Стальное зеркало - Анна Оуэн

Гордон быстро просматривает сводку. Это ему разрешено, более того, господин коннетабль предпочитает выслушать краткий — в пару фраз — пересказ, не отрываясь от других дел. Потом сам доклад отправится на свое место среди прочих документов, а его суть — в память господина коннетабля. Может быть, коннетабль даже что-нибудь скажет по поводу услышанного. Но такое везение выпадает довольно редко.

Опять недостача и опять на севере… и не очень страшно, если немного пожонглировать, но у Эсме нет полной картины, потому что свои доклады на него переваливают далеко не все, слышит он тоже далеко не все, а прочие штабные перед ним, конечно же, не отчитываются. И потому он пока не может понять, в том ли дело, что незатронутый войной север провинции куда беднее, чем думалось поначалу — или же в чьей-то нечестности, а может быть и в чем похуже.

Смешные люди боятся сюда приходить с дурными вестями, а у господина герцога в кабинете всегда очень тепло и очень сухо. В его орлеанском доме было так же. Сухо, тепло, воздух прозрачный и потрескивает. Волосы сразу просыхают, уютно же…

— И? — спрашивает коннетабль, не отрываясь от карты, поверх которой разложены стопки писем на бумаге и пергаменте. Мятые и гладкие до хруста, обтрепанные и только что вынутые из дорогих футляров…

Это значит — нужно высказать свое собственное мнение. Не можно — а именно что нужно. Приказ. За мгновение понять, о чем спрашивают, составить ответ, проверить его внутри себя, потом проговорить. Страшновато, и холодно слегка, и дышишь чаще обычного, и чувствуешь, как дрожит каждый волосок на загривке… зачем нужны какие-то дуэли?

— Либо местные отчеты за последние три года врут, что возможно, либо продовольствие идет куда-то еще. Может быть, и через границу.

— А если подумать? — слегка дергает головой коннетабль, а сам почему-то раскладывает стопки писем по карте. Значит, направление правильное — но можно было ответить куда точнее.

— Второе.

— Почему?

— В отчетах все… слишком последовательно. — Так врать сложно, хотя, может быть, сидит там какой-нибудь умник и год за годом подделывает цифры. Но здесь даже не знают полуостровного торгового счета в две книги, неудобно обманывать.

— Через границу или на местные рынки?

Значит, на этот вопрос тоже есть ответ.

— Через границу, иначе бы не стали так рисковать. Рисковать даже не тем, что мы заметим последовательность, — рассуждает вслух Эсме, — а что всех их просто вгонят в землю за недостачи в военное время. А вот если все идет франконцам, то так просто не откажешься.

— Кто?

— Простите…

— Чего вам не хватает?

— Доносов, — говорит Эсме, следом соображая, почему именно доносов. Если посмотреть, то это должны быть те местные лорды… не лорды, дворяне, которые не слишком на примете. Не усердствуют в измывательствах, как де Сен-Роже, не потакают в открытую франконским проповедникам.

— Неплохо, — еще раз дергает головой коннетабль. — Вот вам доносы, разбирайтесь.

— Когда доложить?

— Как разберетесь, естественно. Но не очень тяните. Кампания фактически закончена, до весны здесь больше ничего не произойдет.

— Будет исполнено, господин коннетабль.

Значит, до весны здесь будут не военные дела, а вот такие — кто смотрит через франконскую границу, кто через арелатскую, кому платят золотом, а кто по зову сердца, кого нужно переманить, кого извести втихую — а кого с шумом, в Орлеане на городской площади. Очень много интересной работы. Думаешь, считаешь, прикидываешь, сводишь, сопоставляешь — а потом, в одно движение, цап! — и вор или предатель попался, не успев глазом моргнуть. Я цапля, я ловлю лягушек…

Не очень тяните… Кампания закончена. Пять слов вдруг складываются, образуя общий смысл и этот смысл заглатывает Эсме Гордона как та цапля. Раз, и ты уже в желудке. Война окончена, что делать здесь Эсме Гордону?

— Господин коннетабль!

— Что еще? — На этот раз он действительно недоволен, хотя еще и несильно пока. Но Эсме отвлекает от расчета.

— Я просил бы разрешения остаться при армии. — Говорить «я буду полезен» не имеет смысла. Говорить «мне это необходимо» — тем более.

— Я собирался отправить вас в Орлеан с де ла Валле, а оттуда — домой, — неспешно выговаривает коннетабль. «Собирался» — значит, передумал. Возможно, сейчас. В любом случае это не «что бы вы себе ни думали, я сделаю как считаю нужным». — Неужели вы еще не наигрались?

Тоже нет нужды переспрашивать. Жан де ла Валле считает, что в Каледонии так уныло, что прилепишься к кому угодно, лишь бы не возвращаться. Его переубеждать не стоит. Господин коннетабль уверен, что Эсме привязался к нему назло, из вредности. Его можно переубедить. Нужно.

— Господин коннетабль, — следует выбирать слова точно. И те, что сочтут весомыми. — Господин коннетабль, у нас дома все близоруки. Мой… — слова «вождь» здесь не поймут, — сеньор, лорд-канцлер, меньше прочих, но у него нет ни сил, ни времени смотреть, что за горизонтом. А наши враги думают иначе. Они прокладывают курс надолго — и не сходят с него. Да, они пренебрегают сухопутной армией, и у них от того случаются неудачи — но они могут это себе позволить. Могут. Господин коннетабль, вы ведь знаете, конечно, что в Лондинуме нынешнее поражение не считают такой уж бедой. В конце концов, эта проигранная экспедиция по очень недорогой цене купила то, чего они с самого начала хотели — Аурелия будет заниматься делами континента, и только ими. Какие-то деньги, сколько-то не самых важных жизней, торговые уступки, признание суверенитета за Арморикой… в обмен на десять-пятнадцать лет развязанных рук. Можно было получить еще дешевле, но и это терпимо. — Опять сбился на частные проблемы. — Я всего этого не видел, пока не оказался у вас. Я не думаю, что у нас эти вещи вообще кто-нибудь понимал, кроме госпожи регентши. И я не знаю, где еще я смогу такому научиться.

Коннетабль поднимает голову и смотрит с тем же знакомым веселым удивлением, что и летом в монастырской часовне. Ему нравится удивляться. Он слишком хорошо знает, что кто скажет и сделает — и поэтому ему нравится удивляться. Даже по мелочам.

— Де ла Валле найдет вам должность при дворе Его Величества, где-нибудь в дипломатическом ведомстве. Вы можете вспомнить о любезном приглашении господина герцога Беневентского и отправиться в Рому, там вскоре вы сможете научиться настоящей политике. Есть и толедский двор, и Дания. Господин Гордон, в Европе есть десяток мест, где вас научат всему необходимому, тем более, что армия как раз не ваше призвание.

— Позвольте возразить вам, господин коннетабль. Водить войска в поле — не мое призвание. Но виденные мною сражения наполовину были выиграны заранее. И этому учат… не везде. И во всех тех местах, о которых вы говорили, за исключением Ромы, может быть, меня не научат правильно смотреть — и видеть все, сразу, объемом, охватом… Мне рассказывали про ромейские водяные мельницы в Барбегале — люди туда ездят, дивиться, как на чудо света. А ведь то, что они сейчас стоят без дела, это не потому, что мы — карлики на плечах гигантов и не способны запустить все снова. Просто чтобы мельничный труд стоил того, чтобы было зачем гнать воду через каскад, в Барбегале и в округе должно жить не меньше тридцати тысяч человек, а сейчас там и десяти не насчитаешь. И это везде так, что ни возьми. Все цепляется за все, как в больших часах. И я даже не знаю, сколько я всего пропускаю — но я еще не встретил человека, который бы понимал, что этот механизм есть. Кроме вас.