Искусство быть - Эрих Фромм

Даже если у нас нет теоретических знаний о причинах норм, способствующих оптимальному росту и функционированию человека, опыт может сказать нам столько же, сколько и садовнику. В этом лежат причины того, что все великие учителя приходили к одинаковым базовым нормам жизни; сущность этих норм, таких как преодоление жадности, иллюзий и ненависти и достижение любви и сострадания, в том, чтобы создать условия для достижения оптимального бытия. Делать выводы из имеющегося опыта, даже если мы не можем объяснить его теоретически, представляется вполне разумным, пусть и безусловно «ненаучным» методом, несмотря на то, что идеалом ученых остается открытие законов, выходящих за рамки эмпирической очевидности.

Те же, кто настаивает на том, что все так называемые оценочные суждения по отношению к человеческому счастью не имеют теоретического обоснования, не делают аналогичных возражений относительно физиологических проблем, хотя следуя логике, тут нет различий. Например, если у человека есть пристрастие к сладостям и тортам, что ведет к ожирению и подрывает его здоровье, они не говорят: «Если еда составляет для него высшее счастье, он должен продолжать есть, не убеждать себя и не поддаваться убеждениям других оставить это удовольствие». Они признают это желание отличным от нормальных именно потому, что оно вредит организму человека. Это заключение не считается субъективным — или оценочным суждением, или ненаучным — просто потому, что каждый знает связь между перееданием и здоровьем. И каждый в наше время знает весьма много о патологическом и разрушительном характере нерациональных страстей, таких как стремление к славе, насилию, собственности, мести, власти и т. д., и может квалифицировать эти потребности как вредные и с теоретической, и с практической точек зрения.

Стоит только вспомнить о «болезни менеджеров», язве желудка, которая является результатом неправильной жизни, стресса вследствие чрезмерных амбиций, зависимости от успеха, отсутствия правильного личностного стержня. Существует много данных, подтверждающих связь между таким неправильным отношением к жизни и болезнью желудка. В последние десятилетия ряд неврологов, таких как С. фон Монаков, Р. Б. Ливингстон и Хайнц фон Фоерстер, высказали мысль о том, что у человека есть неврологическая встроенная «биологическая» совесть, содержащая такие нормы, как кооперация и общность, поиск правды и жажда свободы. Эти взгляды основываются на теории эволюции[3]. Я сам попытался показать, что базовые нормы являются условиями для полноценного развития человека, а вот многие чисто субъективные желания объективно вредны[4].

Цель жизни, как она понимается на последующих страницах, может быть сформулирована на разных уровнях. В наиболее общем виде ее можно определить как развитие человека таким образом, чтобы максимально близко подойти к идеалу человеческой природы (Спиноза), или, другими словами, оптимальное развитие в соответствии с условиями жизни, и таким образом, стать тем, кем позволяет потенциал человека; позволить разуму и опыту привести нас к пониманию того, какие нормы способствуют благополучию при условии, что человеческая природа позволит нам понять это (Фома Аквинский).

Возможно, наиболее фундаментальным образом цель и смысл человеческой жизни в общем виде сформулированы в традициях Ближнего и Дальнего Востока (и Европы): «Великое освобождение», освобождение от власти алчности (во всех ее формах) и от оков иллюзий. Этот двойной аспект освобождения можно найти в таких системах, как индийская ведическая религия, буддизм, в китайском и японском дзен-буддизме, а также во взгляде на Бога как на верховного царя в иудаизме и христианстве. Это находит свое дальнейшее развитие (на Ближнем Востоке и на Западе) у христианских и мусульманских мыслителей, у Спинозы и Маркса. Во всех этих учениях внутреннее освобождение — освобождение от оков алчности и иллюзий — неотделимо связано с оптимальным развитием интеллекта; здесь интеллект понимается как использование мысли для того, чтобы познать мир как он есть в противоположность «извращенному разуму», который представляет собой использование мысли для удовлетворения своих потребностей. Эта взаимосвязь между свободой от алчности и приматом интеллекта, по сути, является обязательной. Наш разум функционирует только до тех пор, пока ему не мешает алчность. Человек, являющийся пленником своих иррациональных страстей, неизбежно пребывает от них в восторге и теряет объективность; напротив, человек становится более рациональным, когда верит, что следует истине.

Данная концепция освобождения (в своих двух измерениях) как цели жизни была потеряна в индустриальным обществе или скорее была сведена на нет и тем самым извращена. Освобождение применяется исключительно к освобождению от внешних сил: среднего класса от феодализма, рабочего класса от капитализма, народов Африки и Азии от империализма. Особое значение придавалось только освобождению от внешних факторов: по сути, это было политическое освобождение[5] .

Конечно, освобождение от внешнего господства необходимо, потому что оно уродует внутренний мир человека, исключение составляют редкие индивиды. Но односторонность акцента на внешнее освобождение также нанесло значительный вред. Во-первых, освободители часто превращались в новых правителей, провозглашая идею свободы только на словах. Во-вторых, политическое освобождение могло прятать развитие новой несвободы в скрытых и анонимных формах. Это случилось с западными демократиями, где политическое освобождение скрывает факт несвободы под многими масками. (В советских странах это давление было более явным.) Наиболее важно, что мы полностью забыли: человек может быть рабом, даже не будучи в оковах, — в противоположность часто повторяемой религиозной формуле о том, что можно быть свободным, даже находясь в цепях. Иногда, в исключительно редких случаях это может быть правдой — однако эта формула не имеет большого значения в наши дни, а вот то, что человек может быть рабом и без цепей, представляется сегодня принципиально важным. Внешние цепи просто переместились внутрь человека. Желания и мысли, которые навязало ему общество, заковывают человека больше, чем внешние цепи. Это так, потому что о внешних цепях человек хотя бы знает, но он не знает о внутренних, нося их с иллюзией, будто он свободен. Он может попытаться сбросить внешние цепи, но как он может освободиться от цепей, о существовании которых даже не знает?

Любая попытка преодолеть возможный фатальный кризис индустриальной части мира и, возможно, всего человечества должна начинаться с понимания природы как внешних, так и внутренних цепей; она должна основываться на освобождении человека в классическом гуманистском смысле слова, а также в современном, политическом и социальном смысле. Церковь все еще и много говорит только о внутреннем освобождении, а политические партии от либералов до коммунистов говорят только о внешнем освобождении. История ясно показала, что одна идеология без другой оставляет человека зависимым и изуродованным. Единственной реальной целью является тотальное освобождение, цель, которую вполне можно назвать радикальным (или революционным) гуманизмом.

Так же, как понятие освобождения, в индустриальном обществе была извращена и концепция мышления. С начала эпохи Возрождения основным объектом изучения была природа, и плодами науки стали удивительные технические достижения. Но сам человек перестал быть объектом изучения и разве что относительно недавно в психологии, антропологии и социологии привлек внимание исследователей. Все больше и больше его низводили до уровня простого инструмента достижения экономических целей. Почти через три столетия после Спинозы Фрейд был первым, кто сделал «внутреннего человека» объектом науки, хотя Фрейд был ограничен в своей работе системой взглядов буржуазного материализма.

Критический вопрос сегодня, как я его вижу, состоит в том, сможем ли мы воссоздать классическую концепцию внутреннего и внешнего освобождения в сочетании с концепцией мышления в ее обоих аспектах применительно к природе (наука) и к человеку (самоосмысление).

Перед тем как предпринять определенные подготовительные шаги в изучении искусства жить, я хочу убедиться в том, что нет никаких заблуждений относительно моих намерений. Если читатель ожидает, что эта глава представляет собой краткие рекомендации по искусству жить, то ему лучше дальше не читать. Все, что я хочу — и могу, — это предложить направления поиска ответов и набросать ориентировочно некоторые из них. Единственное, чем я могу компенсировать читателю неполноту своих слов, это тем, что буду говорить только о методах, которые испытал и использовал сам.