Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они, конечно, сидели ночами не для того, — сказала Надя. — Они все подтрунивали над этим гонораром: «Как бы не пришлось, наоборот, с вас, товарищ Галицкий, если машина не пойдет». А Галицкий помалкивал и торопил их. Торопил и сам, как машина, работал — молча. Он — на столе, Крехов — на этой вот чертежной доске, а Антонович свою принес. На кровать уложил и чертил.
— А как эти… наши друзья? Живы и здоровы? — спросил Дмитрий Алексеевич.
— Здоровы. Машину свою в газетах все время хвалят. Завод, по-моему, строят. Шутиков за границу уже два раза ездил.
— А про нашу они знают?
— По-моему, нет еще. А узнают — не страшно. Машина уже в работе!
— Говорите, хвалят в газетах? Как же так? Кое-что, значит, скрывают. У них на этих машинах все гладко идти не может… Так что нам, Надежда Сергеевна, еще предстоит…
— Неужели еще?.. — И Надя сразу словно бы осунулась. Она верила теперь всем предсказаниям Лопаткина. — До каких же это пор, Дмитрий Алексеевич?
— Чья возьмет на этот раз, мы еще посмотрим, — сказал Дмитрий Алексеевич, угрожающе глядя в сторону. — Но драться они будут. Не могут иначе… Работающая машина, а теперь, как вы говорите, их будет три — три наши машины станут против их завода, и сразу все будет ясно. Гласность, спор, сравнение — все это для них крест, скандал. Придется списывать миллионные убытки, а за это, знаете, иногда по шапке дают. Как только они узнают про нашу машину, сразу что-то начнут придумывать — это наверняка…
В эту минуту Николашка, который не спускал глаз с гостя, оставил свои кубики, нерешительно оторвался от стула, подошел и остановился против Дмитрия Алексеевича.
— Вы Дмитрий Алексеевич? — спросил он.
— Я, — сказал Лопаткин.
Мальчик подошел ближе.
— Вы были в далеком путешествии? Правда?
— Правда. В очень далеком…
И мальчик отошел, задел локтями свой дворец, и кубики с грохотом посыпались со стула. Собирая их, ползая по полу, Николашка о чем-то размышлял и изредка поглядывал на Дмитрия Алексеевича черными, умными глазами — глазами Дроздова.
— Поди, Коленька, погуляй во дворик, — сказала ему мать.
— Я вырасту большой и тоже поеду в далекое путешествие, — ответил он.
— Ох, лучше не ездить. — Надя со слабой улыбкой посмотрела на Дмитрия Алексеевича.
Он ответил ей таким же взглядом.
— Путешествий бояться не надо. Кто боится этих путешествий, тот, конечно, не поедет. Но он и не уйдет далеко!
Он замолчал, задумался и машинально вытащил из кармана кисет, сшитый из рукава старой гимнастерки. Достал сложенную книжечкой газету, оторвал листок, спохватился и встал.
— Курите, курите, пожалуйста!
— Нет, я выйду…
— Да нет же, курите здесь. Мне хочется с вами сидеть и говорить…
— Нет, я в коридоре. И позвоню Захарову. Как, по-вашему, надо?
— Они вас ждут. Мы думали, что вы приедете раньше.
Дмитрий Алексеевич свернул цигарку корявыми, мозолистыми руками, вышел в коридор и там чиркнул спичкой и, прислонясь спиной к стене, несколько раз подряд глубоко затянулся дымом. И, как все курильщики, он выдал себя этими частыми затяжками. Украдкой наблюдая за ним, Надя видела не простые затяжки курильщика, а скрытые от людей вздохи — те вздохи, у которых нет дна. Леонид Иванович — тот курил гораздо спокойнее, это Надя заметила еще там, в Музге.
Большая, толстая цигарка, несколько раз мигнув красным огоньком, догорела до пальцев, покрытых на концах коричневой коркой. Морщась, Дмитрий Алексеевич докурил ее, погасил о подошву сапога, вышел в кухню, вернулся и снял трубку телефона. Цигарка успокоила его, как материнская рука.
Но спокойствия его хватило всего лишь на полминуты. Он набрал номер, услышал басистое «да», и рука его сильнее сжала трубку, а голос задрожал.
— Товарищ Захаров! Это я! Это Лопаткин говорит! Лопаткин, который…
— А-а-а! — радушно заревела трубка. — Наконец-то! Здравствуйте, товарищ Лопаткин! С приездом! Мы уже месяц целый вас ждем. Как здоровье?
— Здоровье неплохо, товарищ Захаров!.. Я слышал, машина построена.
— Да-а! — задорно отвечал Захаров. — Еще бы! Она уже внесла, так сказать, поправку в наш промфинплан! Так что же нам по телефону… Приезжайте! Давайте завтра утром. Я шоферу скажу. Вы где остановились?
— Еще пока нигде не остановился. Я так приеду.
— Что значит так? Вы утром позвоните мне, и я подошлю! Договорились? Так, Дмитрий Алексеевич, — до завтра! Жму руку! Будьте здоровы.
Повесив трубку, Дмитрий Алексеевич опять прислонился к стене и стал свертывать новую цигарку. Он закурил, пустил дым к потолку, и Надя, стоя в дверях, сказала ему как бы шутя:
— Вижу, вы теперь не следите за нормой…
— Последняя, — сказал Дмитрий Алексеевич.
Когда он докурил, Надя опять, взяв за руку, легко втолкнула его в комнату.
— Я кое-что поняла из вашего разговора. Как это так не остановились нигде? А у меня?
— Я думал, может быть, неудобно?
— Боитесь меня скомпрометировать? — весело сказала Надя.
В эти слова было нечаянно вложено что-то такое, какое-то грустное воспоминание, и Дмитрий Алексеевич постарался ничего не заметить.
— Вы что-то все оглядываетесь, — сказала Надя. — Его здесь нет. Он давно уже здесь не живет. Так что можете располагаться у вашего соавтора как дома.
Мимоходом Надя взглянула на себя в зеркало, и оттуда на нее глянуло похудевшее и настороженное, странно белое лицо с большими темными глазами.
Они сели друг против друга. Наде показалось, что Дмитрий Алексеевич украдкой посматривает на нее какими-то горящими глазами, и она опустила ресницы, чтобы не мешать ему. Ей многие говорили, что у нее за эти годы появилась новая, грустная красота. «Если она действительно появилась, пусть помогает мне», — подумала Надя.
Немного погодя она, затаив дыхание, взглянула на Дмитрия Алексеевича. Оказывается, только ей одной было тесно в этой комнате. Он уже чувствовал себя здесь как дома. Достал блокнот и, прикусив губу,
