Чародей - Валентина Гончаренко

Перерыв. Мужчины вышли покурить, с ними и некурящий Карл Иванович. А мы быстро приготовились к итоговому сабантую. Меж белых ресниц поросячьих глазок Карла Ивановича плескалось неподдельное изумление перед таким завершением серьезного педсовета. Пил чай с удовольствием, хвалил нашу стряпню, говоря, что давно не ел ничего домашнего и такого вкусного. Мы еще и запели. Он и тут не ударил в грязь лицом. Знал все наши песни, помогал басом. Очень приятный бас, благодаря ему наш хор приобрел новый колорит. Софья заиграла на гитаре. Танцы. На пять дам три кавалера. Это для послевоенного времени не так уж мало. Карл Иванович и тут показал себя весьма опытным танцором. Другими словами, очаровал нас всех, кроме одного Юрия: Карл Иванович чаще других девушек приглашал меня и дольше задерживал в танце. Время перевалило заполночь, когда мы гурьбой вывалились во двор. Стали кучкой и запели нашу прощальную — "Вечерний звон". Запевал Иван Михайлович, мы включались со второй строки, а наш гость торжественно и гулко бухал: бооом…бооом…бообоом…

Было заметно, что мы тоже его очаровали. Всей компанией дошли до детского дома, и Карл Иванович на прощанье снова поцеловал мне руку:

— Мечтаю работать в такой симпатичной школке с таким милым директором. Но рад бы в рай, да грехи не пускают.

Девушки весело набросились на него: какие грехи он имеет ввиду и много ли их у него накопилось. Все прегрешения мы прощаем и открываем дорогу к нашему шалашу. Вакансий много. Курдские классы, например… История, география, ботаника, зоология… Пожалуйста, на любой вкус.

Он спросил, как же мы обходимся сейчас.

— У нас сверхталантливые мужчины… Они поделили эти предметы между собой. И, слышали, прекрасно справились с таким винегретом.

Карл Иванович, смеясь, обещал подумать. Тут с треском подлетел мотоцикл и, не доезжая до нас, развернулся. Экипаж подан. Тамара вспрыгнула на сиденье позади мотоциклиста, и они скрылись за облаком пыли. Наступило "завтра", и появился тот, кто Тамаре судьбу укажет. Мотоцикл ревет по-звериному. В то памятное воскресенье, в день рождения Тамары, мужчины видели его. Он тогда приехал на мотоцикле, чтобы поздравить именинницу, подарил флакон заграничных духов и радужную шелковую косынку. В застолье не принимал участия, его, кажется, и не пригласили. Познакомился он с семьей Тамары еще позапрошлым летом, когда по поручению своего отца хотел договориться, чтобы поставить свои ульи рядом с их пасекой. Соглашение не состоялось, но он продолжал навещать их дом под разными предлогами. Тамара — ноль внимания. На фронт попал в 43 году, воевал, сидя в финчасти. Пороха, значит, не нюхал. Демобилизовался сразу после Победы, учится заочно в финансовом институте. Он не понравился тогда ни Ивану, ни Юрию. Явился нарядный, высокомерный, как все работники бухгалтерии, и получил кличку — Мотоцикл. Но наверное, было что-то живое в этом Мотоцикле, если Тамара одарила его своей благосклонностью. Глядя вслед укатившей парочке, посудачили немного и стали расходиться. Иван с Верой и двумя девушками направились к поселку, Юрий, Софья и я вернулись в школьный двор. Софья отправилась спать, а мы с Юрием сели на ступеньки перед учительской, он хмыкнул:

— Ты обратила внимание, как смотрел на тебя эстонский дядя Карло… Мне жгуче захотелось освежевать этого крепко подсвинка, свалившегося к нам невесть откуда. Ты знаешь, почему я этого не сделал? Потому что возгордился тобой… Ты вправду хороший директор, как когда — то сказал один дядя из районо…Этакую махину тянешь… Удивляюсь, как одна справлялась, когда вдвоем мы еле успевали одолевать сплошные завалы.

— С бумагами можно ночь не поспать, а вот ремонт и уголь душу выматывали. Дети детдомовские, без родителей, а курды обходят школу десятой дорогой. Молодые армяне на фронте, старики же в колхозе все тянут на себе. Не до школы им. Мы сами кое-как справлялись. Ты с Иваном дали нам перевести дух. Живой жизнью повеяло…Но все еще трудно.

— Если ты и в семье будешь так же директорствовать, как в школе, мы доживем до ста лет… Дождемся внуков и правнуков…

— Разве у нас семья? Кто я тебе в глазах людей? Не жена, даже не сожительница, а банальнейшая любовница… И в таком позоре останусь надолго. Ведь ты женат.

— Да брось ты мучить себя и терзать мне душу! Всему приходит конец, придет конец и этому недоразумению…. Положись на меня, живи и будь счастлива… Все будет хорошо, лебедушка моя ясная… Ты вошла в мою жизнь навсегда. Я это чувствую, я это знаю, и ты знаешь тоже. Несмотря ни на что мы с тобой счастливы, а все остальное пусть горит синим огнем… Ты только верь мне…

Мне было что ему возразить, но я промолчала. Долго стояли, обнявшись.

Начало светать. За воротами забибикал колхозный грузовик, приехали за Софьей. Я разбудила Софью, а Юрий помог перетаскать ее пожитки и погрузить их в кузов. Подсадил туда и хозяйку чемоданов и узлов. Мы знали, что Софья к нам больше не вернется. Осенью у нее госэкзамены и диплом о высшем образовании. По мнению Софьи, для нашей школы много чести иметь в коллективе такого специалиста. А будь моя воля, я бы ее и сама отправила подальше от наших детей, с дипломом или без него.

— Счастливого пути, Софья Натановна, — сказал Юрий официальным тоном. — Всяких вам благ, и не поминайте нас лихом…

— Счастливо оставаться, самонадеянные недоучки! Всяких вам благ, а лихо я вам устрою!

— Жаль, что тогда я тебя не отхлестал, — засмеялся Юрий, — но сейчас исправлю ошибку!

Он поднял ногу на колесо и хотел схватить ее, но Софья метнулась к кабине и застучала по ее крыше. Грузовик тронулся, Юрий с хохотом отскочил в сторону. Слава Богу, убралась. В крайнем случае, математику передадим Карлу Ивановичу. Если не пришлют другого преподавателя.

Нужно же быть такой мерзавкой! Спасая ребят, мы ведь и ее спасли от срама на весь район, и в характеристике для института я об этом факте умолчала. А она мстить нам собралась! Надеется на облоновское родство…

— Плюнь ты на нее, — сказал Юрий. — Иди поспи. После обеда приду и займемся свидетельствами. Иди, иди…. Я тоже ухожу.

Но не ушел. Открыл столярку, куда мы убрали бочку с остатками извести, тазы и ведра, которыми пользовались во время ремонта, и принялся за побелку освободившейся комнатки. А я сразу заснула. С началом пекла мы завесили окна снаружи старыми ряднами, по несколько раз в день мама смачивает моментально просыхающий пол свежей водой, поэтому у нас в доме всегда прохладно. И я спала, как убитая. Около полудня проснулась от голода. Сразу вскочила — и к столу.

Отпуск! Но что-то заставило меня выйти. На табуретке в тени флигелька сидел раздетый до плавок Юрий, курил и весело улыбался. Он побелил комнатку и коридор, все отдраил и ждал, когда я оценю его труд.

— Ты должна приказом по школе присвоить мне высший разряд маляра-штукатура и мойщика полов! В этом деле я достиг такого совершенства, что Вера мне в подметки не годится.! Запросто заткну ее за пояс!

— Ты же сказал, что тоже уходишь!

— Чего ходить туда — сюда, когда у нас появился свой дом.

— Там оставалось после вчерашнего сабантуя, ты хоть сообразил поесть?

— Не дурак, сообразил, конечно! Карл Иванович был прав: все очень вкусно, особенно пирожки с рыбой… Жаль, тебе не оставил… Вот что, женушка, принимайся за дело и ты. Давай расставлять мебель.

Мы вдвоем продолжили обустраивать свое гнездо. Передвинули в другой угол кровать, вынесли в коридор стол, освобождая место для постояного лежбиша. На мокрый пол я постелила рядно, на него — старое ватное одеяло, сверху разостлала старенькое покрывало, в изголовье к стенке под окном бросила две подушки — импровизированное ложе и место для работы в спасительной прохладе готово. Створки окна открывались наружу. Юрий оставил их открытыми и, чтобы ветер не побил стекла, закрепил в таком положении. Проем окна затянул марлей от мух и редких в тех местах комаров, а на день мы завешивали его байковым одеялом, спасаясь все от той же жары. В углу коридора на ящике установили плитку, рядом прибили шкафик для посуды, стол выдвинули на середину и приставили к нему три табуретки. Кухня — столовая готова к первой трапезе.

Мама заплакала, когда я стала перетаскивать в новое жилье свою постель. Она возненавидела Юрия, соблазнившего, будучи женатым, ее в высшей степени положительную дочь и способного принести мне только горе и беды. Отворачиваясь, она никогда не отвечала на его приветствия, сердито сопела, ясно показывая самозванному зятю, что не пустит его на порог своего дома. Юрий недоумевал, не находя причины для такого озлобленного отчуждения. Женат! Этим все сказано.

На верхней полке шкафика для посуды я обнаружила пачку денег. Отпускные Юрия. Он отдавал их мне, своей, как он считал, настоящей жене. К сожалению, так думал только о.

Ни я, ни мама, ни кто-либо другой так не думали. И имели основания для этого