Дикие лебеди - Дина Бромберг

— Ну, поехали, подруга. Ты мне нравишься. Только улыбайся почаще. Улыбка красит человека. Особенно женщину.

Женька торговала детскими вещами. Предлагала мне вместо части зарплаты взять вещей — детишкам, но я твердо отказалась.

— Да ты чего? — изумилась Женька. — Все же берут.

— Я — не все.

— Ты что — ее боишься?

— Я не боюсь, а пацаны боятся. Потом, я не хочу, чтобы она знала, что у меня деньги есть. И где я работаю.

— Ну-у, ты устроила детектив с приключениями, — протянула Женька. — Зря ты. Только жизнь себе усложняешь. Надо было сразу рубить — мол, да, работаю. Зарабатывать собираюсь. Только не для вас. Вас папашка прокормит. Или сами. Потому как не маленькая. А это — детям. И мне на учебу. Ты ж поступать будешь?

— Не знаю, — протянула я.

— А чего тут знать? Надо поступать. Диплом тебя не обременит. Пусть хоть какой.

— Я уехать хочу. Понимаешь? Уехать.

— Хорошо. Уедешь. На отъезд тебе деньги нужны? Нужны. Вот ты и зарабатываешь. Не на шею папику села и сидишь, а вкалываешь, как лошадка.

— Да не хочу я ей все это объяснять. Понимаешь?

— Ладно, ладно, — Женька засмолила свой любимый «Парламент», — не лезу, молчу. Тебе лучше знать. А детве все же вещичек-то взяла бы. Не в счет зарплаты. Просто от меня. Я ж люблю подарки делать. Давай, выбирай, чего приглянется.

Я помедлила и выбрала — Вадьке с Юлькой по майке с шортами, а Максу — рубашку. Ему в школу в чем-то новом идти ведь надо, а отец вряд ли додумается купить, он нынче слишком счастлив.

Ребятам я все вручила утром в субботу, когда она с отцом еще спали. Счастья и восторга было, конечно, до мокрых трусов. В буквальном смысле слова — Вадька так распрыгался от радости, что перевернул на себя молоко, которое я их с Юлькой перед завтраком пить заставляю. Все вещи оказались немножко велики, чему я очень порадовалась — с размером не промахнулась, все правильное выбрала, еще и на будущий год хватит — а там, глядишь, старшая сестра опять какие-нибудь обновки сочинит. Максу очень подошла голубая рубашка из плотной хэбэшки под джинсу. Он выглядел в ней года на полтора взрослей своих тринадцати. Я тихонько его обняла и прошептала:

— Макс, а тебе девочки говорят, что ты красивый?

Он аж побагровел и вывернулся. Застеснялся. Все они такие, мальчишки, в этом возрасте.

— Ну что я такого сказала?

— Говорили: один раз, — тихо сказал он, отворачиваясь.

— А теперь каждый день будут. Наверное. Рубашка очень тебе идет. Ты в ней взрослый совсем. Слушай, Макс, — серьезно сказала я, — если тебе какая-нибудь девочка нравится, ты ее не обижай, ладно? Лучше скажи ей, что она тебе нравится, и вы сразу подружитесь. Хорошо?

— Не нравятся мне девочки! — я видела, еще немного, и с него просто пот польет градом.

— Ну ладно, извини, пожалуйста.

— Лиза, а я тебя видел.

— Где это ты меня видел? — как можно строже спросила я.

— На базаре.

— Когда я вам подарки покупала? — спросила я как можно беззаботней.

— Когда ты там… торговала.

— Ну и что? — я старалась говорить спокойно, но тянуло сорваться на крик.

— Ничего.

— Зато это наши деньги. Больше ничьи. Ни отца, ни ее — мои и ваши. Как хочу, так и трачу. Это вообще мне от хозяйки подарок, между прочим. За хорошую работу.

— Лиза, ты чего? Я ведь: мне просто жалко тебя стало. Твой класс весь поступает, а ты работаешь.

— Да ладно тебе! Жалельщик нашелся. Между прочим, на какие шиши мне учиться-то?

— А если отец спросит, откуда вещи? — Макс говорил рассудительно, как взрослый.

— Скажу, что нам гуманитарную помощь прислали. Немцы. Вот. Или еще кто: турки какие-нибудь.

— Да уж, турки… — Макс усмехнулся. Потом обнял меня, и я почувствовала: он ужасно боится, что я уеду, и он останется здесь совсем один. Малышня не в счет. Ему еще и их защищать придется. От нее. Без меня. Прости меня, Макс, мой хороший. Я знаю, тебе будет очень трудно одному. Но как я иначе спасу вас от нее? Вам ведь хочется, чтобы я обернулась доброй феей из сказки и спасла вас? А как мне это сделать? Только уехать самой, а потом увезти и вас. Так я решила, гладя Максину напряженную спину.

— Девушка, заполните еще вот здесь. И за студенческий распишитесь мне. Нет, тут вот, где галки стоят.

Лиза откинула непослушную прядь, мешавшую смотреть, и расписалась на новеньких корочках студенческого. Расписание занятий, заселение в общежитие — вся эта обычная суета первокурсников захватывала и отвлекала. В общежитии ей нравилось все, а больше всего — ощущение полной самостоятельности. В рамках кровати у окна — ей повезло, кровать стояла очень удачно, рядом был шкафчик, на стеночке — кашпо с геранью, стены желтого больничного цвета, без обоев, постель сероватая. Но ей нравилось все. Неизъяснимое чувство полной свободы. Самостоятельный взрослый человек, по ее разумению, каждый вечер готовил себе горячий ужин и ходил по субботам в театр или кино. Она так и делала сначала, потом деньги, привезенные из дома, подтаяли, и пришлось бросить этот образ жизни для еще более «взрослого» — пойти подрабатывать. Около деканата висела доска объявлений, на которую время от времени клеили предложения по работе. Чаще всего требовались администраторы на шоу-программы разного пошиба — подработать, проконтролировать, отследить, привести, провести. Потом на кафедре экономики понадобился вечерний лаборант — она, не раздумывая, устроилась туда и много времени спустя думала, что все, что случается с человеком, случается не зря. Потому что через неделю компьютер на кафедре заглох, и им пришлось вызвать компьютерщика из НИИ по соседству.

Димка потом говорил, что ждал этой встречи всю жизнь. Что специально пришел к ним на кафедру в тот день компьютер налаживать. Чтобы только разок на нее посмотреть. И сразу влюбиться до темноты в глазах. Она это почувствовала всей кожей, всеми клеточками существа своего, обрадовалась — парень сразу вызвал у нее далеко не простую симпатию. Лед напряжения начал понемногу оттаивать, она «отряхивала перышки», задирала нос перед зеркалом, красилась, «причепуривалась». Брала его под руку и внимательно слушала, что он говорит, словно боялась пропустить что-то важное. Ловила себя на том, что слушает не слова, а самый его голос. Соседки по комнате хихикали и уважительно косились на букеты цветов. Когда через полтора месяца он сказал ей все, Лиза спокойно ответила:

— Я знала. Только думала: скажет или придется мне самой?

И его слова о снятой квартире она восприняла так, словно всю жизнь ждала именно этих его слов. В последнюю ночь в общежитии она не спала. Ворочаясь на кровати, она глядела в потолок с размытыми пятнами фонарей и повторяла про себя:

— Ну, вот я и замужем. Вот я и замужем. Какое счастье!

Димка снял квартиру рядом с общежитием, на Большой Грузинской. Они просыпались утром и слушали грохот трамвая под окнами. Потом она сразу вылезала из постели — было холодно, в квартире плохо топили. Она ставила чайник. Жарила яишенку и гренки. Кричала:

— Муж, вставай, у меня еда стынет!

Димка шлепал в кухню босыми ногами, она притворно ужасалась:

— Холодно же!

— Кому тут холодно? — рявкал Димка, обнимая ее сзади и прижимаясь к ней своим сильным телом, горячим со сна.

— Мне, мне холодно! — пищала она.

— А кто ты?

— Я — мышка-норушка!

— А я — медведь! Сейчас задавлю все-ех!

— Пусти, Димочка, правда ведь задавишь.

— А ты сегодня вечером свободна или опять подрабатываешь?

— Опять,

— она вздыхала. — Зато денежки будут. Отложим.

— На что тебе деньги откладывать? А муж чего тогда делать будет?

— Димочка, а как же свадьба?

— Да есть у меня деньги на свадьбу.

— А платье?

— Что я, платья тебе не подарю? Лизка, дура ты моя… самая любимая!

Потом они уходили. Вечером обычно приходил первым он. Иногда она. Пришедший первым готовил ужин и дожидался второго. Однажды у Лизы затянулась программа. Возвращаясь домой в три часа ночи, она перепугалась, заметив под аркой высоченную фигуру в куртке. Стараясь не дышать, вошла под арку. Шаг, другой, третий. «Господи, я сейчас заору!» Но тут фигура отделилась от стены и ворчливо сказала Димкиным голосом:

— Ну, и где тебя черти носили? Хватит уже этих подработок, Лиза, что ты в самом деле. А если с тобой случится что? Я же с ума сойду!

— Ну, поругай меня, поругай еще, миленький. Я же тут чуть со страху не умерла, — шептала она. — А потом я поняла, что это ты, а ты совсем не страшный, — она счастливо прижималась к его плечу, чувствуя щекой мягкий рукав куртки.

Иногда они приходили почти одновременно. У них это называлось «прийти рано». Тогда они вместе долго смотрели телевизор. Лиза упивалась этой милой обыкновенностью семейной жизни. Димка, похоже, тоже был вполне счастлив, но за подработки все же ворчал.