Затаившийся страх (сборник) - Говард Лавкрафт

Той ночью, как всегда отпустив слугу, я отправился в собственную опочивальню, которую избрал для себя в западной башне, – из кабинета в нее вела каменная лестница, частью сохранившаяся с древних времен и выходившая в пристроенную заново короткую галерею. Комната была круглой, с очень высоким потолком, без деревянной обшивки стен – их я занавесил арасскими гобеленами, мной самим подобранными в Лондоне.

Убедившись, что Черномаз со мной, я затворил тяжелую готическую дверь и стал готовиться ко сну при свете электрических ламп, весьма удачно изображавших свечи. Наконец я выключил свет и опустился на кровать с четырьмя резными столбами под балдахином. Достопочтенный кот привычным образом расположился поперек моих ног. Занавешивать окно я не стал, чтобы иметь возможность видеть небо через узенькое окно. Небо еще светилось, и тонкий переплет окна изящно вырисовывался на фоне отсветов заката.

Через какое-то время я, должно быть, уснул – помню, что потерял нить какого-то странного сна, когда кот вдруг резко поднялся. Я видел его силуэт в слабом свечении неба: он вытянул голову и, опираясь передними ногами на мои лодыжки, подбирал задние, готовясь к прыжку. Кот глядел на какую-то точку в стене к западу от окна, вид ее ничего не говорил мне, но теперь и я не мог оторвать от нее глаз.

Понемногу я осознал, что Черномаз не попусту поднял тревогу. Не знаю – взаправду ли шевельнулся тогда гобелен. По-моему, шевельнулся, только чуть-чуть. Но могу присягнуть: за ним слышен был тихий торопливый топоток крысиных или мышиных лап. Не теряя мгновения, увесистый кот прыгнул на гобелен и, сорвав его собственной тяжестью, открыл передо мной древнюю стену… Влажные камни, кое-где заляпанные реставраторами, не обнаруживали никаких следов разгуливающих грызунов.

Черномаз суетился возле стены, обнюхивая и ощупывая упавший ковер, и временами пытался просунуть лапу между стеной и дубовым полом. Ничего не обнаружив, некоторое время спустя он устало вернулся на свое место поперек моих ног. Я не шевельнулся, но заснуть в ту ночь уже не сумел.

Утром я расспросил всех слуг, но никто из них не ощутил ничего необычного, разве только кухарка обратила внимание на кота, ночевавшего у нее на подоконнике. Посреди ночи он принялся вдруг орать и разбудил воплями кухарку, успевшую заметить, как он устремился через приоткрытую дверь на лестницу. Я проспал до полудня, а после отправился к капитану Норрису, которого мое повествование чрезвычайно заинтересовало. В странном случае, пустяковом, но все-таки любопытном, он узрел некие показавшиеся ему живописными подробности, которые заставили его обратиться к примерам из местных преданий о привидениях. Крысы смутили его не менее, чем меня, и Норрис одолжил мне несколько мышеловок и парижскую зелень. Возвратившись домой, я велел слугам разместить отраву и ловушки на стратегически важных направлениях.

Возвратился я поздно, едва ли не полусонным, но дремоту то и дело нарушали сны самого жуткого содержания. Мне казалось, что с огромной высоты я взираю в какой-то сумеречный грот, наполненный грязной жижей, а посередине, по колени в этой жиже, седобородый бес-свинопас подгоняет посохом стадо рыхлых, отвратительных бледных тварей, чей облик наполнил меня предельным омерзением. И когда, выполнив свое дело, он кивнул и застыл, вонючая пропасть неподалеку извергла огромную стаю крыс, пожравших и старика, и тварей.

Ужасное видение это нарушили движения Черномаза, как и обычно спавшего у меня на ногах. На этот раз мне не нужно было гадать о причине его ворчания, шипения и страха – кот впивался когтями в мои ноги, не думая о производимом им эффекте: все стены спальни словно ожили, отовсюду доносился тошнотворный звук – мерзкий шорох движений голодных огромных крыс. Было совершенно темно, я не видел, что творится за гобеленами – упавшее полотно подняли еще с утра, – страшно было включать свет.

Едва колбы ламп наполнились светом, я увидел повсюду шевеление, под гобеленами пробегали какие-то комки, заставляя иные из странных рисунков выплясывать танец смерти. Но от света движение исчезло едва ли не мгновенно, и звук вместе с ним. Выпрыгнув из постели, я стал тыкать в гобелены длинной ручкой стоявшей возле постели жаровни и осторожно приподнял край одного из полотнищ, чтобы увидеть, что творится под ним. Там не было ничего – лишь старинные камни. И даже кот, казалось, не слышал теперь ничего сверхъестественного и аномального. Оглядев кольцевую ловушку, поставленную мной в комнате, я заметил, что все окошки захлопнуты, хотя ни следа не осталось от попавшейся и вбежавшей добычи.

Речи о сне более не могло быть, и, засветив свечу, я вышел на галерею, намереваясь спуститься по лестнице в свой кабинет. Черномаз шел за мной по пятам. Но не успели мы добраться до каменных ступеней, как кот рванулся вперед и исчез на старинной лестнице. Еще спускаясь по ней, я успел услышать звуки в огромной комнате подо мной – и в природе этих звуков трудно было ошибиться.

За дубовыми панелями топали крысы, а Черномаз метался по комнате с яростью обманутого охотника. Спустившись, я сразу включил свет, но на этот раз шум не утих. Крысы буквально грохотали по стенам, топая с такой силой и отчетливостью, что я наконец сумел заметить направление их движения. Им не было числа, крысы словно рушились из непостижимых высот во столь же немыслимые бездны.

В коридоре послышались шаги, через какой-то миг двое слуг распахнули массивную дверь. Они обыскивали дом, пытаясь обнаружить неведомый источник беспокойства, побудивший всех кошек сломя голову броситься вниз – к запертой двери в погреб. Я спросил у слуг, не было ли им слышно крыс. Отвечали они отрицательно. Когда я обернулся, чтобы привлечь их внимание к панелям, оказалось, что шум прекратился.

В сопровождении обоих мужчин я отправился к двери, но кошек возле нее уже не было. Я решил, что позже непременно обследую подвал, но пока решил ограничиться осмотром ловушек. Все были насторожены, но, увы, ловушки так и остались пустыми. Успокаивая себя тем, что крыс не слышал никто, кроме кошек и меня самого, я засел до утра в кабинете, предаваясь глубочайшим раздумьям над обрывками легенд, повествовавших о том, что творилось в здании, в котором я обитал ныне. До полудня я перехватил толику сна, откинувшись на спинку удобного библиотечного кресла, одиноко нарушавшего мою средневековую меблировку. Потом позвонил капитану Норрису, и он тут же прибыл, чтобы помочь мне обследовать нижний погреб.

Конечно же, мы ничего не нашли, разве что с трепетом обнаружили, что подвал этот был сооружен руками римлян. Каждая приземистая арка и массивный столб были возведены строителями Рима, не подражателями-саксами, – перед нами был строгий и гармоничный классицизм времен цезарей. И в самом деле, стены подвала изобиловали надписями, прекрасно известными антикварам, неоднократно исследовавшим замок. Такими как «P.GETAE.POP… TEMP… DONA» или «L.PRAC… VS… PONTIFI I… ATIS». Упоминание об Аттисе заставило меня поежиться: Катулла я читал и кое-что знал об ужасных обрядах в честь восточного бога, которому поклонялись все обращавшиеся к Кибеле. При свете фонарей мы с Норрисом пытались интерпретировать странные, почти стершиеся надписи на сторонах каменных четырехгранников неправильной формы, прежде считавшихся алтарями, но ничего не сумели понять. Удалось только вспомнить, что ученые видели в одном из символов, напоминавшем солнечный диск с лучами, знак не римского происхождения. Значит, римляне позаимствовали эти алтари у какого-то более древнего, быть может, возведенного аборигенами, храма, стоявшего на этом же месте. Бурые пятна на одном из них заставили меня призадуматься. Самый крупный из камней – в центре – обнаруживал знакомство с огнем: на нем явно сжигали приношения.

Вот что оказалось в крипте, перед дверью в которую кричали кошки и где мы с Норрисом вознамерились переночевать. Слуги, которым было приказано не обращать внимания на ночные кошачьи концерты, перенесли вниз кушетки. Черномаз был взят за компанию и для помощи. Мы решили притворить прочную дубовую дверь со щелями для вентиляции – разумеется, современной работы, и, плотно заложив ее, отправились спать с горящими фонарями, готовые ко всему, что могло случиться.

Подземелье это находилось, вне сомнения, далеко от поверхности, в самых недрах приорства, обращенного к лощине известнякового утеса. Я и не сомневался, что именно сюда устремлялись непонятно откуда берущиеся крысы, хотя трудно было понять, на чем основывается такая уверенность. А пока мы лежа выжидали, бодрствование мое то и дело сменялось какими-то нечеткими, даже не оформившимися снами, из которых меня вырывали беспокойные движения шевелящегося в ногах кота.