Долгий путь на Бимини - Карина Шаинян

– Ну ты наглый, доктор! – выговорил Брид, отсмеявшись. – Я таких наглых еще не видал! – он снова сплюнул. – Пожалуй, не мешает с тобой поговорить. Скажи своему негру, чтобы принес рома.

Глава 17

Бокор молча выслушал Карререса и, бурча под нос, вышел. Карререс с удивлением понял, что старик не столько испуган, сколько раздражен происшедшим. Похоже, он давно ожидал, что капитан доберется до него, и строил на этот случай хитроумные планы, которые разрушились с появлением доктора. Следом за бокором потянулись музыканты. Один сунулся было забрать ритуальные свечи – толстые столбики черного воска все еще горели по периметру зала. «Оставь, кыш отсюда», – зарычал Брид. Парень отдернул руку и виновато поглядел на Карререса. «Оставь», – повторил тот, и негр выскочил на улицу.

Карререс посмотрел на Брида. От вспышки веселья не осталось и следа. Сунув руки в карманы и покачиваясь, капитан бессмысленно разглядывал столб, измазанный жертвенной кровью. Разговаривать без рома он явно не собирался – а может, просто не умел.

Пару минут спустя Ван Вогт все-таки прислал внучку с охапкой циновок и тяжелой оплетенной бутылью. Девочка молча свалила все в углу. Вышла, пятясь, не спуская взгляда с европейцев, и опрометью бросилась прочь – лишь торопливо прошлепали босые ноги. Брид, бормоча что-то про наглых невеж, с кряхтеньем опустился на циновки и зубами вытащил пробку из бутылки. Карререс присел рядом.

– Значит, тебе нужны карты? – спросил Брид, вытерев рот ладонью, и передал бутылку Каррересу.

– Да.

– Но ведь Бимини не существует, – Брид сделал новый глоток из возвращенной бутылки и зажал ее между коленями. – Это выдумка несчастных язычников, которым не суждено спасение. Добрый католик же должен усердно молиться, чтобы эти наваждения не заслонили от него истинного бессмертия. Так, по крайней мере, объяснил мне вчера отец Женье.

– Это его долг, – улыбнулся Карререс.

– Я смотрю – ты человек образованный, богобоязненный, – ехидно хмыкнул Брид. – Сам-то что думаешь?

Брид передал ром. Карререс повертел бутылку, ловя отражение свечи на не закрытое оплеткой горлышко.

– Бимини – как этот огонек, – негромко сказал Карререс. Он медленно качнул бутылкой, и Брид, не моргая, уставился на пламя, дрожащее в темном стекле. – Всего лишь отражение настоящего огня. Но он реален. Ты видишь его. Видишь, как колеблется пламя. Как бегут блики по поверхности рома. Слышишь треск пламени. Шуршание в столбе, когда его грызут термиты. Треск цикад. Чувствуешь гладкость стекла, шершавость оплетки, обжигающее тепло рома, когда он льется тебе в глотку… – Карререс продолжать говорить, тихо, почти задумчиво, будто бы сам с собой, и лицо Брида постепенно обмякало, а взгляд расфокусировался. – Ты хочешь рассказать мне… – сказал Карререс, и в этот момент отражение пламени дрогнуло, заколебалось и снова стало ровным.

Доктор вскинулся, оборачиваясь к двери, но лишь увидел, как слабо колышется полосатая занавесь в проеме. На другом конце двора раздался старческий кашель и сиплый голос бокора, раздающего какие-то указания родне: Ван Вогт старательно делал вид, что занят домашними делами, – это посреди ночи-то! «Старый жулик», – в сердцах буркнул Карререс и сунул бутылку в руки Брида. Капитан кивнул с выражением почти детской радости на лице.

– Когда мне исполнилось тринадцать, – с готовностью заговорил он, – папаша продал меня юнгой на одно торговое судно. Мол – дослужишься до матроса, станешь человеком. Ничего, боцман был незлой, а капитан такую мелюзгу, как я, и вовсе не замечал. К тому моменту, когда это случилось, я прослужил уже год и, в общем-то, был доволен. Однажды мы попали в штиль. Судно болталось, как плевок в прокисшей похлебке, делать было нечего, нас двое суток заставляли драить медь, чтобы хоть чем-нибудь занять. А потом появился туман. Я как раз возился на бушприте, начищал носовой фонарь – весь в завитушках, а сажи, как на казане в большом трактире. Густой серый туман. Сначала я подумал, что оглох. Потом услышал, как мычит в трюме корова – и мне показалось, что до нее тысяча миль. Оглянулся – а палубы-то и не видать, да и воды тоже. Ничего там не было, слышишь, док? Он был скользкий. Он пах болотом. Неправильный туман, понимаешь, док? Не должно быть в этом мире такого тумана, не место ему здесь. Он был полон… – Брид скривился и помахал рукой, силясь подобрать слова.

– Чудовищ? – подсказал Карререс. Брид посмотрел на доктора со снисходительным сочувствием и мрачно усмехнулся.

– Чудовища – это детские игрушки, – ответил он. – Говорят, когда один галеон повстречался с гигантским спрутом, его команда не выдержала и свихнулась от страха. Все попрыгали за борт… Ерунда все это, док. Все ерунда по сравнению с тем туманом… – Брид замолчал и приложился к бутылке.

– Он растворял, – наконец выдавил капитан.

– Растворял? – переспросил Карререс. Брид кивнул, стиснув зубы, как будто даже воспоминания причиняли ему муку.

– Я боли не боюсь, – проговорил он. – И ада не боюсь – что там, с детства знал, что мне туда дорога, в раю место только для чистеньких. Подумаешь, сковорода – что я, сковород не видал? Тут другое, док… Я тогда знаешь что подумал? Доведись мне увидеть то, что за ним стоит… Чудеса, док. То, чего здесь нет и быть не должно. Увидь я даже те чудеса, про которые пишут в Евангелии, – про Лазаря там, или с хлебами и рыбами – я бы кричал, кричал, пока бы глаза не лопнули и кровь горлом не пошла. Потому что неправильно это. Нельзя так… – Брид запустил пальцы в рыжие патлы. – Нельзя мне никак умирать, как увижу, что там дальше, так душа на куски разобьется, понимаешь?

Карререс кивнул.

– Э, док, – махнул капитан рукой, – никто… – Брид вдруг сбился и медленно повернулся к Каррересу. Внимательно всмотрелся в лицо доктора. – Понимаешь, – изумленно проговорил он. – Откуда?

– Считай, что я тоже однажды попал в туман, – пожал плечами Карререс.

– Э нет, здесь что-то другое, – настороженно прищурился Брид. – Ты, доктор, лучше не мути…

– Потом, потом, – отмахнулся Карререс. – И ты решил…

– Я б не додумался, – вздохнул Брид. – Мало ли какие на островах сказки ходят. Вон, этот твой… Бокор.

– Что не так с бокором?

– Говорят, они лепят восковую куклу и втыкают в нее булавки – а у тебя начинает гнить нутро, изо рта смердит, как от тухлой рыбы, а потом потроха через задницу вываливаются. Ты веришь?

Карререс неопределенно хмыкнул.

– Я б не додумался, – повторил Брид. – Это девка, девка с лютней, что пела по кабакам в Картахене. Говорили, она наводит на золото. Считали, что чем щедрее ей заплатишь, тем добрей будет к тебе удача, – помнишь? – Карререс кивнул. – Главное – слушать повнимательней… Она сама ко мне подошла. Она улыбалась – но нехорошо так улыбалась, недобро. А, пожалуй, она меня и не видела вовсе – знаешь, говорили, она даже говорить-то не умела, ничего кругом не видела… Она для меня спела. Что-то про птичку колибри, которая ведет старого конквистадора прочь от беды… Птичка! Девичий сиропчик! – сплюнул Брид. – Припев там был, сейчас вспомню… «Дон Леон, смотри за птицей, будешь дольше жить», – немелодично проблеял Брид и закашлялся. – Я заплатил ей, сколько мог, хотя и жалко было отдавать монету за всякую ерунду, но если люди не врут, с этой девкой лучше было не связываться… Ну вот, заплатил, еще выпил. И все думал – если она всем такую чепуху поет, то понятно, почему моряки бедны, как крысы: может, она и наводит на золото, да только поди сообрази, где его искать. А утром протрезвел, и вдруг как реей по голове стукнуло: не про золото она мне пела, ох, не про золото… И что это за дон Леон такой, понял…