Ультиматум - Гюнтер Штайн

Фехнер занимал более ясную позицию. Понимая свою ответственность за жизнь солдат, он в то же время наивно верил в успех операции по деблокированию окруженных войск. Правда, его беспокоило, что Гилле мог сорвать планы Штеммермана своими действиями и эсэсовскими методами, а это могло бы привести к фатальному исходу.

— Уже одно то, что мы приняли обоих русских парламентеров, может служить предлогом для того, чтобы…

— Принимать мне парламентеров или не принимать, за это полную ответственность несу я, — перебил полковника генерал Штеммермаи, — а не господин группенфюрер!

Не успели они прийти к общему мнению в отношении предложения генерала, как приехал сам Гилле. Без доклада он ворвался в комнату и потребовал, чтобы генерал объяснил ему, на каком основании были приняты русские парламентеры. Гилле не интересовался, не задавал вопрос, а именно требовал объяснения, ссылаясь на особое положение своей дивизии и свою преданность фюреру.

Фуке попытался объяснить находящемуся в сильном возбуждении эсэсовскому генералу, что встречу с русскими парламентерами следует рассматривать не иначе, как тактический ход. Однако Гилле начисто отверг такое объяснение и, не стесняясь в выражениях, дал понять полковнику, что тот неверно оценивает создавшееся положение.

— Группенфюрер, я попросил бы вас не разговаривать здесь в подобном тоне! — возразил Штеммерман эсэсовцу. — Перед вами не ваши подчиненные из войск СС, а ваш начальник. И примите во внимание, что ваше личное мнение меня нисколько не интересует!

— Да, генерал, перед вами стоит не кто-нибудь, а я, последователь фюрера. И прошу вас не забывать об этом! Я лично чувствую себя ответственным за то, чтобы решения, которые могут повлечь за собой тяжелые последствия, принимались только в интересах фюрера! Где и когда, хочу спросить вас, генерал, было в истории вермахта такое, чтобы генерал, полководец фюрера, приглашал к себе большевиков, которые диктовали бы ему свои условия?! И был ли такой случай, когда фюрер дал согласие на такое неслыханное дело?! Я вас спрашиваю, имел ли такой факт место в истории, генерал?

— Разрешите, группенфюрер, заметить вам, что ни о какой диктовке здесь нет и речи! — Фехнер попытался хоть как-то смягчить разногласия и одновременно засвидетельствовать, что между ним и точкой зрения Штеммермана имеется известная дистанция. — Командир корпуса и в мыслях не держал действовать вопреки воле фюрера!

Генерал Штеммерман приказал Фуке перейти к делу, заметив при этом, что это касается и его лично. Однако, не желая и дальше оставаться в стороне, он приказал позвать к нему начальника штаба.

Отдав эти распоряжения, он, тяжело дыша, повернулся к Гилле.

— Группенфюрер, я уже тридцать шесть лет служу в армии и за эти годы научился, не позоря своего мундира, принимать парламентеров так, как это положено.

— Но только не большевиков!

— Большевики они или англичане, парламентеры есть парламентеры, — резко ответил генерал и, увидев входящего в комнату начальника штаба, приказал ему доложить о сосредоточении в районе Стеблева частей, которые поступали в расположение Штеммермана из резерва верховного командования.

В этот момент полковник Фехнер, воспользовавшись какой-то отговоркой, вышел из комнаты.

Гилле положил свой стек, который до этого держал в руках, на стол и сел. Со свирепым видом он следил по карте за докладом начальника штаба, слова которого убедили его. И все-таки сам факт, что Штеммерман принял большевистских парламентеров, Гилле воспринимал как измену, за которой последует следующий шаг, еще более тяжелый.

Капитуляция такого большого количества войск была бы большой трагедией для Германии. А поскольку здесь еще чрезвычайно активно действует этот Национальный комитет «Свободная Германия», то принятие условий капитуляции будет рассматриваться всеми как результат деятельности этого комитета. Неприязнь Гилле к Штеммерману росла. Пока существовала хоть малейшая возможность сместить генерала, Гилле не хотел способствовать дальнейшей потере престижа вермахта перед собственным народом и какого бы ни было роста престижа комитета «Свободная Германия». Гилле любил рисковать и потому на этот раз решил поставить на карту все. Будучи командиром дивизии войск СС, он всеми средствами, вплоть до грубого насилия, стремился воспрепятствовать тому, чтобы десятки тысяч немецких солдат стали объектом русской пропаганды, а то еще и пропаганды немецких коммунистов, а затем через какое-то время вообще могли бы, чего доброго, выйти из-под власти нацистского режима.

Как только начальник штаба снова покинул помещение, генерал Штеммерман более детально объяснил Гилле задачи, поставленные перед дивизией СС «Викинг», подчеркнув при этом, что говорит об этом только для того, чтобы лично проинформировать его.

Гилле даже не попытался скрыть ироническую усмешку и сказал:

— И все-таки я не получил ответа на мой главный вопрос… У меня перед штабом стоит машина, на которой укреплена очень высокая штанга. Так не вывесить ли на ней белый флаг?

Фуке остолбенел: подобной наглости еще не приходилось слышать.

— Группенфюрер! — Штеммерман так энергично поднялся, что стул, на котором он сидел, отлетел и ударился о стену. — Сейчас вы немедленно вернетесь в свое соединение! И через два часа доложите о выполнении приказа, который я вам только что отдал. Понятно?

— Слушаюсь! — пробормотал Гилле, сверкнул очками, но так и не пошевельнулся, обдумывая про себя, а не пойти ли ему сейчас ва-банк.

Зашевелился он только тогда, когда Штеммерман с угрозой в голосе спросил его, чего он еще ждет. Мысленно обозвав себя дураком за то, что еще накануне не связался по телефону со штабом верховного командования, Гилле вышел, хлопнув дверью.

Генерал устало опустился на стул и закрыл глаза. После долгого молчания он произнес:

— Вот он, настоящий котел, в который мы попали. — И он устало посмотрел на полковника.

Фуке, который все это время стоял возле окна, подошел к двери.

— Если разрешите, господин генерал, у меня одно замечание…

— Прошу вас!

— Господин генерал, как мне кажется, мы должны обезопасить себя от подобных поползновений господ из войск СС. Во что бы то ни стало. Прошу извинить меня, господин генерал, если я…

— Говорите откровенно!

— Однако нам не следует перегибать палку. Группенфюрер СС Гилле имеет прямую связь со штабом верховного командования. Он наверняка попытается… — Фуке замолчал.

— Что же он попытается? — деловито спросил генерал.

— Взять вас под опеку.

Штеммерман хорошо понимал, что Гилле постарается подставить ему ножку. Во всяком случае, Штеммерман имеет возможность вылететь из седла, если не будет считаться с расстановкой сил в командовании вермахта. Еще решаясь на ведение переговоров с русскими, Штеммерман взвесил все «за» и «против».

Непосредственный начальник Штеммермана генерал Вёлер, без сомнения, как и прежде, был хорошо расположен к нему. Вёлер, как и Штеммерман, относился с неприязнью к командирам войск СС. Вёлеру довольно легко удалось завоевать себе уважение. Уроженец Нижней Саксонии, он довольно рано получил должность командующего армией, так как пользовался в ОКБ солидным авторитетом за свои знания, рассудительность и осторожность. К тому же он имел тесные контакты с генерал-фельдмаршалом фон Манштейном, начальником штаба у которого он был с сентября 1941 года по май 1942 года. Затем он занимал должность начальника штаба группы армий «Центр» у фельдмаршала фон Клюге, а после сдачи Харькова 22 августа 1943 года был назначен командующим армейской группировкой, которая позднее была переименована в 8-ю армию.

С Вёлером генерал Штеммерман прекрасно сработался. Тогда он еще не знал, что ему следует бояться начальника штаба Вёлера генерала Ганса Шпейделя. В ходе январских боев, которые они вели в тесном взаимодействии, Штеммерману так и не удалось установить с ним дружеский контакт. Шпейдель был с ним вежлив, но держал на определенной дистанции, что обижало командира корпуса. Будучи по натуре живым и общительным, он считал начальника генерального штаба человеком несимпатичным. Штеммерман любил ясность в отношениях. О Шпейделе же у него сложилось мнение как о человеке, который во всем замешан. Более того, ходили даже слухи, что его вот-вот откомандируют во Францию в распоряжение генерал-фельдмаршала Роммеля. И это в то время, когда здесь дел хватает! Нет, господину Шпейделю не удастся выманить никаких резервов. Именно поэтому Штеммерман полагал, что Шпейдель по крайней мере не станет его противником.

Однако командование 1-й танковой армии придерживалось другого мнения. И хотя Штеммерман не был ему подчинен, оно имело доступ к ставке, и с этим следовало считаться. В 1-й танковой армии было запрещено критиковать ОКБ и войска СС. Командующий армией генерал-полковник Хубе, служивший в первую мировую войну в пехоте, потерял в одном из боев руку. В глазах генерала Штеммермана он был обыкновенным хвастуном. Штеммерман никак не мог простить Хубе пустого хвастовства, когда тот заявил в ноябре 1942 года под Сталинградом: «Я имею опыт по котлам!» Затем он беспардонно похвастал, что его танки во что бы то ни стало пробьют брешь в кольце окружения русских, чтобы немцы в последующем должным образом использовали этот успех. И действительно, брешь была пробита, и даже не одна, а несколько, только не им, а русскими в боевом порядке его танкового корпуса, что, однако, не помешало ему самому улететь из котла на самолете. А сейчас он нечто подобное обещал сделать здесь, только, разумеется, с другими солдатами и с другими танками.