Мир Гаора - Татьяна Зубачева

— Гаор, — тихо сказал Стиг, — ты понимаешь, что это?

— Понимаю, — кивнул Гаор. — Это смерть, Стиг. Моя за то, что написал, и твоя за то, что читал. Решай, Стиг. Если это… не нужно, то… сожги прямо здесь и сейчас, и этого не было.

Стиг медленно покачал головой.

— Нет, это… это оружие…

— Да, — кивнул Гаор. — Но ты вспомни, что бывает, когда граната взрывается в руках. Или помнишь, на стрельбище, помнишь, как у этого из третьей роты разорвало ствол у карабина? Это смерть, Стиг, и лёгкой она не будет. Ты не знаешь их, я только чуть-чуть по краешку зацепил, и такого уже насмотрелся… это хуже фронта. Сожги.

— Нет, — резко, даже зло ответил Стиг.

Гаор, стоя у стола, молча смотрел, как Стиг достаёт из ящика большой белый конверт и прячет в него статью, конверт вкладывает в портфель, а потом складывает и прячет во внутренний карман пиджака те, другие листы.

— Вот так, — Стиг поправил очки и улыбнулся. — Мы не драпаем, а стратегически отступаем. Помнишь?

— Ещё бы, — улыбнулся Гаор. — Здорово мы тогда десантуре вмазали!

— Ты был великолепен, как гроза! — патетически провозгласил Стиг.

И Гаор, сразу вспомнив эту пьесу, которую он тогда, тем же летом, смотрел с отцом и сёстрами Стига, счастливо захохотал и ответил фразой оттуда же.

— Ознаменуем же сие!

Так, смеясь, вышучивая друг друга, разговаривая цитатами из книг, спектаклей и фильмов, они пировали, словно забыв обо всём, словно не было этих лет, и двадцатого ноября пятьсот шестьдесят шестого года, когда одному из пирующих поставили клеймо и надели ошейник, а другой видел это и ничего не смог сделать, чтобы защитить друга, хоть и является профессиональным защитником…. Не было этого! Вот сейчас, в этот вечер, на эти периоды, доли и мгновения не было! А они опять — демобилизованный старший сержант и выпускник университета, и у них ещё всё впереди!

— Ох, хорошо-о! — Гаор с блаженным вздохом откинулся на спинку стула. — Ну, накормил, ну, спасибо.

— Благодари свои руки и широкий рот, — сверкнул очками Стиг и не удержался: — Тебя что… там плохо кормят?

— Да нет, — задумчиво ответил Гаор, — я уже думал как-то об этом. Понимаешь, Жук, дело не в количестве еды.

— А в качестве? — рассмеялся Стиг, обрадованный спокойной реакцией Гаора, а он помнил, как его Друг умел взрываться в ответ на неосторожное слово или замечание.

— Не совсем. Пожалуй… в чувствах, с которыми готовят и подают. У Сторрама…

— Что?!

— Сторрам был моим первым хозяином, — спокойно ответил Гаор. — Так вот. Там я, да, два с лишним года прожил, так вот, изо дня в день утром каша и кофе, в обед суп, каша и кисель…

— Что-что?

— Кисель, такое сладкое густое питьё, и на ужин каша и чай. Ну, и хлеб, много хлеба. И знаешь, было вкусно и сытно, и воспоминания у меня самые приятные. А здесь… паёк больше и разнообразнее, но… вкуса нет. У Сторрама готовили матери, они… они заботились о нас, ну, всех рабах.

— Подожди, я не понял, чьи матери?

Гаор посмотрел на Стига и рассмеялся.

— А, ну да, я в "сером коршуне" этого чуть коснулся, да, ты читал?

И тут же пожалел о своём вопросе: вдруг Жук ничего не знает, конверты-то не через него шли, и тогда… Но Стиг спокойно кивнул.

— Читал, конечно, все три. Шум, кстати, ты поднял большой.

— Приятно слышать, — усмехнулся, скрывая мгновенно выступившие на глазах слёзы, Гаор и тут же, чтобы не разреветься, продолжил "академическим" тоном: — У рабов принято рожавшую женщину называть матерью, и неважно, кем она приходится тебе. И глава семьи или… не знаю, понимаешь, Жук, как правило, рабы у одного хозяина живут как семья. Есть Старший, но глава — женщина, Мать, именно с большой буквы, понимаешь?

Стиг кивнул.

— Не рожавшую зовут девкой, маленькую девчонкой. А так… да, ты же юрист, учти на будущее, если… поселкового, ну, прирождённого раба обвиняют в насилии над женщиной, это заведомое вранье.

— Что?!

— То самое. В этих, — Гаор выразительным подмигиванием и жестом недвусмысленно объяснил характер и содержание термина, — так вот, в этих делах решает женщина. Говорят так, а да, ты ж языка не знаешь. По-дуггурски будет так. С девкой крути, как хочешь, а с бабой, как она тебе позволит. А ещё. К матери со всем уважением, старшую сестру слушайся, о младшей заботься, а дочь расти и радуйся на неё, пока не продали. Так что насилия быть не может. Понимаешь?

— Черт подери! — Стиг встал из-за стола и забегал по комнате.

Развалившись на стуле и сложив руки на животе, Гаор с улыбкой следил за его метаниями, а когда тот сел, продолжил:

— Из вышесказанного есть ещё одно следствие. Насильник, осуждённый на рабство, среди прирождённых не проживёт и суток. Его убьют. Потому что насилие над женщиной не прощается как самое страшное преступление. Даже у убийцы и вора есть шансы выжить в рабах. Если честно, я таких случаев не знаю, но предполагаю. У насильника шансов нет, это точно. И вот тебе, юристу, ещё один, как это у тебя называется, принцип или аксиома?

— Скажи, а я определю.

— Глупость прощается, злоба прощается, подлость не прощается.

— Неплохо, — кивнул Стиг. — Как я понял из твоих статей и сказанного, там… целый мир, так?

— Да. Свой язык, обычаи, вера…

— И ты всё это освоил?

— Не всё, но многое. В каком полку служишь, Жук…

— По тому Уставу и живёшь, — подхватил памятное с училища присловье Стиг. — Гаор…

— Я Рыжий, — сразу перебил его Гаор, — ну, Отчаюга, если хочешь, а имени не надо. Я уже отвык от него. Да, давай кассету сделаем.

— Какую кассету? — удивился Стиг.

— От "жучка". Я уже придумал. Понимаешь, если она останется чистой, меня возьмут за жабры, а мне чего-то хочется жить. Да и тебе, я думаю, тоже. Так вот, я сейчас всё принесу, и мы наговорим. Чтоб и неопасно, и им чтоб послушать. Я пошёл вниз, а ты пока подумай, куда я всё-таки тебя возил.

Гаор легко встал и подошел к двери, прислушался, беззвучно повернул ключ и обернулся к Стигу.

— Пошли меня, — тихо сказал он.

Стиг понимающе кивнул и, когда Гаор открыл дверь, громко сказал:

— Неси всё сюда. И побыстрее!

— Да, господин, — гаркнул Гаор, выскакивая в коридор.

Предосторожность оказалась излишней: все конторы уже закончили работу и опустели, но… береги себя сам, тогда и Огонь поможет.

В машине Гаор аккуратно вынул магнитофон, не обратив внимания, что тот не работает, вывернул и вынул из гнезда микрофон, достал из бардачка кассету, подумал и взял заодно свой свёрток с остатком сухого пайка и вторую бутылочку минералки. Никто ведь не поверит, что он весь день ездил, а паёк обратно привёз. Значит, надо и его… употребить.