Загадочная пленница Карибов - Вольф Серно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Войдите!
— Простите, что помешал, сэр, но мне надо с вами срочно поговорить. — Витус коротко поклонился и окинул взглядом каюту капитана.
Она была обустроена по-спартански. Стаут, похоже, позволял себе иметь только самое необходимое, да и это немногое было не в лучшем состоянии. На старом столе красного дерева, служившем для изучения карт, осыпался лак; занавеска, которая благопристойно прикрывала гальюн, была вся в заплатках; в таком же состоянии и шерстяное одеяло, которым застелена койка. Но и это еще не все: умывальник под бимсовой кницей производил удручающее впечатление. Тазик и кувшин на нем из низкосортного фаянса. По убогим предметам туалета разбегались глубокие трещины, свидетельствовавшие о том, что их не раз роняли, разбивали и склеивали.
Да и внешность самого Стаута вполне отвечала такому окружению. Его одежда, нечто среднее между платьем и униформой, тут и там была изношена и заштопана. Из пуговиц на жилете нельзя было найти и двух похожих друг на друга.
— Выкладывайте, кирургик, у меня мало времени. — Капитан даже не удосужился предложить Витусу один из обитых потрескавшейся кожей стульев. Возможно, предчувствовал, что разговор пойдет о не слишком приятных вещах.
— Что ж, сэр, буду краток. Состояние здоровья членов команды оставляет желать лучшего. Из двадцати семи человек матросов и офицеров двадцать два страдают цингой. Это заболевание, причина которого еще не вполне изучена, однако многие врачи склоняются к мнению, что в основе его плохое питание…
— Я знаю, что такое цинга, — перебил его Стаут. — Нечего моим людям прикидываться. Подумаешь, пара нарывов да чуть-чуть крови из десен! Веками матросы бороздят моря, и цинга сроднилась с ними, как корабельный червь с килем. Тут уж ничего не поделаешь.
— Несомненно, сэр. И тем не менее позвольте посоветовать вам выдать команде в следующие дни парного мяса…
— Нет, кирургик, не позволю! — снова перебил Стаут.
На его виске запульсировала жилка. Парного мяса команде — вот до чего дошло! Овцу, которая содержалась в клетке на палубе, он купил для собственных нужд поскольку имел слабость к баранине. Дорогонько она ему обошлась, ох как дорого! Так дорого, что он воздержался от приобретения другого скота. Единственно, Пауэлл раздобыл где-то в порту петуха за смешную цену. И его Стаут предназначил для себя на рождественское пиршество. Тщательно выпотрошить, начинить фигами и черносливом из личных запасов и поджарить на вертеле до румяной корочки — пальчики оближешь! Слюна тут же заполнила рот, но так же быстро отступила, едва Стаут подумал, что прежде эта прожорливая птица объест его до последней крошки.
— Сэр, я слышал, мы идем в Новый Свет через Мадейру. С вашего позволения в Фуншале я загружу на борт свежие овощи и парное мясо. Они необходимы команде.
Стаут, который удобно расположился за своим столом красного дерева, подскочил, словно ему в задницу воткнулась пружина.
— Черта с два вы загрузите, господин кирургик! Люди будут получать то, что получают обычно, или вы собираетесь переустроить мир? Повторяю: люди будут питаться тем, чем питались всегда! А если кто-то из них болен или собирается заболеть, то лечите, если угодно! На то вы и врач. Это приказ!
— Да, сэр! — Витус сцепил зубы. Он иначе представлял себе свою службу. Но ничего не поделаешь. Капитан на судне — царь и бог. Его слово — закон, по крайней мере для тех, кто у него в подчинении, а Витус один из них, с тех пор как нанялся корабельным врачом. — Должен обратить ваше внимание, сэр, на два других, еще более тяжелых случая. Речь идет о лихорадке. Матросы лежат в кубрике под передней палубой. Они совершенно апатичны.
— Просто им недостает немного сна.
— С вашего разрешения, сэр, боюсь, что дело куда хуже. У обоих пациентов сыпь на коже по всему телу, печень и селезенка увеличены, губы и язык обложены черновато-коричневым налетом, причем в сухом и потрескавшемся состоянии. Я уверен, что это одна из многочисленных злокачественных лихорадок, при которой врач мало что может сделать, кроме как бороться с симптомами.
— И что вы думаете делать, кирургик? — в голосе Стаута прозвучало чуточку больше внимания.
К тому, что ему было сообщено, нельзя относиться легкомысленно. Двое матросов серьезно больны, а значит, полностью выбыли из команды. Ослабление команды неблагоприятно скажется на плавании: «Галант» может потерять скорость.
— Оба будут регулярно принимать отвар из ивовой коры, а кроме этого небольшие дозы вещества, получаемого из шпанской мухи. Оно называется кантаридин. Больным нужно давать обильное питье и держать их в тепле. Я еще раз проштудировал все о различных лихорадках и поэтому могу сказать: есть надежда на их выздоровление при условии, что мы не имеем дела с так называемой черной рвотой.
Стаут почувствовал легкую тошноту.
— Черная рвота, сэр, — самая наихудшая из всех известных лихорадок, и я сделаю все возможное, чтобы предотвратить ее распространение на борту. С вашего позволения, сэр, ради этого я дам распоряжение обработать кубрик команды и каюты офицеров раствором уксуса, а затем окурить их серой. Далее, я позабочусь, чтобы оба больных были изолированы. Надеюсь, этих мер будет достаточно.
— Ну… да… Хм, я тоже надеюсь. — Стаут нервно забарабанил пальцами по столу. А потом почти с признательностью буркнул: — Вы на корабле всего лишь день, кирургик, а уже немало сделали.
— Благодарю, сэр! — Витус придержал при себе замечание, что сделал бы больше, если бы добился лучшего питания для экипажа. Но решил, что точки в разговоре об этом еще не расставлены. Вслух он сказал: — Мне пора к моим пациентам, сэр. Кроме того, на очереди еще несколько контузий и ушибов.
— Не смею вас задерживать, кирургик. — Взгляд Стаута уже устремился к шкапчику с окороком.
Днем позже, во время вечерней вахты, когда склянки били четыре, Витус с друзьями стояли на главной палубе. Они подставили лица ветру, наполнили легкие свежим воздухом и наслаждались привкусом морской соли на губах. Внезапно с кормы послышались голоса. Там появилась компания из двух молодых дам в сопровождении стройного моряка.
— Да это же… — вырвалось у Витуса.
Коротышка прикрыл глаза от солнца своей детской ладошкой, сложенной лодочкой:
— Уи, обе потрепанные сучки из «Пристани Полли»!
И
