Цари. Романовы. История династии - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александра Федоровна, злобная, вечно страдавшая мигренью и несварением желудка, не удостоила меня взглядом. Она полулежала на кушетке с завязанной компрессом головой.
Целый день я провел в комендантской, на мне лежала проверка караула. Во время прогулки (арестованным разрешали первое время гулять два раза в день) Николай мерил солдатскими шагами дорожку.
Александра Федоровна гулять отказалась…»
В конце дежурства бывший царь попросил Воробьева подписать его на газету «Уральский рабочий». «Он уже вторую неделю не получал газет – и очень страдал». Воробьев обещал подписать и просил царя прислать деньги.
В «Уральском рабочем» и будет напечатано первое объявление о его расстреле.
«1 мая. Вторник. Были обрадованы получением писем из Тобольска. Я получил от Татьяны. Читали их друг другу все утро… Сегодня нам передали через Боткина, что в день гулять разрешается только час. На вопрос: „Почему?…“ „Чтобы было похоже на тюремный режим…“
2 мая. Применение «тюремного режима» продолжалось и выразилось в том, что утром старый маляр закрасил все наши окна во всех комнатах известью. Стало похоже на туман, который смотрится в окна…
5 мая. Свет в комнатах тусклый. И скука невероятная…»
Так он писал накануне своего пятидесятилетия.
КараулыВнутри дома – на лестнице – с револьверами и бомбами несут охрану «латыши» из ЧК и молодые рабочие, которых Авдеев отобрал на родном Злоказовском заводе. «Латышами» называют австро-венгерских пленных, примкнувших к русской революции, и латышских стрелков. «Латыши» молчаливы, да когда и говорят между собой, рабочие не понимают их речи.
Эта внутренняя охрана живет в доме в комнатах первого этажа. Рядом с той комнатой. Часть охраны живет напротив, в «доме Попова» (по имени прежнего владельца).
Внешнюю охрану – караулы вокруг дома – несут злоказовские рабочие.
При доме – автомобиль. Водителем Авдеев назначил мужа своей сестры – Сергея Люханова. Их старшего сына тоже взял в охрану. Завидная это должность – охранять царя, и деньги платят, и кормят, и сам живой: не то что умирать на гражданской войне…
Сам Авдеев в доме не живет, уходит по вечерам к себе на квартиру. И в доме остается его помощник – тоже злоказовский рабочий, Мошкин.
Мошкин – веселый пьяница. Как только комендант за порог, Мошкин начинает блаженствовать. Из караульной комнаты звучит перенесенный туда рояль, песни под гармошку. Веселье идет полночи, гуляют стрелки…
А утром вновь в 9 утра появляется Авдеев. Нравится Авдееву его должность. Ни на мгновение не забывает бывший слесарь, кем он теперь распоряжается. Это его звездный час… Когда ему передают просьбы Семьи, отвечает: «А ну их к черту!» – и победоносно смотрит, каково впечатление стрелков. Возвращаясь из комнат Семьи, обстоятельно перечисляет в комендантской, о чем его там просили и в чем он отказал.
Комендант Авдеев, охранник Украинцев, некий «лупоглазый» – вот новые имена в царском дневнике. Они сменили – графа Витте, Столыпина, европейских монархов…
«22 апреля. Вечером долго беседовал с Украинцевым и Боткиным». А прежде он беседовал… с кем он только не беседовал!
«Вместо Украинцева сидел мой враг „лупоглазый“ (а прежде у него был враг – император Вильгельм). И здесь остановимся.
Уже заканчивая читать его предпоследнюю, 50-ю тетрадь дневника, можем подвести итоги: все, что истинно трогало, подлинно волновало его, все его внутренние бури только проскальзывают в отдельных фразах… Нет-нет, он умел прекрасно писать. Достаточно вспомнить его письма к матери или «Манифест об отречении…»
Просто таков стиль его дневника. И нам нужно научиться ощущать нашего героя сквозь кратко-равнодушные дневниковые строки.
Он был скрытен и молчалив… Он записывает разговоры с Авдеевым и Украинцевым про замазанные окна и столь же кратко, мимоходом, упоминает:
«Утром и вечером, как все дни здесь, читал соответствующие (места) Святого Евангелия вслух».
А это и есть главное.
«И в ту весну Христос не воскресал»Их насильственный приезд в Екатеринбург совпал с днями Страстной Недели.
Приближалась Пасха 1918 года. Затопило кровью страну… «Россия, кровью умытая…»
В эти великие дни Страстей Господних, когда приближался час Его Распятия, вошли они в Ипатьевский дом. Для мистического героя нашего появление в Ипатьевском доме в такие дни полно смысла. Он должен был почувствовать трепет от грозного предзнаменования.
В это же время, на третий день Пасхи, из Москвы была выслана сестра царицы Элла. Вначале Эллу и ее Марфо-Мариинскую обитель новая власть не трогала. И она написала в одном из последних писем: «Очевидно мы еще не достойны мученического венца…» Ее любимая мысль: «Унижение и страдание приближают нас к Богу».
И вот начался ее крестный путь. На Пасху арестованную Эллу привезли в Екатеринбург. И она жила в том самом Новотихвинском монастыре, откуда вскоре будут носить еду Царской Семье. Но уже в конце мая Эллу сослали дальше – за 140 верст, в маленький городишко Алапаевск. Здесь собрали высланных из Петрограда Романовых: товарища детских игр Ники – Сергея Михайловича, трех сыновей великого князя Константина, и к ним присоединили сына великого князя Павла – 17-летнего поэта князя Палей.
На Пасху они получили от Эллы подарки. И, конечно, письмо.
Тема мученического венца – главная тема Эллы. Она не могла в эти дни не написать им об этом. Почитаемый Николаем и его отцом Иоанн Кронштадтский говорил в своих проповедях: «Христианин, претерпевающий бедствия или страдания, не должен сомневаться в благости и мудрости Божьей, и должен угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в них… Да принесет каждый человек своего Исаака в жертву Богу…»
«Угадать, сколь можно, волю Божию, явленную в страданиях» – вот о чем он должен был размышлять в эти дни.
И с мыслями этими сомкнулось знаменательное событие, случившееся тогда же.
Из дневника: «6 мая… Дожил до пятидесяти, даже самому странно…»
Не так часто доживали Романовы до 50 лет. Мало жили цари из этой династии. И вот Господь даровал ему этот возраст… Зачем он дарует ему, отвергнутому собственной страной? И в эти же дни – видение только что отошедшей Пасхи, Страстной Недели…
Мученический венец?
Горит земля, пылают города, и брат идет на брата. И творит зло вверенный ему Богом народ. И он сам был при начале зла. Он помог его рождению?
Искупление?… Может быть, вся жизнь для этого? «Угадать, сколь можно, волю Божию!!!»
Медленно, одинаково тянутся дни, и медленное, упорное размышление «тельца»… Или агнца?
А что же Аликс?
