Календарная книга - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жидким гелием испарились научные склоки и научные темы, жидкое время утекло сквозь пальцы.
— Благодаря бульварным романам гражданин нового времени смутно знает о существовании Второго начала термодинамики, из-за порядкового числительного подозревает о наличии Первого, ну а о Третьем не узнает никогда, — губы заведующего лабораторией шевелились не в такт звукам речи. Шутник-заведующий был ровесником Ляпунова, но в отличие от него был абсолютно лыс.
Он пересказывал Ляпунову невежественные ответы студентов и их интерпретацию теории Жидкого Времени, снова вошедшую в моду. Время, согласно этой теории, текло, как вязкая жидкость, и вполне описывалось уравнением Навье-Стокса… Навьестокс… Кокс, кс-кис-кс. Крекс-пекс-фэкс… Звуки эти, попав в голову Ляпунова, стукались друг о друга внутри неё. Мой мозг высох, думал Ляпунов, слушая рассказ о том, что Больцман повесился бы второй раз, оттого что его температурные флуктуации забыты окончательно. Это была моя теория, если так можно говорить об идее, которая одновременно проникла в умы десятков человек лет двадцать назад. Да что там двадцать, ещё сто лет назад в сводчатом подвале университета на Моховой построили первый несовершенный рекуператор.
Но он кивал суетливому лысому начальнику сочувственно, будто, и правда, следил за разговором. Они, кстати, представляли собой комичную пару.
Ляпунов ещё числился в списках, на сберегательную книжку ему регулярно приходили редкие и жухлые, как листья поздней осенью, денежные переводы из бухгалтерии.
Иногда даже к нему приходили студенты: было известно, что он подписывал практикантские книжки не читая.
Это всё была инерция стремительно раскрученной жизни шестидесятых.
Нет, и сейчас он приходил на семинары и даже был членом учёного совета.
Перед Новым годом, на последнем заседании, он чуть было не завалил чужого аспиранта. Аспирант защищался по той самой модной теории Жидкого Времени.
Суть состояла в том, что время не только описывалось в терминах гидродинамики, но уже были сделаны попытки выделить его материальную субстанцию. Сытые физики по всему миру строили накопители. В Стэнфорде уже выделили пять наносекунд Жидкого Времени, которые, впрочем, тут же испарились, а капля жидкого времени из европейской ловушки протекла по желобку рекуператора полсантиметра, прежде чем исчезнуть.
Про рекуператоры и спросил Ляпунов аспиранта, установки по обратному превращению жидкости во время ещё были мало изучены, исполняли лишь служебную функцию.
Аспирант что-то жалобно проблеял о том, как совместится временная капля с прежним четырёх-вектором пространства-времени.
Но Ляпунов уже не слушал. Незачем это было всё, незачем. Судьба аспиранта понятна — чемодан — вокзал — Лос-Аламос. Что его останавливать, не его это, Ляпунова, проблемы.
Но уже вмешался другой старикан, и его крики «При чём тут релятивизм?!», внесли ещё больше сумятицы в речи диссертанта.
Впрочем, белых шаров оказалось всё равно больше, чего и следовало ожидать.
Мысль о рекуператорах как ускорителях времени ещё несколько раз возвращалась к Ляпунову.
Последний пришёлся как раз на предновогоднюю поездку на другую службу. Это была оборотная сторона жизни Ляпунова — поскольку он, как Джекил и Хайд, должен был существовать в двух ипостасях даже в праздники. Вернее, особенно в праздники.
Если в лаборатории два-три старика, выползая из своих окраинных нор, быстро съедали крохотный торт, больше похожий на большую конфету, то в другой жизни Ляпунов был обязан участвовать в большом празднике. Именно участие было его служебной обязанностью.
Дело в том, что согласно привычкам своей второй жизни Ляпунов был благообразен и невозмутим — настоящий английский дворецкий. Вернее, русский дворецкий. Он до глаз зарос серебряной бородой.
Мало кто знал, что Ляпунов отпустил бороду ещё молодым кандидатом, когда обморозился в горах. Молодой Ляпунов двое суток умирал на горном склоне, и с тех пор кожа на его лице утратила чувствительность, превратилась в сухой пергамент, и всякий, кто всмотрелся бы в него внимательнее, ощутил холод отчаяния и усталости.
Но всматриваться было некому.
С женой они разошлись в начале девяностых, когда ей надоело мёрзнуть в очередях. Дочь давно уехала за океан с мужем-однокурсником, молодым учёным. По волнам всё того же Жидкого Времени уплыли они в Америку, помахав ему грантами на прощание. А несколько лет назад трагически пропал и его сын — пятнадцатилетний мальчик просто ушёл на городской праздник, день города, и исчез. Так бывает в большом безжалостном городе, но это для Ляпунова было лучше, чем перспектива ехать в какое-нибудь холодное помещение, под яркий свет медицинских ламп. Тогда Ляпунов и сам бежал сломя голову из мегаполиса, поселился в ветхом дачном домике, сдав свою квартиру неприятным людям. В дачном посёлке люди были поприятнее — тоже из бывших. Один был гляциологом, другой ракетчиком, даже со странным бизнесменом, что арендовал полэтажа в его институте, можно было о чём-то поговорить.
Но неприятных людей увезли куда-то такие же неприятные, но в погонах. Он вернулся в город через два года, осознав, что кроме физики низких температур у него в жизни больше ничего не осталось. Дача была продана, и на месте щитового домика мгнговенно, как гриб, вырос трёхэтажный кирпичный куб, похожий на крепость.
Итак, родных не было, а седая борода лопатой определённо была. Борода была лучше фамилии, потому что она помнила расцвет народного исторического знания. Того времени, когда иметь в России фамилию «Ляпунов» было всё равно, что зваться Пожарским.
Теперь борода Ляпунова пользовалась неизменным спросом под каждый Новый год.
Высокий старик Ляпунов стал идеальным Дедом Морозом
Он ехал в троллейбусе в скорбном предвкушении новогодних обязанностей. Схема рекуператора снова встала у него перед глазами, он задумался о радиусе искажения временного поля. Всё выходило, как в шутках юмористов времён его молодости — тех юмористов, которые предлагали убыстрить время на профсоюзных собраниях и замедлить его потом для созидательной деятельности.
В отличие от эстрадного юмора, Жидкое Время должно было пульсировать в рабочем объёме рекуператора, а потом распыляться вовне. Туда-сюда — на манер того рекуператора, что прокачивал электрическую кровь в метре над ним — на крыше троллейбуса. В принципе нужно только переохладить объём…
Но в этот момент сзади подошла старуха-кондукторша и постучалась ему в спину, как в дверь. Ляпунов обернулся, и старуха мгновенно признала в нём неимущего пенсионера.
Ляпунов улыбнулся ей, быть может, своей сверстнице, присел, но миг был упущен. Воображаемая капля перестала распадаться в его схеме, и рекуператор растворился, его унесло куда-то, как пар от дыхания в морозном воздухе.
На следующей остановке в троллейбус вошла Снегурочка в коротеньком синем полушубке. Она махнула радужной купюрой, и, не спросив сдачи, сунула её кондукторше. Отвернувшись к
