Курс русской истории (Лекция 1-86) - В Ключевский

I. Вызов иностранных мастеров и фабрикантов. Вслед за Петром в 1698 г. в Россию наехала пестрая толпа всевозможных художников, мастеров и ремесленников, которых Петр за границей пригласил на свою службу; в одном Амстердаме он нанял до тысячи разных мастеров и ремесленников. Одной из главных обязанностей русских резидентов при иностранных дворах также был набор иноземных мастеров на русскую службу. В 1702 г. по Германии распубликован был манифест Петра, приглашавший в Россию иноземных капиталистов, фабрикантов и ремесленников на выгодных условиях. С тех пор начался усиленный прилив в Россию заграничного фабричного и ремесленного люда; иноземцы соблазнялись выгодными условиями, какие им предлагались, и точным исполнением данных обещаний со стороны русского правительства. Петр особенно дорожил французскими мастерами и ремесленниками, получившими громкую известность в Европе со времен Кольбера. Осматривая фабрики в Париже, Петр особенно пленился шпалерной гобеленовой и захотел основать такую же в Петербурге; в 1716 г. выписал четырех мастеров и во главе их знаменитого в свое время французского архитектора Леблона, "прямую диковину", как называл его сам Петр, дал ему в Петербурге казенную квартиру на три года и жалованья 5 тысяч рублей (около 40 тысяч рублей на наши деньги) с правом выехать через пять лет из России со всем имуществом беспошлинно. Шпалерную фабрику завели, но мастерам пришлось за неимением пригодной шерсти для выделки шерстяных шпалер сидеть без дела. Ни за кем из своих Петр не ухаживал так, как за заграничными мастерами: по инструкции Мануфактур-коллегии в случае, если иноземный мастер захочет выехать за границу до контрактного срока, производилось строгое расследование, не было ли ему какого стеснения, не обидел ли его кто-нибудь, и хотя бы он не выразил прямо недовольства, а только показал вид недовольного, предписывалось жестоко наказывать виновных. Такие выгоды давались иноземным мастерам и фабрикантам с одним непременным условием: "учить русских людей без всякой скрытности и прилежно".

II. Посылка русских людей за границу для обучения мастерством. В продолжение царствования Петра по всем главным промышленным городам Европы рассеяны были десятки русских учеников, за обучение которых Петр дорого платил иноземным мастерам. Как в военном деле русские матросы ездили учиться в Голландию, а оттуда плавали в Турцию, в обе Индии и в другие государства, по выражению князя Куракина, "по всему свету рассеяны были", так и в промышленной области русские люди по распоряжению правительства учились всюду за границей всевозможным искусствам и мастерствам, начиная с "филозофских и дохтурских наук" до печного мастерства и до искусства обивать комнаты и убирать кровати. Особенно заботило Петра обучение мануфактурам. Срочнонаемные иноземные мастера, обязывавшиеся обучать русских, делали это неохотно и небрежно и, отжив сроки, уезжали, оставляя "учеников без совершенства их науки", возбуждая подозрение, не дают ли они на то присяжного обязательства своим цехам на родине. Петр предписывал Мануфактур-коллегии посылать в чужие края склонных к мануфактурному обучению молодых людей, обещая им казенное содержание за границей и привилегии их фамилиям в меру их успехов.

III. Законодательная пропаганда. Государственное руководительство и церковное пастырство воспитали в древнерусском человеке две совести: публичную - для показа согражданам и приватную - для себя, для домашнего обихода. Первая требовала наблюдать честь и достоинство звания, в каком кому привелось состоять; вторая все разрешала и только требовала периодической покаянной очистки духовником хотя бы раз в год. Эта двойственность совести много затрудняла успехи промышленности в России. На посадских торгово-промышленных людях лежало тяжелое тягло "по торгам и промыслам"; они оплачивали прямым налогом свои городские дворы и промысловые заведения, вносили пошлину в 5% с торгового оборота и несли ответственные безмездные службы по нарядам казны. По Уложению всякий, промышляющий в городе, обязан приписаться к городскому тягловому обществу или участвовать в городском тягле. Но привилегированные классы, служилые люди и духовенство, особенно богатые монастыри, вели беспошлинную торговлю, стесняя купеческий рынок, и без того тесный при господстве натурального хозяйства и бедности сельского населения. При своей гражданской недобросовестности эти классы, не стыдясь промысла, не гнушаясь званием, свысока, с пренебрежением смотрели на торгашей, как на "подлое всенародство", наклонное к обману, к обмеру и обвесу, порокам, помощью которых изворачивались в своем трудном положении многие из торгового люда. В записках иностранных наблюдателей плутовство московского купечества стало общим местом на тему: не обманешь - не продашь. Между тем на земских соборах XVII в., например, в 1642 г., как и в сословных совещаниях с правительством, видели мы, торгово-промышленные люди в лице своих выборных представителей являются единственным классом русского общества, в котором еще светился политический смысл, пробивалось гражданское чувство, понимание общего блага. У Посошкова, крестьянина-промышленника, успевшего подумать о многом, о чем не умели думать высшие классы, звучит заслуженное чувство профессиональной досады, когда он пишет, что торгуют дворяне, бояре и их дворовые, офицеры, церковные причетники, приказные люди, солдаты и крестьяне, и торгуют беспошлинно, отбивая хлеб у тяглого торговца. Русским купцам приходилось вести тяжелую конкуренцию с опытным и сплоченным иноземным купечеством, покровительствуемым подкупными московскими властями. Пора, желчно замечает Посошков об этих иноземных купцах в Москве, пора им отложить свою прежнюю гордость; хорошо им было над нами ломаться, когда наши монархи сами в купеческие дела не вступались, а управляли бояре. Иноземцы, приехав, "засунут сильным персонам подарок рублев во сто - другое, то за сто рублев сделают они, иноземцы, прибыли себе полмиллиону, потому что бояре не ставили купечество ни в яичную скорлупку; бывало на грош все купечество променяют". Петр был, вероятно, очень доволен этими строками, если читал сочинение Посошкова, для него и написанное. Все время своего царствования он проповедовал в России о достоинстве, "честности" и государственной пользе ремесленных и промышленных занятий, настойчиво провозглашал в своих указах, что такие занятия никого не бесчестят, что торги и ремесла столь же полезны для государства и почетны, как государственная служба и ученье. Вероятно, не один дворянин поморщился, прочитав в указе о единонаследии, что обделенные отцовской недвижимостью кадеты не будут праздны, а принуждены будут "хлеба своего искать службою, учением, торгами и прочим", и этого не ставить ни в какое бесчестие им и их фамилиям ни словесно, ни письменно. В кабинетный свой дневник законодательных предположений рядом с капитальными преобразовательными замыслами Петр заносил и меморию о посылке в Англию для учения делать сапоги, слесарные работы и пр. В 1703 г., когда основывался Петербург, он велел строить в Москве рабочий дом для праздношатающихся и при нем завести различные ремесла, а в 1724 г., когда он слыл уже одной из великих держав в Европе, он велел учить незаконнорожденных всяким художествам в устроенных специально для того домах в Москве и других городах. Мысль положить ни в чем неповинные плоды греха одною из основ русской буржуазии, очевидно, впервые пришла в голову не екатерининскому дельцу И. И. Бецкому, автору проекта о создании в России среднего чина людей из питомцев и питомок Воспитательного дома. При тогдашнем складе понятий и вкусов надобно было обладать известной силой мысли и гражданской смелостью, чтобы самодержавному солдату и мастеровому в законодательных актах пропагандировать буржуазные идеи, казавшиеся тогда столь мало достойными внимания серьезного законодателя. Промышленное предприятие, обдуманно начатое и умело поведенное, Петр признавал государственной заслугой, потому что оно увеличивало количество полезного народного труда и давало хлеб голодным людям. Здесь фискальный инстинкт Петра углублялся до понимания коренных основ гражданского общежития. После, в философское царствование Екатерины II, Петру много досталось от опрятных и изящных людей вроде княгини Дашковой за то, что он тратил свой державный досуг на ремесленные и торгово-промышленные пустяки. Они были бы снисходительнее, если бы помнили, что Петру приходилось выписывать из-за границы мастеров, которые научили бы его подданных лесовиков делать метелки и коробки, и что русское духовенство в своих 700-летних заботах о спасении русских душ не завело школы дешевой, доступной для деревенского народа и пристойной иконописи. "Где надлежало голову, глаза да уста написать, то тут одни точечки наткнуты - да то и образ стал", - пишет Посошков про деревенских иконописцев своего времени.