Тридцать лет среди индейцев - Джон Теннер

Старуха умела вселить в нас бодрость и надежду, мы воспрянули духом и тотчас же двинулись в путь. Но когда, добравшись до конца тропы, о которой говорила индианка, и даже пройдя намного дальше, мы не встретили следов человека, то вера в слова индианки рассеялась и на нее посыпались упреки и насмешки. Все же вскоре, к нашей величайшей радости, мы встретили свежий охотничий след, который, как мы считали, должен был привести к дому торговца. Удвоив свои усилия, мы на следующий день достигли цели. Здесь мы встретили того самого торговца, который в фактории у озера Рейни-Лейк предоставил нам кредит на 120 бобровых шкурок; он согласился послать своих людей за добытой нами в последнее время пушниной, и мы смогли заплатить ему долг, после чего у нас осталось еще 20 шкурок. За них я приобрел четыре капкана, отдав за каждый по пяти шкурок. Кроме того, старая индианка получила три небольших бочонка рому.

Отдохнув там несколько дней, мы пошли обратно по направлению к последней стоянке. Придерживаясь вначале большой охотничьей тропы, проложенной людьми из фактории, мы дошли все вместе до того места, где нужно было ее покинуть. Там старая индианка передала Вау-бе-бе-наис-се три бочонка с ромом и приказала идти по главной тропе до встречи с охотниками, чтобы выменять у них мясо и возвратиться назад. Но индеец тотчас открыл один бочонок и, выпив половину рома, улегся спать. Это не помешало ему на следующее утро проснуться совсем трезвым. Договорившись с нами о месте встречи, он отправился с Ва-ме-тон-э-бью выполнять приказание старухи. После их ухода мы с женщинами пошли к Скут-тах-вау-во-не-гуну (Сухому волоку) — условленному месту встречи. Мы провели там всего один день, когда появился Ва-ме-гон-э-бью, нагруженный мясом. Но Вау-бе-бе-наис-са так и не пришел, хотя его маленьким детям в тот день пришлось съесть свои мокасины. Накормив его жену и детей, мы отправили женщину к мужу. Индейцы, у которых остался Вау-бе-бе-наис-са, передали нам через Ва-ме-гон-э-бью приглашение жить вместе с ними. Но нам нужно было сначала сходить за своей палаткой и оставленным в ней имуществом. На обратном пути нам снова пришлось остановиться у Сухого волока, так как мы совсем обессилели от голода. Питаясь преимущественно лубом некоторых деревьев и ползучим диким виноградом, мы совсем выбились из сил. Ва-ме-гон-э-бью уже не мог держаться на ногах, и только старая индианка, казалось, страдала меньше всех. Она могла оставаться без пищи пять-шесть дней, и по ней это было почти незаметно. Только опасаясь, что в ее отсутствие могут погибнуть все остальные члены семьи, мать разрешила мне на этот раз отправиться за помощью на факторию, которая, как мы полагали, была ближе, чем лагерь охотников. На этот путь при хорошей ходьбе требовалось не больше двух дней, но при моем истощении было сомнительно, чтобы я управился за это время.

Я вышел в путь ранним утром, было очень холодно и ветрено. На пути пришлось пересекать большое озеро, гулявший там ледяной ветер причинял мне нестерпимые страдания. Незадолго до захода солнца я перебрался на другую сторону озера и присел, чтобы немного отдохнуть, но, почувствовав, что замерзаю, попытался встать на ноги. Это далось мне с таким трудом, что я решил не отдыхать, пока не достигну фактории. Ночь была не очень темной, ветер стих, идти было гораздо легче. Я брел всю ночь напролет и ранним утром достиг цели.

Как только я открыл дверь, все увидели по моему лицу, что я полумертв от голода, и бросились ко мне, расспрашивая, в каком положении находится семья. Я дал необходимые сведения, и один француз, хороший ходок, тотчас отправился в путь с запасом продовольствия.

Не пробыв в фактории и нескольких часов, я услышал доносившийся снаружи голос Нет-но-квы, спрашивавшей, нет ли здесь ее сына. Она очень обрадовалась, когда я появился в раскрытой двери! С французом, пошедшим по другой дороге, она разминулась. Оказалось, что не успел я покинуть лагерь, как поднялся очень сильный ветер. Тогда старая индианка, думая, что мне не удастся перейти озеро, пошла за мной следом. Метель замела мои следы, и, потеряв их, она решила идти к фактории, считая, что я погиб где-нибудь по дороге. Через денек-другой прибыл Ва-ме-гон-э-бью с остальными членами нашей семьи, которым придала новые силы принесенная французом еда. Позднее оказалось, что индейцы в свою очередь послали к Сухому волоку Вау-бе-бе-наис-су, снабдив его мясом. Ведь они знали, что без пищи, которой мы сами, очевидно, добыть не могли, наша семья не добралась бы до лагеря. Вау-бе-бе-наис-са подошел совсем близко к нашей стоянке вскоре после моего ухода, но не сумел ее отыскать, то ли умышленно, то ли по глупости. Он заночевал в таком месте, где уже можно было слышать поданный от нас голос, и только было принялся за обильный завтрак, когда мои родичи нашли его по следам.

Отдохнув в фактории, несколько дней, мы всей семьей отправились в — путь, чтобы присоединиться к индейцам; их группа во главе с Вах-ге-каутом (Кривой Ногой) разместилась в трех палатках. Трех самых лучших охотников звали Ка-кайк (Маленький Ястреб), Мех-ке-наук (Черепаха) и Па-ке-кун-не-гах-бо (Стоящий в Дыму). В то время последний был особенно искусным охотником, но вскоре произошел несчастный случай: целый заряд дроби попал охотнику в локоть, раздробив кость и сустав. Рана не только не заживала, но причиняла все больше мучений, и Па-ке-кун-не-гах-бо стал просить всех встречных индейцев и белых отрезать ему руку. Но никто не соглашался на это, и все отказывались даже помочь ему самому сделать ампутацию. Тогда индеец, улучив момент, когда в палатке никого не было, взял два ножа, насек один из них наподобие пилы и отрезал правой рукой левую. Затем он забросил ампутированную руку как можно дальше. Через некоторое время больной заснул, и друзья застали его уже спящим. Индеец потерял много крови, но все же выздоровел и, хотя остался без руки, опять завоевал славу искусного охотника. После этого несчастья за ним укрепилось прозвище Кош-кин-не-кайт (Отрезанная Рука). Некоторое время мы прожили с этой группой и всегда ели вдосталь, хотя Вау-бе-бе-наис-са сам ничего не добывал.

Когда немного потеплело, мы распрощались с индейцами и занялись охотой на бобров в окрестностях фактории. Испытав на себе страшные муки голода, мы боялись охотиться в отдаленных районах, где жизнь зависит от того, попадется крупная дичь или нет. Но и около фактории мы однажды утром напали на след лося.

С нами жил теперь индеец, по имени Па-бах-мью-ин (Носильщик). Вместе с Ва-ме-гон-э-бью, захватив с собой свору собак, этот индеец начал преследование лося. Но собаки следовали за ними не более одного-двух часов, а затем возвратились обратно. Это так обескуражило нашего нового знакомого, что он тоже вернулся. Однако Ва-ме-гон-э-бью продолжал поиски. Этот юноша был прекрасным бегуном и скоро перегнал оставшихся собак: только одна-две все еще упорно шли по его следу. К полудню Ва-ме-гон-э-быо оказался у озера, через которое пытался перебраться лось. Но лед местами стал уже совсем тонким, зверь проваливался и не мог передвигаться с такой быстротой, как по суше. Так брату удалось его настигнуть. Когда он уже совсем близко подошел к зверю, передняя собака, следовавшая по пятам охотника, обогнала его и перерезала путь лосю. Заколоть зверя уже не представляло трудности.