Динарий кесаря - Наталья Александрова

Торговка посмотрела на него с неодобрительным удивлением, но в память о купленных семечках удостоила все же ответом:

– Где остановиться? Вот ты тута остановился, и стой, сколько хошь, – никто тебе не запрещает… А никаких гостиниц я не знаю, была «Заря Востока», да уж лет пять как закрылась, все одно никаких приезжих у нас не бывает. А на улицу Красных Партизан ходит «двадцатый» троллейбус…

Леня осведомился, где этот троллейбус останавливается, и торговка, которой и самой хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, ответила, что троллейбус в городе всего один, а почему он «двадцатый» – никому не известно, а останавливается он прямо тут, на площади.

Маркиз повертел головой в поисках какого-нибудь заведения, где можно было бы погреться и выпить кофе в ожидании троллейбуса – он и не мечтал уже о чашечке нормального эспрессо и согласился бы на бумажный стаканчик с коричневатой бурдой, но на улыбинской площади и это достижение прогресса не было предусмотрено, а спрашивать у старухи-торговки он побоялся – еще примет его за иностранного шпиона.

Холод начал уже проникать ему под одежду, но в это время на площадь, дребезжа и грозя развалиться, выполз действительно троллейбус номер двадцать, судя по внешнему виду, ровесник одноименного съезда КПСС, развенчавшего культ личности. Остановившись прямо перед Леней, троллейбус с ревматическим скрипом распахнул двери, которые при этом едва не отвалились, и принял Маркиза в свое негостеприимное нутро.

Пассажиров в троллейбусе не было, а холодно было почти так же, как на улице. Леня добрался по раскачивающемуся салону до кабины водителя и вполне вежливо спросил того, как заплатить за проезд по маршруту и где находится улица Красных Партизан.

Водитель с непонятной ненавистью ответил, что деньги за проезд он не получает, а пассажиры должны компостировать талон. Но талонов он тоже не продает, а продают их в газетных киосках. На Ленин резонный вопрос, что же делать, водитель злорадно ответил, что раньше надо было думать, а вот теперь ужо придет контроль и так штрафанет, что не обрадуешься. А сам он, водитель, запросто может безбилетного Леню высадить, тем более что вот она, та самая улица Красных Партизан, про которую Леня спрашивал.

Троллейбус снова с болезненным скрипом распахнул едва не отвалившиеся двери, и Леня вышел на пустую заснеженную улицу.

Если бы не царившие в Улыбине холод и бесприютность, городок можно было бы назвать красивым. Вдоль улицы выстроились дружным строем уютные двухэтажные домики, выстроенные по одному и тому же принципу – первый этаж был каменный, аккуратно оштукатуренный, второй – бревенчатый, обшитый вагонкой и выкрашенный какой-нибудь веселой краской, да еще и резные деревянные наличники украшали фасад. При каждом домике имелся небольшой садик, и Маркиз подумал, что в мае, когда расцветают в Улыбине яблони и вишни, здесь должно быть очень славно; но то в мае, а сейчас, когда по улицам метет поземка и ветер воет что-то вроде очень тяжелого рока, единственное и непреодолимое желание, возникающее на кривых улыбинских улицах – немедленно повеситься. К тому же наверняка в этих нарядных живописных домиках туалеты не предусмотрены проектом и все удобства размещаются во дворе.

Леня тяжело вздохнул и побрел вдоль улицы Красных Партизан, отыскивая нужный номер дома.

Дом нашелся очень скоро, он был в точности таким же, как остальные, – с беленым каменным основанием и деревянным бутылочно-зеленым верхом, украшенным резными белыми наличниками. Леня подошел к воротам и решительно постучал в них кулаком.

Никакого ответа на этот стук не последовало. Переждав немного, Леня повторил эксперимент – с тем же нулевым результатом.

Тогда он изо всех сил ударил в ворота ногой.

Во дворе раздалось сонное недовольное ворчание, перешедшее затем в грозный басовитый лай. Еще через минуту послышались шаги, и хриплый мужской голос крикнул через забор:

– Ну чего ты стучишь? Чего стучишь? Я те постучу! Перебудил всех в такую рань!

– Хозяин, я только спросить хочу! – крикнул Леня, стараясь перекрыть собачий лай.

– Ничего нам не надо! Ничего не покупаем! – продолжал голос из-за забора. – Не уберешься прочь, Хусейна спущу!

Учитывая злобный басовитый голос собаки, угроза была достаточно серьезной, и Маркиз как можно громче крикнул, надеясь, что хозяин не сразу перейдет от слов к делу:

– Я только хотел узнать, здесь Куренцовы не живут? Здесь раньше жили Куренцовы, Алевтина Егоровна, Лариса, Татьяна…

– Не знаю я никаких Курицыных! – орал хозяин за забором, все больше свирепея.

– Да не Курицыны, не Курицыны – Куренцовы! – надрывался Маркиз из последних сил.

– И Куренцовых не знаю! Мы здесь живем, Шерстоуховы! Проваливай, пока цел, а то Хусейна спущу!

Леня услышал, как во дворе угрожающе загремела цепь, и почел за благо ретироваться.

Отойдя от негостеприимного дома подальше и дождавшись, когда затихнет грозный лай Хусейна, он огляделся по сторонам и задумался. Пока никаких положительных результатов его командировка в Улыбин не принесла, и среди возможных перспектив угрожающе маячило двустороннее воспаление легких. Если в доме Куренцовых живут теперь совершенно другие люди, явно не склонные к переговорам и ничего о прежних жильцах не знающие, то куда еще можно податься за информацией?

Но в данный момент еще больше волновал Леню другой вопрос – куда спрятаться от холода, от пронизывающего ветра и где выпить хоть чего-нибудь горячего.

Неподалеку от бывшего дома Куренцовых в ряду веселеньких живописных домов Маркиз заметил зияющую брешь, в которой приютилась одноэтажная стекляшка стандартного торгового павильона. Там хотя бы можно согреться, а если повезет, и купить чего-нибудь съестного…

Леня открыл дверь стекляшки и вошел в тепло.

Здесь он убедился, что прогресс в какой-то мере коснулся и захолустного Улыбина. Во всяком случае, под стеклом на прилавке красовались безусловные признаки контактов с внешним миром – шоколадные батончики «Марс» и «Сникерс», импортные презервативы и несколько видов жевательной резинки – наверное, самые нужные предметы для рядового улыбинца.

Тем не менее в магазине стоял кондовый, непобедимый и вечный запах кислой капусты – такой же, как в семидесятые, а пожалуй что и в тридцатые годы минувшего столетия…

Кроме Лени, в магазине имелись две продавщицы – одна сильно пенсионного возраста, тем не менее неумеренно накрашенная, с огненно-рыжими от хны волосами, и вторая – совсем еще молоденькая, с выпученными сонными блекло-голубыми глазками и короткой непритязательной стрижкой, с годами обещающая стать весьма похожей на свою соратницу по прилавку. Еще имелась худощавая востроглазая старушонка, которая, перегнувшись через прилавок, оживленно доказывала что-то старшей продавщице:

– А я тебе говорю – ходит он к ней! Каждый, почитай, день! Только Васька за дверь – а он тут как тут! А она – как ни при чем! Встречает меня – здрасьте, говорит, Варвара Спиридоновна! Как будто ни при чем! Так прямо и говорит – здрасьте, Варвара Спиридоновна!

Пожилая продавщица сочувственно ахнула, склонила рыжую голову к плечу и с живейшим интересом осведомилась:

– Ну а ты что, тетя Варя?

– Ну а я-то что? Я, будто ничего и не знаю, ей в ответ тоже говорю: здравствуй, мол, Ксения! Здорова ли? – будто я совсем ничего и не знаю.

– Ужас! – с непритворным чувством воскликнула продавщица. – Натуральный кошмар! А он-то, говоришь, каждый день к ней ходит?

– Дак, почитай, что каждый Божий день! Васька только в дверь, а он уж – тут как тут!

– Нет, но это же кошмар! – продавщица округлила глаза. – Это же натуральный ужас! А ведь мать-то у нее какая была женщина! Это же просто святая была женщина! Слова худого о ней никто не сказал!

– Про мать ничего не скажу, – старушонка неодобрительно поджала губы, – матери ее не видала, я тогда здесь еще не жила, мы тогда с Петром Афанасьичем в Средней Азии на мелиорации были, а только он к ней каждый день ходит. Чуть Васька за дверь…

– Но я-то здесь с детства, я мать ее очень хорошо знала, просто натуральная святая была! – прервала старушку продавщица.

Маркиз неожиданно для себя самого решительно обратился к работнице прилавка:

– Я прошу прощения, вы вот сейчас только сказали, что с детства здесь живете…

– Ну? – недоуменно уставилась на него немолодая женщина, только теперь заметившая в магазине нового человека. – Ну, допустим, что с самого детства. А что с того?

– Так вот, извините, не знали ли вы Куренцовых? Алевтину Егоровну, Ларису, Татьяну?

– Куренцовых? – переспросила продавщица. – Еще бы мне не знать Куренцовых! Лариса, почитай, подруга мне была! Чуть ли не как сестры мы с ней были! Вы спрашиваете – не знаю ли Куренцовых! Еще бы мне их не знать! А вы что – родственник им, что ли, будете?

– Да не то что родственник, – замялся Маркиз, – ищу я их… А в том доме, где они жили, Шерстоуховы какие-то, разговаривать не стали, и еще собака у них такая злая…