Одного поля ягода - Чарльз Диккенс

— Я вижу, друг мой, — сказал он после обеда, — что мы потеряли тебя навсегда. Надо полагать, ты к нам больше не вернешься?

Белла покачала головой. Она сама не знает. Трудно ответить на этот вопрос. Она может сказать только одно: мистер и миссис Боффин исполняют малейшее ее желание, ей ни в чем нет отказа, а об ее отъезде домой они не желают и слышать.

— А теперь, папа, — продолжала она, — выслушай от меня одно признание. Более корыстной маленькой дряни, чем я, нет на всем белом свете.

— Вот уж никогда бы про тебя этого не сказал! — ответил ее отец, глянув сначала на свои обновки, а потом на стоявший перед ним десерт.

— Я понимаю твою мысль, папа, но дело не в том. Деньгами ради самих денег я не дорожу, а вот то, что на них можно купить, это мне нужно.

— По-моему, все мы таковы, — возразил ей Р. У.

— Нет! Со мной, папа, никто не сравнится! О-о! — Белла сложила губы трубочкой, выкрикнув это "о-о!". — Я такая корыстная!

Бросив на нее грустный взгляд, Р. У. не нашел ничего лучше, как спросить:

— Когда же ты начала замечать это за собой?

— Вот, вот, папа! В том-то вся и беда! Живя дома и ничего, кроме бедности, не зная, я ворчала, но, по правде говоря, не так уж сетовала на судьбу. Живя дома и предвкушая будущее богатство, я смутно рисовала себе, сколько всего можно сделать на такие деньги. Но вот мои надежды на большое состояние рассыпались прахом, оно попало в другие руки, и теперь, когда мне ежедневно приходится видеть, сколько благ оно приносит людям, теперь я стала корыстной маленькой дрянью.

— Это все твое воображение, друг мой.

— Уверяю тебя, папа, ты ошибаешься! — сказала Белла, высоко подняв свои тоненькие брови и скорчив испуганную гримасу. — Это правда. Я только и делаю, что строю всякие корыстные планы.

— Бог мой! Но какие?

— Сейчас узнаешь, папа. Тебе я не постыжусь рассказать, потому что мы с тобой всегда были друг у друга любимчиками и потому, что ты больше похож не на папу, а на младшего толстощекого братишку. И еще, — со смехом добавила Белла, шутливо грозя ему пальцем, — еще потому, что ты в моей власти. Мы с тобой убежали тайком. И если ты нажалуешься на меня, я нажалуюсь на тебя. Скажу маме, что ты обедал в Гринвиче.

— Нет, друг мой, — проговорил Р. У. с легкой дрожью в голосе, — об этом лучше и не заикаться.

— Ага! — воскликнула Белла. — Я знала, сэр, что вам это не понравится! Так будьте добры хранить мою тайну, а я обещаю хранить вашу. Посмейте только предать обворожительную женщину — она обернется змеей! Ну-с, папа, теперь можешь поцеловать меня, а я займусь твоими волосами, потому что, пока меня не было дома, их совсем запустили.

Р. У. покорно подставил голову своему куаферу, и куафер, продолжая болтать, в то же время ловко наматывал пряди волос себе на указательные пальцы и вдруг отдергивал их в разные стороны. Клиент при этом каждый раз морщил нос и хмурился.

— Я, папа, чувствую, что без денег мне жизнь не в жизнь. Выпрашивать их, брать взаймы или воровать я не способна. И я решила выйти замуж по расчету.

Р. У. взглянул на дочь исподлобья, стараясь не мешать ее манипуляциям с его волосами, и проговорил укоризненно:

— Белла, дорогая моя!

— Я решила, папа, что, если мне нужны деньги, надо искать мужа с деньгами. И теперь я только и высматриваю, кого бы мне пленить побогаче.

— Белла! Дорогая моя!

— Да, папа, так обстоят дела. Вот это милое создание, которое ты видишь перед собой, самая корыстная дрянь, какая только может быть на свете, и все ее помыслы, все ее расчеты направлены в одну точку. Ну и пусть! Я ненавижу, я презираю бедность, и я не буду жить в бедности, если можно найти себе мужа с деньгами! А теперь, папа, ты у меня стал такой пушистый, что вполне можешь поразить своим видом лакея и заплатить ему по счету.

— Но, Белла, друг мой, такие мысли в твоем возрасте! Это меня просто пугает!

— Я же тебе говорила, папа, а ты мне не верил, — сказала Белла, с ребячливой серьезностью надув губки. — Ужасно, правда?

— Да, мой друг, если б ты сознавала, что говоришь, или действительно так думала, это было бы ужасно.

— Уверяю тебя, папа; я именно так и думаю. Любовь бывает только в сказках. И драконы, изрыгающие пламя, бывают только в сказках! презрительно воскликнула Белла, хотя ее лицо и фигурка отнюдь не соответствовали таким словам. — А вот бедность и богатство — это не сказка, а действительность.

— Друг мой, ты меня просто пугаешь своим… — начал было ее отец, но она не дала ему договорить.

— Папа, признайся, ты женился по расчету?

— Ты прекрасно знаешь, друг мой, что нет.

Белла промурлыкала начало похоронного марша из «Саула» и заявила, что папин ответ еще ничего не доказывает. Но, увидев, какое сосредоточенное и грустное стало у него лицо, она обняла его за шею и вернула ему прежнее хорошее настроение своими поцелуями.

— Я пошутила, папа, не принимай этого всерьез. Но запомни: ты не будешь на меня жаловаться, и я не буду на тебя жаловаться. И больше того! Обещаю признаваться тебе во всем. Какие бы корыстные планы ни зародились у меня в голове, я поделюсь ими с тобой, но только по секрету.

Вынужденный довольствоваться этой уступкой со стороны обворожительной женщины, Р. У. позвонил в колокольчик и уплатил по счету.

— Все, что тут осталось, папа, — сказала Белла, когда лакей вышел, все это тебе. — И, положив на стол кошелек, она пристукнула по нему кулачком, после чего сунула его папе в карман нового жилета. — Купишь подарки нашим, заплатишь долги, вообще распоряжайся этими деньгами как найдешь нужным. И имей в виду, папа, что они достались мне без всяких ухищрений с моей стороны, иначе твоя скупая дочка не тратила бы их так легко и свободно.

Вслед за тем она обеими руками притянула к себе отца и, бесцеремонно тормоша его, застегнула на нем пиджак на все пуговицы, чтобы не было видно жилетного кармашка с деньгами. Потом кокетливо завязала ленты своего капора, выгодно оттеняющие ямочки на щеках, и повела Р. У. обратно в город. Подойдя к дому мистера Боффина, Белла повернула отца спиной к дверям, ласково взяла его за уши, точно за ручки, и стала чмокать в обе щеки, так что он только глухо постукивал затылком о дверной косяк. Потом, покончив с этим, она напомнила ему еще раз об их договоре, рассмеялась и весело отпустила его.

Впрочем, не так уж весело, потому что, глядя, как отец идет по темной улице, она утирала слезы. Не так уж весело, потому что, прежде чем постучаться в дверь, она несколько раз повторила: "Бедный папа! Бедный папочка! Как тебе нелегко живется!" Не так уж весело, потому что роскошная мебель резнула ей глаза своим великолепием, словно напрашиваясь на сравнение с убогой обстановкой родного дома. Не так уж весело, потому что поздно вечером, сидя у себя в комнате, она совсем затосковала и даже горько плакала, коря то покойного старика Гармона за то, что он облагодетельствовал ее в своем завещании, то покойного молодого Гармона за то, что он умер и не женился на ней.

"Противоречивые у меня желания! — думала Белла. — Но в моей жизни и судьбе столько всяких противоречий, что ничего удивительного в этом нет".

ГЛАВА IX,

в которой сирота оставляет, завещание

На следующий день, когда секретарь с раннего утра трудился в Трясине, ему сказали, что в прихожей его ждет юноша, назвавшийся Хлюпом. Лакей, который явился с докладом, сделал приличную паузу, прежде чем произнести это имя, давая тем самым понять, что оно было навязано ему силой и что если бы у того юноши хватило здравого смысла и вкуса обзавестись каким-нибудь другим именем, он пощадил бы чувства человека, обязанного докладывать о нем.

— Миссис Боффин будет очень рада ему, — совершенно спокойно проговорил секретарь. — Пригласите его сюда.

Когда мистера Хлюпа ввели в кабинет, он стал у самой притолоки, выставив напоказ множество разнокалиберных, совершенно неожиданных и нелепых пуговиц, рассеянных по всему его костюму.

— Хорошо, что ты пришел, — приветливо обратился к нему Джон Роксмит. — Я все поджидал тебя.

Оказалось, что Хлюп давно к ним собирался, да сирота (он назвал его "наш Джонни") болел последнее время, а ему хотелось прийти с вестью о его выздоровлении.

— Значит, он поправился? — спросил секретарь.

— Нет, болеет.

Хлюп замотал головой, а потом сказал, что, по его мнению, Джонни "подхватил ее от питомцев". Когда его спросили, кого это "ее"? — он ответил, что она у Джонни по всему телу, а больше всего на груди. Когда от него потребовали дальнейших пояснений, он сообщил, что местами так расползлось — монетой не покроешь. Когда его попросили вернуться к именительному падежу, он заявил, что она красная-красная, прямо багровая, и добавил: "Пока снаружи, это еще ничего, сэр, только бы внутрь не бросилась".

Джон Роксмит поинтересовался, лечат ли ребенка? "Да, да! — воскликнул Хлюп. — Один раз к доктору носили". И как доктор назвал эту болезнь? Хлюп на минуту растерялся, потом, спохватившись, ответил: "Не сыпь, а какое-то длинное слово". Роксмит спросил, может быть, корь? "Нет, — последовал уверенный ответ, — какая там корь, гораздо длиннее, сэр!" (Хлюп придавал этому обстоятельству особое значение, считая, видимо, что оно делает честь маленькому больному.)