12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

С этого времени, когда она запаздывала вечером, я всегда боялась, чтобы ее не убили где-нибудь. Мне приходилось иногда говорить по поводу моих опасений с нашим старшим лакеем, маленьким старичком, с отвратительным, пошлым лицом, с красными пятнами на лбу.

— Еще бы!.. Уверен, что с ней это когда-нибудь случится… Нужно же ей бегать за сутенерами, этой старой распутнице, почему бы ей здесь, в доме, не обратиться к надежному человеку?

— К вам, может быть?.. — шутила я.

И старший лакей громко заявлял при общем смехе окружающих:

— Что ж… Смею уверить, осталась бы довольна, и недорого бы взял…

Тоже был сокровище…

С моей предпоследней хозяйкой была другая история. И перемывали же мы ее косточки, когда сидели, бывало, все за столом после ужина! Теперь я вижу, мы были неправы, потому что хозяйка эта не была злой женщиной. Она была мягкая, благородная и несчастная… Сколько подарков я от нее получила! Иногда, нужно сознаться, наш брат бывает слишком груб и неблагодарен. И страдают от нас в таких случаях как раз самые благородные хозяйки.

Муж этой барыни — какой-то ученый, член не знаю уж какой академии — был крайне невнимателен к ней. И не потому, чтобы она была безобразна; наоборот, она была очень красива. И за другими женщинами он не бегал, это был на редкость скромный человек. Не очень молод и, очевидно, не страстный человек. По целым месяцам он не бывал в супружеской спальне. И она в отчаяние приходила… Каждый вечер я приготовляла ей красивый туалет для любви, прозрачные рубашки, крепкие духи и другие вещи… Она говорила мне:

— Сегодня, Селестина, он, может быть, придет… Вы не знаете, что он делает?

Барин в своей библиотеке, работает.

Она делала нетерпеливый жест.

— Боже мой! Вечно в этой библиотеке!

И со вздохом прибавляла:

— Он все-таки, может быть, придет сегодня…

Я гордилась ее нарядами, красотой, ее страстностью — это было все до некоторой степени делом моих рук. Я рассматривала ее с восхищением и говорила ей:

— Барин сделает большую ошибку, если не придет сегодня. Один восторг — смотреть на вас. Уверена, что он в эту ночь совсем потеряет голову!

— Ах! Молчите… молчите!.. — шептала она.

Понятно, на другой день были только одни печали, жалобы, слезы…

— Ах, Селестина!.. Муж не приходил ночью… Я его всю ночь прождала… а он не пришел… Он больше никогда не придет!

Я ее старалась утешить:

— Барин был, наверное, очень утомлен своей работой. Ученые редко думают об этом… И не знаешь совсем, о чем они думают. Может быть, вы испробовали бы гравюры для барина? Есть, кажется, такие красивые гравюры, против которых не могут устоять даже самые холодные мужчины…

— Нет, нет… Зачем?

— Вы бы сказали, чтобы барину по вечерам подавали побольше пряностей, раков…

— Нет! Нет!

Она печально качала головой.

— Он меня не любит, вот мое горе… Он меня больше не любит…

Затем, робко, без злобы, скорее с мольбой в голосе, она спрашивала меня:

— Селестина, будьте откровенны со мной. Мой муж никогда вас не трогал? Он не обнимал вас когда-нибудь? Он вас никогда…

— Нет… какая мысль!

— Скажите мне, Селестина!

— Уверяю вас, что нет, барыня… Ах! Барин просто смеется над этим! И неужели вы думаете, что я могла бы вам доставить такую неприятность?

— Вы бы лучше сказали мне… — умоляла она. — Вы красивая девушка… У вас такие страстные глаза… у вас должно быть очень красивое тело!..

Она заставляла меня ощупывать ее грудь, руки, бедра. Она во всех подробностях сравнивала свое тело с моим, с таким бесстыдством, что я смущалась и краснела, и я думала, не уловка ли это с ее стороны и не скрывается ли за этой скорбью покинутой женщины какая-нибудь иная мысль, страсть ко мне… Она не переставала вздыхать:

— Боже мой, Боже мой!.. Ведь я не старая женщина… И не дурна собой… Не правда ли, у меня не толстый живот?.. Неправда ли, у меня упругая и нежная кожа?.. И у меня столько страсти… если бы вы знали… столько чувства!..

Часто, вся в слезах, она бросалась на диван, прятала свою голову в подушку, чтобы заглушить рыдания, и бормотала:

— Ах, Селестина!.. Никогда не любите… не любите… это большое… большое… большое несчастье!

Когда она однажды плакала более обыкновенного, я вдруг к ней обратилась:

— На вашем месте, барыня, я завела бы любовника. Вы слишком красивая женщина, чтобы так оставаться…

Мои слова испугали ее, и она вскрикнула:

— Молчите… о, молчите…

Я настаивала:

— Но у всех ваших подруг есть любовники…

— Молчите… Никогда не говорите мне больше q6 этом…

— Но вы такая страстная!

Совершенно хладнокровно и спокойно я ей назвала одного очень шикарного молодого человека, который часто ходил к ним, и прибавила:

— Вот кто любил бы!.. И какой он, вероятно, ловкий и деликатный с женщинами!

— Нет… Нет… Вы не знаете, что говорите…

— Как хотите… Ведь я только для вас стараюсь.

И когда барин за лампой в библиотеке выводил какие-то круги и цифры на бумаге, она, погруженная в свои мечты, повторяла про себя:

— Он, может быть, придет сегодня ночью?..

Каждый день, когда мы сходились за завтраком, это было единственной темой наших разговоров… У меня все расспрашивали:

— Ну? Как? Пришел он наконец?..

— Все еще нет…

Подумайте только, что это была за благодарная тема для грязных шуток, неприличных намеков, оскорбительных насмешек. Держали даже пари на тот день, когда хозяин наконец решится «прийти».

Из-за какой-то ничтожной ссоры, в которой я была кругом виновата, я оставила хозяйку. Я ее покинула со скандалом, бросив ей в лицо, в это бедное, удивленное лицо, всю ее плачевную историю, все ее маленькие интимные страдания, все тайны ее маленькой души, все жалобы, капризы, прелести и страсти… Да, все это я ей бросила в лицо, как ком грязи. И еще хуже. Я ее обвинила в самом грязном разврате, в самых низменных страстях… Это была отвратительная сцена.

Порой у меня появляются какие-то непреодолимые припадки бешенства, какое-то сумасшествие, которое меня толкает на самые невероятные поступки… Я не сопротивляюсь этому, даже когда сознаю, что поступаю против своих интересов, что сама готовлю себе беду.

На этот раз я зашла слишком далеко в своей несправедливости и невозможных оскорблениях. Вот что я сделала. Через несколько дней после того, как я ушла от своей хозяйки, я взяла открытое письмо и написала это милое послание с таким расчетом, чтобы все в доме могли его прочесть. Да, у меня хватило дерзости так написать: