Корень мандрагоры - Евгений Немец

Навстречу мне бежала мать, следом семенил один из моих дворовых товарищей, но никто из них, да и никто в целом мире не имел понятия, как безнадежно они опоздали. Своего Минотавра я уже победил. Свое спасение — уже приобрел.

С этого случая друзья по двору стали звать меня Гвоздь. Там все было просто, выражение «напоролся на гвоздь» упростилось до единственного слова, обозначающего такое важное событие в жизни двора. Я не возражал: это примитивное крепежное изделие, несколько грамм железа, вытянутого в спицу, отныне значило для меня гораздо больше, чем неприглядное прозвище. Я родился во второй раз, и ржавый гвоздь стал скальпелем акушера, сделавшим моей жизни кесарево сечение.

Информационное поле

Мара позвонил спустя неделю, предложил выбраться в парк и выпить пива, благо теплый июльский вечер располагал к прогулкам на свежем воздухе. Кислый был тут как тут. Иногда казалось, что у Кислого есть антенна, улавливающая намерения других, от него практически невозможно было избавиться. Вот и в тот вечер стоило мне выйти в коридор, как я на него наткнулся.

— Ты куда? — спросил Кислый, готовый кинуться вдогонку, если я попытаюсь сбежать.

Вуз мы окончили два года назад, но продолжали жить в общежитии. Комендант, старый хохол, понимал тяготы и невзгоды молодых специалистов, отпущенных на вольные хлеба, но и к любой случайной монете относился с уважением. Так что на предложение не выставлять меня за дверь (разумеется, в обмен на ежемесячное денежное вознаграждение) он согласился практически сразу, поторговался, конечно, не без этого. Для меня это был хороший вариант, потому что денег снимать квартиру не хватало, а возвращаться в пригород к матери категорически не хотелось: там часто бывала Белка, а у меня не было никакого желания с ней встречаться. Стоит ли говорить, что Кислый тут же последовал моему примеру, то есть договорился с комендантом на предмет жилья.

Понимая, что от Кислого уже не избавиться, я сказал:

— Черт с тобой. Пошли.

Кислый изобразил лицом благодарность, как будто он не поплелся бы следом, пошли я его куда подальше.

Мара присоединился к нам десять минут спустя. Мы шли по вечернему городу. Солнце уже скрылось за крышами западных многоэтажек, но все еще находило щели и брызгало в стекла витрин сияющим золотом. Кислый то и дело забегал вперед, заглядывал нам в лица, опасаясь пропустить что-нибудь интересное, но встречное движение пешеходов сносило его назад.

— Помнишь про замочную скважину? — говорил Мара. — Этот образ придумал не я. Ему уже не одно тысячелетие, это еще древние греки говорили о Логосе. Но в наше время эта тема практически не была освещена, на что и обратил внимание философ из Кембриджа доктор Броуд. Он сказал примерно следующее: возможно, мы неверно понимаем роль мозга, нервной системы и органов чувств в нашей жизни. Их функция, очевидно, заключается в том, чтобы устранять, а не производить. Понимаешь, о чем речь, парень?

— Что? Что устранять? — вопрошал Кислый где-то у нас за спиной.

— Конечно, понимаю, — ответил я уверенно. — Умные в аут-сайде, идиотам зеленый свет. У наших родителей так было при социализме.

— В наше время такой подход тоже все еще существует. Но я не об этом, — возразил Мара с улыбкой, но тут же посерьезнел. — Человеческая цивилизация развивалась благодаря оперированию информацией. Животные накапливают опыт, но процесс этот катастрофически медленный, потому что у следующих поколений остается только тот опыт, который полностью интегрировался в их физиологию. Я говорю о генных изменениях. Это единственный способ животного передать информацию следующему поколению. Речь идет о мутациях, которые позволяют виду приспособиться к окружающей среде. Наш же первобытный предок попытался сохранять информацию вне себя. Результат был потрясающий! В какой-то момент наш предок понял, что, отделяя себя от информации, можно гораздо эффективнее передавать накопленный опыт собратьям и особенно следующим поколениям, что для выживания вида гораздо важнее, потому что эта информация не исчезает вместе с индивидом. Так появились наскальные рисунки, которые намного позже трансформировались в письмо. Так из гортанных звуков, изначально довольно однообразных, появилась речь. Так появился язык — как технология вынесения информации за пределы человека, как механизм обработки внутренних переживаний, приведения их к виду понятных окружающим символов. Выражения «мне грустно», «мне весело» — сущности сугубо внутренние, саморефлекторные, — стали доступны окружающим. Но это еще не все, парень. Появление языка было чем-то вроде первого нейтрона в ядерной цепной реакции эволюции человека. Использование речи для передачи информации стимулировало в первую очередь сам язык, потому что, оперируя более развитой речью, можно быстрее передать больший объем данных, точнее выразить то, что требует выражения, и быстрее получить ответ. Все остальные открытия — всего лишь следствия появления и развития языка. Понимаешь, в чем тут дело? С этого момента эра дочеловека закончилась и настала эра homo informativus, или homo sapiens — более привычное для нас, хотя и менее верное определение.

Мы остановились у перекрестка. Я оглянулся на Кислого:

— Кислый, в данный момент я собираюсь использовать речь для передачи информации. Возможно, ты не понимаешь всю важность и ответственность момента, заключающегося в том, что я оперирую величайшим наследием человечества, потому что в своем развитии ты застрял где-то между собакой и обезьяной, но тебе и не требуется проводить глубокий анализ услышанного, достаточно в точности выполнить то, что я скажу. Мара засмеялся, Кислый засопел с деланой обидой. Я продолжал: — А сделать тебе надо следующее: затариться пивом. Мы же в это время будем ждать тебя в парке вон на той лавочке. Только, Кислый, не надо давить на количество, хорошо? Впрочем, себе можешь брать сколько угодно и чего угодно, а нам возьми по паре Beck'а.

— Не обижайся, парень, — подбодрил Кислого Мара. — Ты же знаешь, у Гвоздя юмор жестковат.

Кислый получил деньги и убежал выполнять поручение, мы перешли дорогу и направились к свободной скамейке. Солнце скрылось окончательно, но парк, впитавший сияние дня, был светел и просторен. Легкий ветер все еще помнил аромат липового цвета. Аллеи и тропинки постепенно заполнялись отдыхающими. Мы расположились на лавочке. Мара пару минут разглядывал парк, наслаждаясь спокойствием вечера и тем, что он видел вокруг.

— На чем я остановился? — спросил он.

— Что-то вроде: а когда я очнулся от размышлений, Господь Бог уже наполнил заботливо наши чаши лучистым элем снова.