Худей! - Стивен Кинг

— Перестаньте, — хриплым голосом сказал Вилли Халлек. — Прошу вас перестаньте, — он непроизвольно коснулся щеки, думая, что выступил пот. Но это был не пот — слезы.

— Нет, вы этого не заслужили, — говорил Хопли с отчаянным весельем в голосе. — Я хочу высказать вам все сразу. Я не говорю вам, чтобы вы не занимались этим понапрасну, Халлек — Даниель Вебстер сумел убедить жюри Стараны, потому что какого черта! Думаю, все возможно. Но я считаю, что вы питаете чересчур много иллюзий. Цыган в ярости, Халлек. Он взбесился от гнева. Он стал мстить, а когда вы хотите мстить, вы же не видите, темный или светлый оттенок у серого? Когда ваша жена и дети погибают в авиакатастрофе, вы не желаете слушать, как цепь А не включила реле Б, а пилот В выбрал неудачное время, чтобы сходить в сортир Г. Вы просто хотите отыскать виновного и привлечь его… или убить из своего дробовика. Вам нужен козел отпущения, Халлек. Вы хотите, чтобы он пострадал. Вот мы и пострадали. Нам плохо. Ему хорошо. Возможно, я лучше понимаю такие вещи, чем вы, Халлек.

Медленно, медленно рука протянулась к узкому кружку света, который отбрасывала лампа Тензора, и повернула колпак так, что он осветил его лицо. Халлек смутно услышал вздох ужаса и понял, что этот вздор исходит от него. Он услышал слова Хопли: «На сколько вечеринок пригласили бы человека со сгнившим лицом?»

Лицо Хопли напоминало чужеродный грубый ландшафт. Красные воспаления ядовитого оттенка размером с донышко кофейной чашки покрывали, наползая друг на друга, его подбородок, шею, кисти рук. Более мелкие язвы усыпали щеки и лоб. Нос превратился в зачумленное королевство угрей. Желтоватый гной сочился и тек по каналам-трещинам между взрыхленными дюнами бывшей кожи, здесь и там смешиваясь с кровью. Грубые волосы бороды росли беспорядочно спутанными прядями. Халлек сразу понял, что брить их при таком катаклизме, смещении пластов плоти невозможно. А из центра этой, беспомощно погруженной в струящийся пейзаж катастрофы, пристально смотрели глаза Хопли. Он смотрел на Вилли очень долго, вчитываясь в отвращение и откровенный ужас на лице своего гостя. Наконец, кивнув с удовлетворением, он отвел лампу.

— О, Иисус! Хопли, мне так жаль…

— Не жалейте, — ответил Хопли с прежней веселостью. — Ваше дело продвигается медленнее, но и вы в конце концов туда доберетесь. Мой служебный пистолет лежит в третьем ящике этого стола, и, когда станет совсем нестерпимо, я воспользуюсь им, независимо от баланса на банковском счету. Бог ненавидит трусов, как говорил мой отец. Я хотел, чтобы вы увидели меня и поняли. Мне понятны чувства старого цыгана. Поэтому я и не стал утруждать себя долгими речами. Я не стал беспокоиться о причинах. Я просто хотел бы убить его за то, что он сделал со мной, Халлек.

Жуткая тень пошевелилась в кресле. Халлек услышал, как Хопли провел пальцем по щеке, услышал невыразимо тошнотворный звук лопающихся прыщей, выплескивающих гной. «Боже милостивый, пусть это будет сном, пусть будет просто безумием… но только не реальность».

— Я убил бы его очень медленно, — продолжал Хопли. — Но пощажу вас и не стану вдаваться в подробности.

Вилли попытался заговорить, но смог только захрипеть пересохшим горлом.

— Я не надеюсь на вашу миссии, — глухо говорил Хопли. — Почему бы вам вместо этого просто не прикончить его, Халлек? Почему бы вам…

Но Халлек пересек черту. Он выбежал из темного кабинета Хопли, больно ударившись бедром об угол стола. У него возникла безумная уверенность, что вот сейчас Хопли протянет свою кошмарную руку и схватит его.

Хопли не сделал этого.

Халлек выбежал в ночь и остановился, глубоко втягивая полные легкие свежего воздуха, ожидая, когда перестанут дрожать колени.

Глава 13

Вес 172 фунта

Оставшуюся часть недели Халлек беспокойно гадал, не позвонить ли Джинелли в «Три брата». Вилли казалось, что Джинелли знает ответы на любые вопросы, только какой вопрос нужно задать Джинелли Вилли не знал. В конце концов, он просто зарегистрировался в клинике Гласмана и начал проходить курс проверок на метаболизм. Если бы он был не женат и одинок как Хопли (прошлой ночью Хопли нанес несколько визитов в его сны), он послал бы все к чертям. Но была Хейди, о которой необходимо думать… и Линда — Линда, которая была лишь невинным наблюдателем, ничего не понимающим. Поэтому Вилли приехал в клинику, скрывая безумную правду, как наркоман скрывает тягу к наркотикам. Пока же он тут находится, Кирк Пеншли и Бюро Детективов Бартона позаботятся о его деле. Так он надеялся.

Итак, у него взяли анализы. Он пил противные растворы бария, отдающие мелом. Его облучали, просвечивали, проводили полный обзор. Доктора разглядывали его как редкостного зверя в зоопарке. «Как гигантскую панду или последнюю птицу Додо» — думал Вилли, сидя в солярии, держа в руках нераскрытый «Уолл-Стрит». У него были перебинтованы оба запястья, туда врачи воткнули кучу игл.

На второй день в Гласмане, когда его подвергли очередному туру вкалываний, вливаний и анализов, он заметил у себя двойную лесенку ребер, впервые за… за сколько лет? Нет, впервые за всю жизнь. Его кости напоминали о своем существовании, с триумфом пробиваясь на свет божий, отбрасывая тени на коже. «Рукоятки любви» над бедрами исчезли, проступили берцовые кости. Дотронувшись до одной из них, он подумал, что она кажется шишковатой, как ручка передач его первого автомобиля, Понтиака выпуска 57 года.

Вилли посмеялся немного, потом почувствовал, как покалывают налившиеся слезами глаза. Теперь вся его жизнь такая — то жарко, то холодно — неустойчивая погода с постоянной угрозой дождя.

«Я убил бы его очень медленно, — снова услышал он слова Хопли. — Но пощажу вас и не стану вдаваться в подробности».

«Почему? — подумал Вилли, без сна лежа в больничной постели. — Ведь ты в какой-то степени пощадил меня?»

За время своего трехдневного пребывания в Гласмане Вилли потерял семь фунтов. «Не так уж много, — думал он со своим новоприобретенным весельем висельника. — Совсем немного, не больше, чем весит средний пакет сахара. В таком темпе я окончательно испарюсь до… — Возрадуйся! Протяну почти до октября! Сто семьдесят два, — напевал он про себя. — Сто семьдесят два. Если бы ты был боксером, то сейчас перешел бы из тяжеловесов в средневесовую категорию… А как насчет легковеса? А потом веса пера? Как насчет взлетного веса?»

Принесли цветы: от Хейди и из фирмы. Маленький букетик прислала Линда. На карточке ее размашистым почерком было нацарапано: «Вилли Халлеку. Папочка, пожалуйста, выздоравливай поскорей. Люблю тебя. Лин». Вилли Халлек немного всплакнул над этим посланием.