Велесов сад - Даха Тараторина

замертво: полузверь-получеловек нагонял его, едва слышно впиваясь в тягучую сырую землю когтями. Но то год назад. Рыжий лишь остановился, удивлённо хлопая длинными ресницами.

– Попрощались же, – смущённо колупнул он носком сапога пятипалый почти волчий след.

– Мы не так попрощались, – наметившаяся волчья морда втянулась обратно, когти скрылись под бледной по-девичьи тонкой кожей. Высокий худой мужчина с серыми, как у старика, волосами, молча облапил широкоплечего купца, казавшегося вдвое больше него, и Радомир, всегда слывший неслабым малым, почувствовал, что глаза вот-вот вылезут наружу от крепких объятий кажущегося хилым мужичка. – Прощай, друг. Скатертью дорога.

Смешные боги! Сколько раз не сталкивали они двух мужчин, сколько не рядили стать им врагами, а всё одно вышло иначе.

– Прощай. Береги её, хорошо?

Серый посмотрел туда, где, скрывшись от приближающейся вечерней прохлады в укутанном пушистыми листьями домике, сидела его жена: всё такая же смешливая, едкая, ершистая, как в детстве, когда он встретил её впервые; но теперь ещё и сильная, смелая, родная…

– Скорее, это она меня бережёт.

– Тоже верно.

Радомир махнул рукой, когда уже отвернулся. Когда отошёл на десяток саженей, и когда Серый уже и не должен был смотреть ему в спину. Но Серый смотрел. И смотрел с пониманием.

Часть третья. О лихости и дурости

Он шёл бесцельно, неспешно и ровно, не страшась, не беспокоясь, не ожидая, что сказка ворвётся в жизнь и направит по новому, неизведанному пути. Сапоги, некогда начищенные и блестящие, покрылись пылью и пятнами болотистой северной земли. Мох натруженно выдыхал, подталкивая ступающие по нему ноги, тут же снова напитываясь лесной сыростью и расправляясь: проходил ли кто, нет ли – не разобрать.

А рыжий шёл, не оглядываясь, не всматриваясь в прячущиеся меж узкими колючими ветками огоньки, не выиискивая приключений. Просто шёл: вот он я, великие Боги! Скучаете? Ну так позабавьтесь с добрым молодцем, укажите стезю, по которой не жалко будет продолжить дорогу.

А Боги и правда скучали. Кто там сетует на тоску? Кого мирная доля гложет? Всегда порадуем, всегда подскажем, как бы нас повеселить, где бы буйной головушкой рискнуть.

– Чернушка? Чего ты?

Но козочка хозяина слушать не желала. Семенила-семенила следом по непроходимой чаще, не смотрела, волком ли пахнет, медведем ли, и вдруг замерла.

Радомир вернулся: верно ногу защемила рогатая, застряла где-то. Нет. Козочка стояла ровно, поместив все четыре копытца на кочку, чтобы не намочить шёрстку в мокрой поросли.

– М-м-м-м-м! – неуверенно протянула она.

– Что? Испугалась?

Козочка укоризненно склонила голову: мы с тобой и не такое видали, чтобы какого-то леса пугаться. Нет, другое…

– Бе-е-е-е-е! – предупредила она, пятясь, вместо того чтобы подойти.

Радомир, стараясь не пугать животинку, осторожно достал прихваченный утром у красавицы-Марфы пирог, чуть пожалев, разломил надвое и потянул часть подруге:

– На, бери. От сердца отрываю! Чернушка?

Козочка всерьёз задумалась: и пирог вкусно пах, и лес – подозрительно.

Пирог оказался с капустой и победил. Пока рогатая дожёвывала уже вторую, оставленную без присмотра в опущенной руке половину, Радомир с опозданием сообразил, что тревожило животное: лес принялся жить. Не той привычной деревенскому сердцу жизнью, когда ветви трещат в унисон ветру, когда быстрая белка мелькает меж обнимающимися деревьями, когда вдалеке подаёт голос ворона, а совсем рядом, будто бы прямо позади, ухает ей в ответ косматое нечто, ухает – и сразу прячется, спешит схорониться под корягой, будто его и не было.

Лес жил иначе.

Тяжело вздыхал, словно ломая корку сковавшего его по весне инея, потягивался, просыпаясь, открывал глаза, протирая их ото сна тёплыми мохнатыми кулаками. Жил.

– Эй, кто там? – неуверенно начал Радомир и тут же закрыл себе рот ладонью: не впервой, знает, что лучше беду не кликать; и так найдёт, коли за ним по пятам идёт.

Тень мелькнула перед глазами, точно муха прожужжала полуденным зноем, и юркнула в листву.

– Ме-е-е-е-е! – Чернушка зубами схватила нерасторопного мужика за штанину и потянула прочь.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Радомир, успокаивающе почёсывая её меж рогов. – Интересно же! Тс-с-с-с!

И двинулся бочком, как можно тише ступая, проверяя, не умчится ли козочка куда подальше, чтобы найти на свою рогатую голову куда менее таинственных и более зубастых злоключений.

Чернушке не нравилось. Она фыркала, норовила куснуть, неуклюже клонила голову, вглядываясь в заросли то одним, то другим глазом, а Радомир, леший его возьми, улыбался, озорно сверкая очами.

– Сюда, молодец! Сюда, хороший! – не то речка вдали шумит, не то прохладный ветер мягко перебирает макушки деревьев. – Сюда, сюда!

– Ай! Больно же! – потёр рыжий укушенную целину.

– Ф! – презрительно пошевелила мягкими губами Чернушка.

Добрый молодец только руками развёл:

– Всё равно пойду! А куда мне ещё?

– Сюда! Сюда! – тоненько подсказал лес.

Тень снова промелькнула перед глазами. Прыгнула, юркнула и рассыпалась на мелких мушек, столкнувшись с тяжёлым кряжистым дубом, невесть как вымахавшим посреди хвойного леса.

– Ты кто? – полюбопытствовал Радомир, смещая шапку набекрень, чтоб смотреться лучше: голосок-то тоненький, женский. Нельзя лицом в грязь ударить.

– Никто, никто! – засмеялся лес, а тень, собравшись воедино из шуршащих в траве мушек, вытянулась, оформилась, изгибаясь девичьим станом, и мелькнула уже где-то впереди.

Рыжее солнце выглянуло из-за низких туч, протянуло тонкие руки меж ветвей, хватая молодца за плечи, не то подталкивая, не то силясь удержать. В золотых пятнах, перечерченных тёмными стволами, отразилась танцующая фигурка, промелькнули поднятые в танце руки, затрепетали птичьими крыльями разомкнутые пальцы. Как тут устоять?

– К добру? К худу? – весело спросил Радомир у плясуньи. Ну как ответит?

– К худу, к худу! – эхом засмеялась тень.

Чернушка поддала рогами по заду, подтверждая.

– Ну никто же не обещал, что это мне худо будет? – рассудил весёлый дурень.

– К твоему, к твоему! – уточнило эхо, а тень заплясала совсем рядом, у ближайшего дерева, да только против солнца – не разглядеть.

Радомир рассмеялся с такой честности:

– А я смелый! Веди, что ты?!

Тень, не ожидавшая встретить лихого парня, замерла на миг, а после вытянулась тонкой лентой, обиженная, что не поплясать боле, да разлеглась тропкой меж исполинов, указывая в самое болото.

– В трясину, что ли, завести хочешь? – расстроился Радомир. – А поинтереснее чего, а?

Тропка промолчала, лишь дрогнув оскорблённо: чать не леший, чтобы с путниками шутить.

Ощупал ногой туманную дорожку, стал, пробуя, да и пошёл Радомир, не задумываясь. Чернушка, кабы могла, копытом бы по лбу себе постучала, но умела лишь покачать рогатой головой, дожевать отрыгнутую жвачку да двинуться следом: ладно, если беду какую накликает, а ежели интересное? Да без неё? Не бывать такому!

Тропка направляла недолго. Оборвалась, свернулась клубком и была такова