Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

– А, им и не надобно представлять, – отмахнулся Иван Аркадьевич. – Они сказали – мы сделали.

– Да‑да, партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! Иван Аркадьич, чего они там хотят‑то?

– Хотят политическое мероприятие. Типа Ленинского зачета или какого‑нибудь сбора с гневным осуждением происков мирового империализма. И чтобы было все не заезженно! Именно так и выразились – не заезженно! Ну оригинально чтобы… Вот я к вам и зашел – может, чего придумаете?

– Подумаем, Иван Аркадьевич, – тут же заверил начальника Алексей. – К вечеру уж всяко что‑нибудь сообразим.

– Соображайте, соображайте… Только не водку поверх пива! Шучу…

– А вы еще, Иван Аркадьич, Машку Сорокину напрягите, она ж у вас – главный комсомольский лидер! – подняв руку, напомнил Емельян. – И этот еще есть – комитет комсомола. Им и карты в руки – пусть думают.

– Их тоже озадачу. Но и вы – думайте. За материальную‑то часть кто отвечать будет – комсомольцы разве? Они напридумывают… Да, вот еще что. У нас комсомольское собрание сегодня, а потом – танцы. Уж подежурьте! Я ребят‑то назначил, но лучше, чтоб и взрослые… местные наверняка припрутся, и как всегда – пьяные. Пьяных так, аккуратненько, не пускать.

– Не волнуйтесь, Иван Аркадьич, сделаем!

Попив пивка, Емельян с Алексеем расстались до вечера. Повар направился к себе на кухню – руководить приготовлением ужина, а протокуратор улегся у себя на койку, пытаясь четно выполнить просьбу начальника – придумать что‑нибудь этакое, идеологически и политически выдержанное. Да так ведь придумать, чтобы и свои проблемы решить… вот хоть с тем же трактором. Ведь, ежели из райкома председателю позвонят, попросят… уж тут никуда Юрик Беспалый не денется, поспешит приказ исполнить качественно и в срок. Вот только что бы такое придумать?

Думал Алексей думал, да так и заснул, незаметно для себя – то ли пива лишку выпил, то ли так просто – умаялся. И проспал‑то ведь долго, до самого вечера, хорошо Емельян к ужину разбудил.

– Пошли, поедим что‑нибудь на кухне, там много всего осталось, а сюда тащить неохота.

– На кухне? – протокуратор быстро расчесал волосы.

– Ну да… Сегодня ж у них собрание, забыл? А в актовом зале – ремонт, вот столовку и заняли. Идем, идем, у меня там пиво киснет.

– Товарищи комсомольцы, повестка дня у нас сегодня следующая… регламент… ни у кого нет замечания по регламенту? Прошу голосовать…

Доносившиеся из столовой фразы навевали на Алексея такой сон и скуку, что он даже зевнул и не раз.

– Ну, ну раззевался, – открывая пиво, усмехнулся повар. – Не выспался, что ли? Нам еще на танцах дежурить. Тебе в стакан или из горлышка будешь?

– Из горлышка.

– …в то время, как вся страна готовится встретить Олимпиаду выдающимися трудовыми успехами, некоторые комсомольцы…

– Господи! И как им не надоест эта говорильня?

– Надоест. Да ты не вникай, тут так положено. Отговорят, потом плясать будут. Так вот их на собрания и заманивают, кнутом и пряником. Кнут – выговор, пряник – естественно, дискотека. Да скоро закончат уже… Видишь девочку? Во‑он ту, что в президиуме выступает.

Алексей приподнялся, посмотрев через окно раздачи пищи в зал.

– Красивая!

– Это Машка Сорокина, комсорг ихний. Красивая – не то слово! Ты только посмотри: какие губки, щечки, глазки, а грудь? У‑у‑у‑у! Из‑за нее полдеревни сюда на танцы сбежится.

– Неужто только из‑за нее?

– Ну есть тут еще пяток красоток… может, даже и десяток наберется. Но Машка из них – самая лапотулечка!

– …все как один рапортуем: планы партии выполним, докажем своим трудом… происки… закрома родины…

– Да уж, красивая девочка. Что же она несет‑то всякую чушь?

– Э! Должность обязывает.

Танцы начались как‑то сразу – вот только что было собрание, кого‑то нудно и долго прорабатывали, в чем‑то кому‑то клялись, и вдруг резко погас свет и…

Синий‑синий иней

Лег на провода‑а‑а…

Ну и так далее.

Допив пиво, приятели вышли на крыльцо. Емельян закурил свой всегдашний «Мальборо», и Алексей вдруг подумал – а как же он так быстро научился курить? Впрочем, дурное дело нехитрое.

– Угостите, дядя Емельян? – льстиво заулыбались выглянувшие на улицу дежурные‑комсомольцы.

Повар не стал отказывать, протянул всю пачку, да не так уж много в ней и оставалось – три‑четыре сигареты, от силы – пять.

Отбежав за угол – подальше от глаз начальника лагеря, – подростки довольно задымили. Протокуратор посмотрел на них и усмехнулся – наверное, уж такими большими и взрослыми казались сейчас сами себе эти смешные парни. Ишь, как затягиваются – по очереди, небось, одну сигаретку пустили по кругу, остальные припрятали – перед девками хвастаться. Молодежь… Чего с них взять‑то?

Из‑за кустов показалась стайка местных – так, тоже лет по четырнадцать‑пятнадцать. Вели себя вежливо, не курили, да и не было заметно, чтобы пьяные.

– Дядь Емельян, можно мы это… на дискотеку?

Емельян вальяжно выпустил дым:

– Валяйте!

Парни вошли в вестибюль, за ними потянулись и накурившиеся дежурные. На втором этаже, в столовой, ритмично мигали лампочки.

Сегодня никуда

От спорта не уйти

От спорта нет спасения‑а‑а‑а…

– Наших сегодня крутить будут, – сплюнув, пояснил повар. – За иностранщину Аркадьича вчера в райкоме пропесочили, теперь, говорит, никаких «Чингисханов». Вот, Тынис Мяги, Леонтьев, Алла Пугачева – женщина, которая поет. О!

Из распахнувшегося наверху окна послышалась песня «Солнечный остров».

Емельян улыбнулся:

– Не зря они у меня «Машину времени» спрашивали! Э! Молодые люди, подойдите‑ка!

Эта теплая компашка, с лихими матерками взобравшаяся на школьное крыльцо, ничуть не напоминала тех, первых, вежливых. Во‑первых – нахалы, даже не поздоровались, во‑вторых – явно под хмельком, да и возрастом где‑то ближе к двадцатнику. Здоровенные такие детинушки – косая сажень в плечах. Нет, здоровенные все ж таки не все, от силы двое, остальные так себе ханурики, волосатики в черных кримпленовых клешах… вышедших из моды уже лет как с пяток, а то и с десяток назад.

– Че, Емельян, своих не узнаешь, что ли? – жестом придержав своих, один из хануриков в клешах и приблатненной кепочке повернул к повару свое вытянутое книзу лицо, длинное, мосластое, серое, словно бы припорошенное не самой высшей марки цементом.

– Узнаю, – негромко произнес Емельян. – А потому говорю честно – валите! Мне тут проблемы не нужны.

– Да я… да мы… – начал было ханурик, но тут же осекся под пристальным взглядом бывшего палача. – Ну ладно, ладно, Емельян, уходим… Эй, пошли, парни!

– А может, все‑таки пойдем попляшем? – цыкнув, выпендрился один из амбалов.

– Я тебе попляшу! – приблатненный ханурик, похоже, был в этой компании главным.

Прикрикнув, он прогнал своих с крыльца и, опасливо покосившись на повара, помахал кепочкой:

– До свиданья, дядька Емельян! Злой ты чувак, как я погляжу.

Ухмыльнулся.

И тут же, почти без перехода, резко понизив голос:

– Это… поговорить бы. Отойдем?

– Давай… тут пока побудь, Алексий.

Гопник и Емельян разговаривали не долго, не больше пары минут, но вернувшийся на крыльцо повар выглядел после этой беседы до крайности озабоченным.

– Обэхээсника в поселке видели, – сплюнув, пояснил повар. – К председателю заходил, еще куда‑то… Вот теперь думаю – не по мою ли душу?

– Ты ж говорил, у тебя покровитель высокий!

– Высокий‑то высокий… но и он не все может. Вот что, друже, ты тут один пока подежурь, а я джины с лейбками вывезу да припрячу. Береженого, как говорится, бог бережет!

– Давай, Бог в помощь. А этот парень, ну что с тобой говорил, кто?

– Паша Ветошкин – деловой, по деревенским меркам. Остальные так, шелупонь.

Ушедшие гопники так больше и не появились, так, приходили обычная деревенская пацанва, которых Алексей спокойно пропускал, тем более что танцы, судя по времени – стрелки на «Луче» показывали пол‑одиннадцатого, – уже совсем скоро заканчивались. И так‑то Аркадьич дал своим комсомольцам послабление, вполне ведь мог, исходя из утвержденного режима, закончить всю катавасию ровно в двадцать два ноль‑ноль.

Пофланировав немного по коридору да посмотрев, как жмутся друг к дружке танцевавшие медленный танец комсомольцы и комсомолки, Алексей вновь вышел на крыльцо, едва ли не нос к носу столкнувшись в каким‑то совсем уж мелким пацаном лет, может, десяти или одиннадцати – таковой скелочи здесь было, понятно, не место. Однако скелочь приставал к дежурным довольно нагло!

– Меня Сашок послал, вот! А ну, пустите…

– А ну, кыш отсюда, сопленосый! – живо навел порядок протокуратор.

– Да ла‑адно, – разочарованно протянув, малолетний нахал спустился с крыльца и потопал к кустам. Потом, на полпути обернулся, крикнул дежурным: