Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

Скривившись, чиновник все же кивнул в знак согласия.

Николя отправился самым коротким путем. Пройдя по перспективе французского сада Большого Трианона, он увидел на берегу маленькую лодку; сидевший в ней лодочник что-то подгонял в обшивке. Воспользовавшись своими властными полномочиями, Николя взял лодку и довольно быстро вспомнил, как управляться с кормовым веслом: когда-то, в Треигье, будучи подростком, он часто плавал на своей плоскодонке в эстуарии Вилена.

Поднявшись в южном направлении до конца Малого канала, он выпрыгнул на берег. После недолгих поисков он наткнулся на пару сапог и рыжий парик. Похоже, все подтверждало версию самоубийства; сняв сапоги и отбросив в сторону парик, самоубийца вошел в воду. Такой способ ухода из жизни предполагал, что человек не умеет плавать; а может, он просто не знал истинной глубины канала. Поискав другие следы, Николя обнаружил, что недавно здесь на сухой траве стояли лошади. Его предположение подтверждала куча свежего навоза. Итак, человек прибыл сюда не один — если, конечно, следы на берегу принадлежали ему. Неожиданно Николя понял, что ему не нравится. Почему сапоги стоят ровно, носок к носку, а парик, старательно расправленный, аккуратно разложен на земле? Неужели самоубийца хотел, чтобы их поскорее заметили? Странно, что человек, решивший свести счеты с жизнью, да еще ночью, позаботился о подобных вещах. Впрочем, кто знает, что приходит в голову в такую минуту?

Николя собрал улики, сел в лодку и вскоре, весь в поту от затраченных усилий, прибыл на место, где его ожидали люди прево и обнаружившие труп фонтанщики. Ко всеобщему удивлению, он спросил у одного из рабочих, умеет ли тот плавать. Получив положительный ответ, он попросил его войти в воду и распластаться по ней как доска, чтобы течение само его несло.

— Я хочу посмотреть, — объяснил он, — как поведет себя тело, вытолкнутое на поверхность, и в каком направлении его понесет течение.

Оставшись в одних подштанниках, молодой человек, которого проводимый эксперимент очень забавлял, плюхнулся в воду и, побарахтавшись немного, распластался на поверхности. Какое-то время тело его, освещенное ярким солнцем, оставалось неподвижным, затем медленно повернулось вокруг собственной оси и поплыло, удаляясь от берега, к центру канала.

— В какую сторону дул сегодня ночью ветер?

— С севера на юг.

— А сейчас?

— По-прежнему с севера, сударь, без изменений.

Итак, эксперимент подтвердил его предположения. Погрузившись в воду в южной оконечности Малого канала, утопленник должен был оставаться на месте, пока волны не прибьют его к берегу. Срезанная ветка подтверждала его пока еще смутные предчувствия. Между берегом, где он нашел сапоги и парик, и берегом, где выловили труп, пролегало поле неуверенности, где друг за другом выстраивались гипотезы. Из воды выбрался молодой фонтанщик; с него потоками стекала вода. В руке он держал бесформенный предмет, о который, по его словам, споткнулся возле берега. Очищенный от ила, предмет оказался рыжим париком. В задумчивости Николя взял его, а потом приказал людям прево немедленно отправить труп и все улики в Париж, в Шатле, где тело поместят в Мертвецкую. Набросав на клочке бумаги несколько слов, он велел курьеру срочно доставить записку инспектору Бурдо. В записке он просил своего друга и помощника срочно призвать в Шатле Семакгюса и Сансона.

По дороге в Париж все его размышления вытеснила неожиданно сложившаяся считалка, и теперь ее чеканные строки, не переставая, звенели у него в висках:

Вот труп,А вот листок,Вот парик,А вот второй,Приложи к нему жетонИ скорее выйди вон,Пока ветер не унес.

Интересно, куда на этот раз унесет его ветер?

V

ДЬЯВОЛЬСКАЯ ТРАВА

Многие вещи кажутся невозможными только потому, что мы привыкли считать их таковыми.

Прежде чем отправиться в Париж, Николя встретился с Сартином, сказал, что опознал труп, и, взяв на себя расследование, нарушил юрисдикцию прево в королевских владениях, после чего попросил министра в разговоре с прево объяснить причины такого нарушения, выдвинув в качестве доводов срочность, государственные интересы и приказы короля. Министр несколько раз просил его уточнить некоторые подробности, потом задумался и наконец заявил, что категорически против малейшей попытки допросить в качестве свидетеля герцога Шартрского. Не только потому, что принц вот-вот уедет в Брест к адмиралу д’Орвилье, но еще и потому, что любой шаг подобного рода сочтут травлей принца, что повлечет за собой множество неудобств. К тому же никто не может поручиться, как к этому отнесется король, ибо речь все же идет о его родственнике. Однако было бы интересно узнать, обеспокоен ли герцог исчезновением своего доверенного лакея, с которым его связывало множество тайных делишек, называть которые не поворачивается язык; к тому же Ламор всегда сопровождал герцога в его поездках. Тут Сартин подмигнул Николя, и тот понял, что в Пале-Руаяль у министра есть свои глаза и уши, а «тайна переписки по-прежнему находилась под бдительным оком Юпитера: божество пользовалось ею, чтобы знать все, что происходит в человеческих сердцах».[33] Напоследок министр спросил, какова, по мнению Николя, причина смерти Ламора. Убийство или самоубийство? И потребовал вынести определение как можно скорее.

Добравшись до особняка д’Арране, комиссар переоделся и снова вскочил в седло. Прекрасная Эме еще не вернулась из похода за магнетическим флюидом. Резвушка попрощалась с Трибортом радостным ржанием и, почувствовав на спине любимого всадника, радостно помчалась по дороге в Париж. Она скакала столь резво, что на середине пути они обогнали телегу, везущую в Шатле тело утопленника. Николя велел вознице поторапливаться, ибо, по его мнению, тот ехал слишком медленно. Заодно он поздравил себя, что курьер оказался не столь медлителен, а следовательно, появился шанс выиграть немного времени. Тем более что вскрытие следовало произвести как можно скорее, ибо жара не способствовала сохранности трупа.

В это лето Мертвецкая в Шатле превратилась поистине в скопище ужасов. Свою роль сыграл как нестерпимый зной, так и его последствия. В Севре Николя пришлось ехать вдоль Сены, и он своими глазами видел, как берега реки кишели людьми, пытавшимися любыми способами спастись от жары. Парижане к концу дня скапливались на площади Мобер, на мостах Мари, Зерновом и Анри, а также на набережной Театинцев, вокруг крошечного рукава, отделявшего набережную Орфевр от набережной Августинцев, и радостно плескались на мелководье; разумеется, среди купальщиков преобладали дети. Банных заведений не хватало, да и для простонародья они были слишком дороги. Утро приносило мрачную жатву утопленников, которых приходилось складывать штабелями на плитах Мертвецкой. Обилие трупов стало манной небесной для начинающих хирургов, жаждущих усовершенствоваться в своем искусстве. По ночам, спрятавшись в засаде, хирурги вытаскивали из воды утопленников. На следующий день река равнодушно принимала остатки от их усердных занятий, а потом разрозненные куски тел, выловленные из воды, загромождали морг. Мрачное зрелище подготовило его к своеобычному спектаклю, к которому он до сих пор не мог привыкнуть, — к вскрытию тела.

В дежурной части его ждал Бурдо. Он исполнил указание Николя и теперь надеялся, что ни Семакгюс, ни Сансон не заставят себя ждать. Николя подробно, ничего не упустив, изложил ему свое видение преступления, сложившееся у него в результате поездки в Версаль. Узнав о двух рыжих париках, Бурдо, обычно скупой на эмоции, даже подскочил от неожиданности. Потом, сосредоточившись, задумался и начал размышлять вслух:

— Однако почему мне в голову лезут странные мысли? Откуда взялись два парика? Для совпадения слишком неожиданно. Находка второго парика не может быть делом ни случая, ни совпадения. Надо искать причину.

— И где, по-твоему, ее следует искать?

— Зная тебя, думается, ты сам уже нащупал верный путь. Говоря о навозе, ты говоришь о лошадях, говоря о лошадях, говоришь о всаднике, а в нашем случае, видимо, сразу о двух. Так как имеется два парика, полагаю, Ламору принадлежал только один. Давай вспомним события вчерашнего вечера. Ренар встретился с лакеем герцога Шартрского в Воксхолле, затем снял гитона и повез его к себе на улицу Пан. Ретиф последовал за ним и, убедившись, что оба вошли в дом, прекратил слежку. Его не в чем упрекнуть, а наружность часто обманчива.

— Ты хочешь сказать, что…

— …что Ренар один из наших. Ты в самом деле считаешь, что он мог не заметить слежку? Нет, вряд ли он настолько беспечен. Возможно, какое-то время он действительно не замечал, что за ним следят, но потом должен был почувствовать присутствие соглядатая.