Избранное - Гор Видал

Дарию нравилось мучить Мардония. Не пойму почему. Ведь своего племянника он любил больше всех из нашего поколения. Возможно, поняв, что самому ему уже никогда не сражаться, Дарий хотел разделить с Мардонием свой уход от дел — и свою печаль. Да, в глазах Великого Царя была печаль, когда он смотрел на упражнения молодых офицеров.

Мардония удаление от дел совсем не обрадовало. Я даже был однажды свидетелем того, как он, смертельно побледнев, отплясывает перед Дарием, желая показать, что нога его в полном порядке. В действительности Мардоний так и не смог избавиться от хромоты. Правда, на коне он держался неплохо и не имел трудностей на боевой колеснице, где натягивал ремень, чтобы перенести вес с больной ноги на здоровую.

Двор в последние дни Дария был прелестен — и весьма опасен: сплошные заговоры и контрзаговоры. Не могу сказать, что вспоминаю о тех днях с большим удовольствием. Во-первых, мне было нечего делать. После похвалы за исполнение обязанностей «царева ока» от должности я был освобожден и назначен на новый пост. Но из милости не вышел. Я по-прежнему оставался зятем Дария и по-прежнему носил титул царского друга. Произошло то, что часто случается при дворе: я был больше не нужен монарху. К тому же, думаю, при моем появлении Дарию вспоминались снившиеся ему некогда коровы, но не ему теперь их было пасти… Кому понравится напоминание о том, что не удалось выполнить в жизни?

Двор ясно видел, что век Дария подходит к концу. То есть теоретически мы понимали, что протянет он недолго, и все же никто из нас не мог представить мир без него. Дарий всю нашу жизнь был Великим Царем. Другого мы не знали. Даже Ксеркс не мог по-настоящему представить себя на месте Дария, а никто не скажет, что Ксерксу не хватало веры в свое величие.

В гареме продолжала верховодить Атосса. Она старалась продвигать восточную политику, но неудачно. В те последние дни Дария не увлекали никакие рискованные планы. Большую часть времени он проводил со своим тайным советом, часто встречался с начальником стражи Астафином и казначеем Барадкамой. Великий Царь приводил в порядок домашние дела.

Внезапная смерть Гобрия разогнала тучи. Через несколько недель после нее бывший наследник трона Артобазан удалился от двора и переехал в Сидон. В Сузах он больше не появлялся. Атосса увидела-таки полное поражение партии Гобрия при своей жизни.

Хотя греки реже, чем раньше, появлялись на глаза, Демарат стал наперсником Дария. Без сомнения, колдовство Лаис оказалось действеннее, чем обычно. Очевидно, к ее же заслугам следовало отнести и то, что спартанец стал чище и от него уже не пахло, как от лисы в клетке. Остальные греки либо умерли, либо вышли из милости.

Ксеркс продолжал строить дворцы. Ему ничего не оставалось, разве что тайно набирать среди придворных и евнухов себе сторонников, которые понадобятся после смерти Дария. Примерно в это время Ксеркс нашел Артабана, молодого персидского офицера, отдаленно связанного с кланом Отана. Артабан был беден и честолюбив. В свой срок Ксеркс сделал его начальником личной охраны, а из Второй палаты канцелярии подобрал личного управляющего — Аспамитра, необыкновенно обаятельного евнуха.

Ксеркс и Мардоний снова были близки, как… Я чуть не сказал «как братья», но в царских семьях родство не говорит о близости. Как бы то ни было, они снова сдружились, и никто не сомневался, что Мардоний будет главнокомандующим. Так, с большой хитростью и осторожностью, Ксеркс подбирал людей себе на погибель. Но глядя со стороны, я не мог сказать, что его назначения были сами по себе ошибочны. В конце концов, бывает везение и невезение. Моему другу не везло — и он знал об этом, а я нет.

В последний год жизни Дария я несколько раз встречался с Эгиби, чтобы отправить наш караван в Индию. Но что-то неизменно шло не так. Примерно в то же время я получил послание от Караки. Он отправил второй конвой из Магадхи в Персию. К несчастью, где-то между Таксилой и Бактрой караван исчез. Я заключил, что его захватили скифы. До моего отъезда из Индии мы с Каракой разработали секретный шифр, и в результате я смог узнать из вроде бы сухого коммерческого отчета, что Кошалы больше не существует, что Вирудхака мертв, а Аджаташатру завладел всей Гангской равниной. Поскольку принц Джета пользовался милостью Аджаташатру, моя жена и два сына — второй ребенок тоже оказался мальчиком — жили в безопасности. Больше я ничего не знал. Мне не хватало Амбалики, особенно в тех редких случаях, когда я бывал с Пармис.

Через пять лет после своего отъезда Фань Чи прислал мне письмо. Он по-прежнему был в Китае, но сообщал, что собирает караван, что нашел новую дорогу в Китай и надеется открыть шелковый путь между Китаем и Персией. Я прочитал письмо Ксерксу, который заинтересовался и снял копию для Великого Царя. Через месяц я получил официальное уведомление от советника по востоку, и — тишина.

В каком-то смысле в смерти Дария был виновен Мардоний. Выздоровев, он снова оказался в центре внимания греческой партии при персидском дворе. В частности, его обхаживал Демарат. Я как-то запретил Лаис принимать греков у меня в доме, и, пока я был дома, она слушалась. Но стоило мне только уехать из Суз, как все греки, ошивавшиеся при дворе, стали собираться у нас, и я ничего не мог поделать, разве что прогнать Лаис — не слишком подходящий способ избавиться от фракийской ведьмы.

Мардоний хотел завершить Греческую войну, а Ксеркс хотел одержать победу в сражении — в любом сражении. Мардоний искушал Ксеркса воинской славой. Они вместе собирались в поход на Грецию: Ксеркс — в качестве верховного главнокомандующего, Мардоний — как его заместитель. Об Индии не заходило и речи, и меня удалили с их советов. Я был опечален. Греческих войн я никогда не одобрял: греков я знал, Ксеркс — нет.

У меня сложилось впечатление, что Дарий хотел мира. Хотя в то время он сердился на Датиса за неудачный поход на Афины, но вообще-то не принимал это близко к сердцу. По сути дела, Дарий никогда не воспринимал Афины всерьез, как и прочие греческие города. Да и как могло быть иначе, если их вожди вечно приезжали в Сузы с просьбами помочь в борьбе против их же собственных городов? Хотя Дарий восхищался греками как солдатами, их