Те, кто охотится в ночи - Барбара Хэмбли

Имя – испанское, но сам белокурый… Видимо, из северных провинций, куда мавры так и не добрались. Тонкие черты лица, благородный нос идальго; бесцветные волосы, нежные, как шелк, как паутина; и прическа скорее женская, нежели мужская. Глаза – тоже удивительно светлые – бледный янтарь, испещренный коричневыми и серыми крапинками. Такие глаза могли бы напомнить кошачьи, но вот почему-то не напомнили. Странное свечение было в них, некое неуловимое мерцание – даже сейчас, в газовом освещении, и это почему-то сильно беспокоило Эшера. На фоне черного бархатного воротника тонкое лицо пришельца поражало мертвенной бледностью и неподвижностью – жили одни лишь глаза.

По собственному опыту, почерпнутому в Германии и России, Эшер знал, что такая бледность обычно предшествует обмороку, особенно при включенном газе. Желтоватые мрачно мерцающие глаза вполне могли принадлежать сумасшедшему или наркоману. Но была еще одна жутковатая черта в доне Симоне Исидро – а именно полная его неподвижность, словно он сидел за этой конторкой вот уже несколько столетий, выжидая…

Не спуская глаз с испанца, Эшер опустился на колени, чтобы пощупать пульс Лидии. И тут он наконец понял, что именно тревожило его в этой странной, с необычными модуляциями речи. Понял и похолодел.

Произношение окончаний некоторых слов было свойственно для районов, лингвистически изолированных приблизительно с конца семнадцатого столетия.

Кроме того, дон Симон Исидро, казалось, набирал дыхание лишь перед тем, как произнести что-либо.

С ножом в левой руке Эшер поднялся на ноги.

– А ну-ка подойди, – сказал он.

Исидро не пошевелился. Его тонкие руки по-прежнему лежали неподвижно, мертвенно-белые на фоне синеватых стальных частей разобранного револьвера, но это была неподвижность паука, чувствующего малейшую вибрацию паутины.

– Видите ли, не так-то легко скрыть нашу сущность, особенно если некоторое время обходиться без питания, – мягко, негромко пояснил он. Тяжелые веки опустились как бы в дремоте, скрывая циничное насмешливое мерцание глаз. – Лет девяносто назад все было просто – при свечах кто угодно выглядел бы не хуже других. Но теперь дома начинают освещать с помощью электричества, так что даже и не знаю, как нам быть.

Должно быть, Исидро встал. И самое страшное было в том, что Эшер не видел, как это случилось. С ножом в руке Эшер шагнул вперед, чтобы оказаться между спящей Лидией и конторкой. Затем он почувствовал, как ледяные пальцы сомкнулись на запястье – и нож исчез.

Шок и потеря ориентации, словно его окунули вдруг в ледяную воду… Дон Симон бросил нож на конторку, присоединив его к рассыпанным частям непригодившегося револьвера, и с иронической улыбкой повернулся к Эшеру, чтобы предъявить ему пустую руку.

Эшер потряс головой, во рту было сухо. Ему уже случалось однажды (в германской археологической экспедиции в Конго) имитировать собственную смерть с помощью жгута, хотя в Индии он видел факиров, умевших временно умирать и без приспособлений. Он попятился, бессмысленно прокручивая в мозгу пугающее множество похожих друг на друга легенд, собранных за время научных исследований, и двинулся к конторке жены.

Она располагалась напротив его собственной – секретер времен Регентства, служивший матери Лидии как хранилище пригласительных билетов с золотым обрезом и тонко продуманных списков, где кому сидеть за обедом. Теперь секретер был завален пугающей грудой книг, заметок и статей о гландах. С тех пор как Лидия получила ученую степень и занялась исследованиями в Рэдклиффском лазарете, Эшер не раз обещал заказать ей настоящий письменный стол.

В одном из малых отделений секретера лежал стетоскоп Лидии – свернувшись, как змея из резины и стали…

Руки Эшера слегка дрожали, когда он снова отправил стетоскоп в его гнездышко. Кровь толчками двигалась в венах.

Голос его, однако, остался ровным.

– И чего же вы хотите?

– Помощи, – сказал вампир.

– ЧТО? – Эшер уставился на вампира, и, судя по изумлению, мелькнувшему в глазах Исидро, выглядело это довольно глупо. Эшер все еще пытался осмыслить то, что он недавно услышал (а точнее сказать – не услышал) с помощью стетоскопа, но последняя фраза мрачного хищника из легенд, присущих каждой культуре, поразила его не меньше, чем сам факт существования вампиров.

Бледные глаза изучали его. Неподвижные, бесстрастные, невероятной глубины глаза. Несколько секунд Исидро молчал, как бы размышляя, сколь многое он имеет право сейчас рассказать. Затем сделал движение – невесомое, грациозное, бесшумное, как пролет тени, – и оказался присевшим на углу конторки. Длинные белые руки обхватили облитое серой материей колено (отличная портновская работа!), голова чуть склонена набок. Что-то гипнотическое было в этом молчании: ни нервных жестов, ни мимики, словно вся свойственная людям суетливость была вымыта из Исидро неспешным течением лет.

Затем дон Симон сказал:

– Вы – доктор Джеймс Клаудиус Эшер, автор «Языка и концепций в Восточной и Центральной Европе», преподаватель филологии в Новом колледже, специалист по языкам и их метатезам в фольклоре от Балкан до Порт-Артура и Претории…

Эшер не поверил ни на секунду, что Исидро по чистой случайности назвал три горячие точки, подробнейшие карты которых министерство иностранных дел требовало в свое время особенно настойчиво.

– Уверен, что уже в силу профессии вы должны быть знакомы с вампирами.

– Да, разумеется. – Эшер оперся рукой на диван, где, погруженная в противоестественный сон, лежала Лидия. Он ощущал нереальность происходящего, но, как ни странно, был почти спокоен. Что бы там ни происходило, умнее было принять предлагаемые правила игры, чем ударяться в бессмысленную панику. – И нечему тут удивляться, – продолжил он момент спустя. – Я изучил легенды о вампирах чуть ли не всех цивилизаций – от Китая до Мексики. Они существуют повсеместно – рассказы о призраках-кровопийцах, живущих, пока пьют кровь. О них сохранились упоминания и в античных источниках, хотя, помнится, классические древнеримские вампиры предпочитали откусывать своим жертвам носы. Они что, в самом деле так поступали?

– Я не знаю, – ответил Исидро. – Сам я стал вампиром лишь в 1555 году от Рождества Христова. Я прибыл в Англию в свите его величества короля Филиппа, когда он собирался сочетаться браком с английской королевой, – и, сами понимаете, домой уже не вернулся. Лично я не вижу смысла в подобных действиях древних вампиров.

И хотя выражение лица его не изменилось, Эшер уловил некий проблеск улыбки в глубине этих странных глаз, напоминающих своим цветом шампанское.