Убийства павлиньим пером - Джон Карр

– Нет, не совсем так. Тогда я не удивился. Вэнс Китинг был человеком нетерпеливым и частенько делал дела по телефону.

– Черт побери, это так. Он купил целый дом всего лишь за несколько часов до того, как его убили, – напомнил всем Мастерс. – Итак, сэр?

– …Он и миссис Дервент вместе рассматривали эту скатерть, восхищались ею в моем магазине буквально за неделю до того. Вот так-то, джентльмены. Любые другие рассуждения, откровенно говоря, не мое чертово дело. – Лоб Соара дернулся, когда он поднял брови; глаза его застлало легкой дымкой. – Я послал ее с личным курьером, моим помощником мистером Уиверном, в дом номер 33 на Вернон-стрит. Уиверн позже доложил мне, что он отдал ее горничной в дверях. Меня беспокоила только одна вещь. Я не совсем был уверен, что разговаривал по телефону именно с мистером Китингом.

– Почему? – мягко поинтересовался Г. М.

– Не знаю. Голос показался мне как бы старше. Не могу сказать, что я сознательно в этом усомнился, однако это запало мне в голову, вот и все. Между прочим, поскольку вам нравится, когда называют точное время, так этот звонок раздался в час дня. Я как раз отправлялся на ленч. А вернувшись с ленча, решил удостовериться. Так что я позвонил Китингу под тем предлогом, что хочу убедиться, что сделал все так, как он хотел, и все такое. И представляете, что я услышал? Китинг заявил, что не звонил мне и ни о чем не просил.

– Итак? Вас это, конечно, встревожило?

Соар издал звук, напоминающий «плюх», и дым вихрями окутал его лицо.

– Да, нас обоих. Сначала я испугался, что он думает, будто я хочу оскорбить его или пошутить над ним. Естественно, я встревожился. Но Китинг сказал, что, поскольку предмет продан, в данных обстоятельствах он предпочтет его купить. Я ответил, что в данных обстоятельствах он уже не продается.

Конечно, это был глупый спор, но закончился он тем, что Китинг меня убедил… Да, я знаю, это звучит фантастически, однако для него… не было ничего страшнее, чем упасть в глазах миссис Дервент. Он решил: что ж, пусть будет так, будто он прислал ей скатерть. Я согласился, сказав, что в таком случае Китинг получит ее за половину реальной цены.

Г. М. моргнул.

– Гм… Когда вы упомянули о продаже скатерти Дервенту вечером во вторник, вы рассказали ему эти подробности?

Соар удивился:

– У вас репутация очень умного человека, сэр Генри. Не думаю, что мне даже стоит отвечать на это. Я говорю о сделанных у меня покупках, в особенности о конфиденциальных покупках, не более, нежели доктор говорит посторонним о почках своих пациентов или, скажем, хозяин отеля о том, что поселившиеся у него мистер и миссис Джон Смит не предъявили ему свидетельства о браке.

– Еще один реалист?

– Нет, это Дервент реалист. Моя личная философия несколько иная. Но может быть, вы не хотите это обсуждать? Я только упомянул, что мистер Китинг купил миланскую скатерть, да. Я сделал намек, который он мог интерпретировать, как ему было угодно. Сами понимаете почему. Над нами с Китингом была сыграна кем-то весьма дорогая, бесчувственная и, вероятно, опасная шутка. Кто попросил, чтобы эту скатерть прислали миссис Дервент? И с какой целью? Я хотел узнать, что известно об этом Дервенту – не поймите меня превратно! – хотел выяснить, знал ли он вообще, что его жене прислали скатерть.

– Ну, и он знал об этом?

– Нет. Или, во всяком случае, мне этого не сказал. Но я также готов поспорить, – проговорил насмешливо Соар, – что он ничего не сказал об этом и вам.

Прежде чем Г. М. успел ему ответить, в разговор вмешался Мастерс:

– Постойте, минутку, сэр! Мы не желаем уклоняться от хорошего доброго свидетельства, которое получили. Если скатерть, несомненно, была у миссис Дервент перед тем, как мистера Китинга убили, – ну, вы сами понимаете, что это означает. Прямое благоприятное свидетельство. Э? Вот так-то. Вы говорите нам, что ваш помощник отвез скатерть в дом миссис Дервент и передал ее горничной. А горничная передала скатерть миссис Дервент?

Соар посмотрел на кончик своей сигареты.

– Я почти в этом уверен, инспектор. Но, как вы понимаете, я этого не видел; и я не могу делать за вас вашу работу.

– Может быть, это и моя работа, – признал Мастерс, – но в то же время это ваша скатерть. Вы не попытались выяснить кое-что о ней у самой миссис Дервент? Почему вы ее не спросили?

– Я спросил, – невозмутимо ответил Соар. – Именно поэтому она и ушла в половине десятого наверх с головной болью.

В этот момент Поллард был уверен в верности своего впечатления, что эти двое, похоже, перешли на разговор на повышенных тонах. Может быть, это выглядело так потому, что у обоих были хорошо поставленные голоса, а может быть, и потому, что все остальные в комнате сидели тихо как мышки.

– Итак? Значит, вот почему это случилось, – пробормотал Мастерс. – Это проясняет картину, насколько я понимаю. Да, сэр, но что она вам об этом сказала? Мне кажется, здесь какая-то путаница и тайна, там, где их быть не должно. Скажем так, вы могли спросить ее: «Как вам понравилась эта чудесная скатерть?» Вы могли сказать это, не показавшись нескромным, потому что она была доставлена из вашего магазина. И она могла ответить: «Боже, разве это не чудесно со стороны мистера Китинга прислать ее мне?» Или что-то в этом роде. Ну, как всегда говорят женщины.

– В том-то все и дело, инспектор. Она ничего не сказала, у нее разболелась голова. Вы совершенно правы. Вот почему я и подумал, что все это дело выглядит подозрительным, вот почему и стал расспрашивать об этом самого Дервента. – Соар нахмурился. – Я понимаю, что вы… э… что у вас был определенный опыт общения с миссис Дервент. Можете вы понять, что она вообще мне ничего не ответила?

Это был удар прямо в лицо, и даже Мастерс ощутил его и вынужден был признать, что это правда, хотя он и не был удовлетворен. Соар повернулся к Г. М.:

– Я не знаю, насколько это может вам помочь ответить на конкретный вопрос, почему Китинг не пришел на вечер убийств во вторник вечером. Но скажите, не кажется ли вам эта неприятность со скатертью достаточной причиной, по которой он предпочел остаться дома?

– Нет, – отрезал Г. М.

– И я считаю, что нет. Мы говорим сейчас о человеке светском, который, как я обнаружил, весьма отличается от обычного человеческого существа. Теперь вы можете видеть, насколько сильно Китинг был увлечен миссис Дервент. Он так слепо поддавался ее чарам, что скорее готов был пойти на неприятный обман, чем признать, что не заказывал для нее подарка…

Не сказав ни слова и не издав ни звука, Франсис спокойно поднялась и прошла свободной походкой к двери из комнаты. Казалось, что она шагает медленно и даже делает это намеренно, но, когда была уже в шаге или двух от двери, бросилась бежать. Дверь за ней закрылась.

– Приношу мои извинения, – очень спокойно проговорил Соар. – Помоги мне боже, я хотел бы принести ей извинения должным образом.

Рональд Гарднер, не сводя светлых глаз с Соара, заметил:

– Похоже, мы все только еще сильнее запутали. Конечно, ей было очень приятно это услышать.

– Могли бы меня остановить.

– Нет, я… я не успел. У вас такая завораживающая манера говорить, вы заставляете людей себя слушать…

– В особенности самого себя. Что ж, идите и успокойте ее. Здесь может быть кто-то другой, кто захочет это сделать.

– Благодарю, – вежливо произнес Гарднер. – Я так и поступлю. – И он широко зашагал за мисс Гейл.

Все это произошло так быстро и внезапно, что никто не успел ничего сказать, это высветило в Соаре новую сторону, объясняя, почему он говорил об этом сквозь зубы. Г. М., как чрезвычайно ученая сова, не сделал никаких комментариев. Но Мастерс после нескольких секунд свинцовой тишины продолжил.

– Сэр Генри сообщил нам, – заявил старший инспектор, – что ему нет дела до того, кто украл револьвер из дома Дервентов во вторник вечером. Однако мне есть до этого дело. А кстати к тому, что уже было сказано, сэр, и учитывая объяснения мистера Гарднера, вы все еще думаете, что именно мистер Гарднер забрал револьвер? Он мог это сделать, вы знаете.

– Я совершенно уверен, что он этого не делал, – ответил Соар, поднимая брови. – Что заставляет вас так думать?

Филипп Китинг подошел к нему и резко проговорил:

– Послушайте, Бен, не отказывайтесь от своих слов. Ради меня. Я и так устал от того, что все неправильно понял и заставил полицию думать, что все, что я говорю, – ложь. Вы сказали мне совершенно ясно: «Помешайте этому парню, Гарднеру, в конце концов, это он взял револьвер. Он что, пытается меня оскорбить?» Или что-то вроде этого. Мне надоело со всеми попадать впросак…

– Это только подтверждает, – сообщил ему Соар, – что у тебя добрые намерения. Единственная твоя беда, если ты простишь мне такие слова, в том, что ты – самый неточный репортер в мире. Я уже замечал это раньше. – Слова об «оскорблении», похоже, задели его. – Я помню, что говорил что-то в этом роде. Но к этому я еще добавил слова: «Нет, этого не может быть, потому что револьвер был в гостиной на каминной доске в половине двенадцатого, а Гарднера с тех пор там не было». Понимаете, инспектор, я стоял в дверях «берлоги» Дервента, когда Дервент прошел с Гарднером к парадной двери.