раскинувшись вверх и вниз. Было красиво и как-то необъяснимо тревожно…

– Новостройки, современный район! – словно угадав мысли пассажира, кивнул водитель – Туда нам и надо.

Наконец дорога начала уходить от опасного обрыва. «Волга», напрягая силы, упорно двигалась к концу подъёма. Последние метры она преодолела, казалось, на пределе своих возможностей.

– Ну, вот и всё! Молодец, старуха! – хлопнул по баранке довольный водитель и вновь сверкнул фиксой. – Отсюда до твоего цирка рукой подать.

Машина перестала надрывно реветь и трястись. Вдруг она зачихала, задёргалась, пробежала с десяток метров и безжизненно стала. Её фары тускло светили на пустынную дорогу.

– Да-а, перехвалил… – почесал затылок таксист, виновато посмотрев на пассажира. – Семечек хочешь?

– Укатали Сивку крутые горки! – Пашка вздохнул. – Открывай капот, семечки!..

– Сами с усами, знаем, что не багажник!..

Хозяин «Последней Лошади» долго проверял контакты, свечи. Иногда просил пассажира заводить машину. Сам вращал ключом в замке зажигания, сплёвывал и тихо матерился. Подкапотная лампа освещала его озабоченный профиль. Причина поломки не отыскивалась.

На небе появились первые звёзды. Ночь тихо и безучастно наблюдала за путниками. Пашка вышел из машины, залез на пригорок и посмотрел вдаль.

Ветер приносил с собой знакомый с детства запах полыни, донника, распаренного за день и высушенного солнцем сена и ещё какой-то волнующий аромат начала лета. Где-то вдалеке, на излучине мерцающей реки, трещала моторная лодка.

– Как в деревне на косогоре, близ Дона… – подумал Пашка и потянулся за сигаретой. Курил он редко, скорее для форса, дав себе твёрдое слово в этом гастрольном городе бросить совсем – на манеже, в работе, иногда «дыхалки» не хватало.

Воспоминания, которые он постоянно гнал от себя, спрятав их в самый дальний потаённый уголок, вдруг вырвались на волю, накатили, давя на сердце и горло. Калейдоскоп прошлого закружился галопом цирковой лошади. Вспомнилось воронежское детство, побег из дома, встреча с Захарычем. Смерть последнего родного человека – спившейся вконец тётки. Пашкины постоянные приезды к Валентине в её гастрольные города, ещё когда он учился в цирковом училище, её приезды к нему. Честно заработанный «красный» диплом, отрепетированный сольный жонглёрский номер и почти два года семейной жизни, где мёд горчил, а лекарства были ядом.

Вместе с сигаретным дымом у Пашки вырвался наружу невольный стон от ноющей, не проходящей боли. Всё пронеслось одной секундой, полоснув по сердцу и оставив кровоточащий след, как только что вспоровшая небо падающая звезда…

Таксист всё возился с машиной, проклиная «Последнюю Лошадь» и всех лошадей на свете, запряжённых в железную повозку под названием автомобиль. На свет лампочки под капотом прилетела мошкара, которая досаждала шофёру ещё больше, чем таинственная неполадка.

– Дыми сюда, циркист, а то сожрут! – шофёр был доволен своей шуткой. Лихо переделанное слово напоминало ему знакомое – «таксист».

Пашка пропустил мимо ушей каламбур, который остался без аплодисментов. Реплика шофёра тем не менее отвлекла его от терзающих воспоминаний.

Пуская струю дыма на мошкару, он вдруг заметил, что центральный провод трамблёра как-то странно торчит. Дотронувшись до него, «циркист» понял причину поломки.

– Садись, заводи…

– ?!..

– Садись, тебе говорю, «погонщик лошадей»! – У Пашки была природная реакция на слово. «Поздним зажиганием» он никогда не страдал. «Циркист» тоже не осталось без внимания. – Садись, фокус покажу. Заводи!..

Машина немного покапризничала и завелась.

– Ну, ты даёшь! – восхищённо взглянул на своего пассажира таксист. – Что там было? – его повреждённая бровь собралась гармошкой. Он вытирал руки о тряпку, извлечённую из «бардачка».

– Кио секретов не выдаёт! – Пашка решил сохранить в тайне «серьёзность» поломки. Его авторитет резко возрос в глазах владельца «Последней Лошади».

Дальше ехали без приключений. Вскоре шофёр объявил:

– Ну, вот ты и «дома». А мне ещё «скакать» километра три до таксопарка.

Слева высилась усечённая пирамида цирка-шапито, спящего в ночи. Лёгкие порывы налетающего ветра шевелили брезент, который, словно волна в море, вздыхал и успокаивался. Цирк окружала металлическая изгородь, к которой прилепились вагончики с тёмными окнами. День кончился. Артисты теперь кто в гостиницах, кто на съёмных квартирах – обычная гастрольная жизнь…

Таксист выключил счётчик и помог вытащить из салона вещи. Пашка протянул купюру.

– О! У меня нет сдачи!

– Не надо. Это тебе за экскурсию – когда ещё так незабываемо поездишь! Ну, и на «сено»…

– Какое сено? – не понял таксист.

– Для твоей «лошади», – кивнул Пашка на авто.

– Остряк-самоучка! – беззлобно огрызнулся шофёр. – Слушай, а у вас в цирке лошади есть?

Пашка утвердительно кивнул и невольно улыбнулся, вспомнив о самых дорогих ему людях, ради которых он сюда и приехал: о Захарыче, Свете Ивановой и их конном номере. Водитель о чём-то подумал и спросил:

– А если я к тебе как-нибудь забегу, коняшек покажешь?

Пашка, продолжая улыбаться, ещё раз кивнул.

– А как тебя найти? – бровь таксиста приподнялась сломанным треугольником.

– Спросишь жонглёра Пашку Жарких. Ну, или Пашку Жару…

Дверь такси вновь захлопнулась не с первого раза. Машина рыкнула, обдав плохо сгоревшим бензином. Со скрежетом включилась первая скорость.

– Тебя-то как звать, ковбой? – крикнул Пашка. Из треска и дребезжания донеслось:

– Венька Грошев! Ну, или Венька Червонец!.. Облако бензина развеялось, подвывающий звук удаляющейся машины постепенно стих.

– Хм, «Последняя Лошадь»… – вспомнил Пашка и, подняв сумку с чемоданом, толкнул незапертую калитку ограды цирка.

Глава вторая

Молодой перспективный жонглёр Пашка Жарких остановился посреди тёмного двора передвижного цирка-шапито, на мачтах которого, по дуге, фанерными буквами было написано «Дружба». Приезжий всматривался, пытаясь хоть как-то сориентироваться и решить, что делать дальше. Он разглядывал силуэты разрисованных цирковых вагончиков, которые стояли по периметру, тесно прижавшись друг к другу, образуя букву «П», и старался угадать, в котором из них его Захарыч.

– Ну что ж, «Дружба» так «Дружба»! Интересно, есть кто живой? С кем «дружить-то»?..

В дальнем углу светилось окошко. Это был единственный приветливый огонёк в молчаливом тёмном царстве спящего цирка. Где-то всхрапывали лошади, постукивая копытами по деревянному полу денников. Нет-нет, повизгивали потревоженные посторонними звуками дрессированные пуделя. Порыкивали громко сопящие во сне медведи.